Евнух даже не успел усмехнуться, мол, это не так трудно организовать, как астролог предупредил:

– Любого, кто встанет поперек ее пути, ждет гибель.

По спине несчастного евнуха пробежал холодок…

– Отравит, что ли? Или султану пожалуется?

– Нет, без ее усилий обойдется, ей ничего не нужно делать. Ее судьба – быть рядом с Повелителем многие годы, все, кто будет мешать, погибнут из-за собственной глупости. Эту женщину оберегает Бог, она предназначена для больших дел, а потому и находится в безопасности. Все попытки отравить, убить, удалить от Повелителя потерпят провал, после них женщина только станет сильней.

Кизляр-ага уже корил себя за то, что связался с астрологом, лучше бы жить в незнании. Но сделанного не вернешь, придется помнить о неведомой силе этой пигалицы. После долгих раздумий евнух пришел к выводу, что старик прав. Сколько раз пытались отравить Хуррем? Даже зная об этом, кизляр-ага молчал. Не потому ли, в очередной раз убедившись, что Хуррем неуязвима, и отправил астролога в дальний путь?

Вернувшись, старик не только объявил евнуху о защите Хасеки, но заявил, что скажет все лишь ей самой. Кизляру-аге вовсе не хотелось, чтобы Хуррем знала о своей силе, с нее достаточно простой уверенности, но пришлось согласиться, астролог даже под угрозой казни категорически отказывался раскрывать тайну евнуху.

И вот теперь оказывается, что Хуррем ничего не спросила?!

Зачем же тогда все старания и опасности? А опасность была нешуточная: узнай Сулейман о том, что кизляр-ага отправил кого-то в Рогатин, и тому несдобровать.

Роксолана чуть насмешливо покосилась на евнуха:

– Если знать, что будет, стоит ли жить?

Кизляру-аге просто надоело возиться со строптивой Хасеки, не желает добра – не нужно.

– Что сказал тебе Аюб аль-Хасиб?

– Кто?

– Астролог! – почти рявкнул евнух, при его тонком голоске это получилось почти комично, но Роксолана даже не улыбнулась.

– Это касается только меня!

Кизляр-ага даже огрызаться не стал, засеменил, не оглядываясь, в свою сторону. Пусть возвращается в свои покои как хочет. С этой Хуррем по-человечески невозможно, так и норовит оскорбить. А что касается слов астролога, так у евнуха есть человек, способный их передать, недаром Масад охранял дверь, пока в домике была Хуррем.

Масада кизляр-ага приметил не так давно. Молодой красавец, у которого просто не было необходимости подвергать себя страшной операции, однако настаивал на ней, чтобы попасть в гарем. Зачем? Врага лучше иметь перед глазами, чем за спиной, к тому же разоблаченный враг может стать хорошим подспорьем. Так и случилось.

Евнух довольно быстро выяснил, что именно задумал Масад, этого не знала и не хотела знать Хуррем – парень прибыл из Египта вслед за Ибрагимом-пашой и его возлюбленной Мухсине. Конечно, ему понадобилось время, чтобы понять, что к чему, и решиться на уродующую операцию, а потом, чтобы прийти в себя после нее. Зачем мужчина может сделать такое? Только чтобы быть рядом со своей возлюбленной. Но новеньких из Египта в гареме Повелителя не было, он предпочитал светлых женщин. Значит, не султанский гарем. Тогда какой?

Кизляр-ага успел перехватить молодого евнуха до того, как тот сунулся к Ибрагиму-паше. Разговор был коротким:

– Тебя интересует Хатидже-султан?

– Кто? Нет.

Кизляр-ага усмехнулся, он и не сомневался в том, что мысли нового евнуха далеки от сестры Повелителя.

– Новая женщина Ибрагима-паши?

Вот теперь новенький вздрогнул.

– Почему?

Парень молчал.

– Если ты будешь молчать, я прикажу пытать ее.

– Мухсине не троньте! Она не виновата. Просто… – под немигающим взглядом кизляра-аги парень не смог солгать, – просто она была моей невестой, а Ибрагим-паша ее увез. Зачем? В гарем не возьмет, у него нет гарема. Сделает просто рабыней и служанкой.

– Как тебя зовут?

– Масад.

– Чего ты хочешь?

Бедолага сник, сказать честно, что желает смерти великому визирю, даже при том, что тот изменил своей жене и виноват, означало гибель. Жаль, ничего не сумел, не успел, забрал последние деньги из дома, чтобы подкупить всех, перенес такую тяжелую операцию, и все зря.

Кизляр-ага усмехнулся:

– Ты молод, а потому глуп. Никто тебя к паше не подпустит, у него охрана не хуже султанской. К тому же врага безопасней уничтожать чужими руками, не рискуя собственной головой. Будешь евнухом при Хасеки Хуррем.

Что-то в тоне и взгляде кизляра-аги заставило Масада промолчать, догадался, что не зря главный евнух приставляет его к Хасеки.

Прошло несколько дней, и Масад показал Роксолане письма Ибрагима-паши к Мухсине. Хуррем сделала почти все, на что рассчитывал кизляр-ага. Главный евнух понимал, что умная Хасеки не побежит показывать эти послания Повелителю, нет, она нашла способ подбросить их Хатидже, кто, как не обманутая жена, должен первым узнать об измене мужа? Кто же мог ожидать, что Хатидже-султан не станет разводиться со своим неверным супругом? Хотя кизляр-ага понимал почему: развод султанской сестры с Ибрагимом-пашой вовсе не означал падение султанского любимца. Сестра сестрой, но Повелитель вполне мог, попеняв другу на неверность и неосторожность, оставить его при себе. Это для Хатидже позор, умная женщина предпочла иное – она выждала, пока Мухсине родит, куда-то спрятала родившегося малыша (даже кизляру-аге не удалось узнать, куда именно), а саму любовницу супруга определила в служанки к… Хуррем.

Хуррем этого словно и не заметила.

Однако все эти ухищрения не свалили Ибрагима-пашу, Хатидже-султан предпочла не делать всеобщим достоянием семейные проблемы. Конечно, в гареме знали все, да не все, об измене знали, о том, что Хатидже решила не разводиться с мужем, тоже, а вот кто та, что заставила страдать сестру Повелителя, где ее дитя и куда девалась она сама, не ведали. Те, кому следовало молчать, умели это делать.

Удивительно, но молчал и Масад. Увидев свою бывшую невесту в гареме впервые, он ни единым знаком не выдал, что знает ее. Также невозмутима была и сама Мухсине, которую теперь Хатидже переименовала в Озлем – «Сильное желание». Сначала Роксолана решила создать условия для новой измены Ибрагима, не препятствуя их встречам с Мухсине-Озлем, но быстро рассудила, что это может принести крупные неприятности, а толку никакого.

К такому же выводу пришел и кизляр-ага. Ибрагима-пашу нужно скомпрометировать иным способом, не привлекая даже его нового фаворита – Джешти-Бали. Хатидже зря надеялась, что сумеет обуздать своего мужа, Ибрагим был силен и телом, и духом. Немного выждав, пока недовольство супруги слегка уляжется, он применил испытанную миллионами мужчин до него тактику – сделал вид, что ничего не произошло, что Мухсине никогда и не было в его жизни, как не было и рожденного ею ребенка, он превратился в любящего и покорного мужа. И Хатидже быстро сдалась, она действительно любила Ибрагима, а потому родила еще одного сына…

Что же до Мухсине-Озлем… она оказалась ненужной даже тому, кто совсем недавно именовал ее «Госпожой-Душой». У кого из этих двоих душа была мелковата? Мухсине жила в гареме у Роксоланы, несчастный изуродованный Масад все вынашивал планы мести своему обидчику, а сам Ибрагим, отныне ограниченный в общении с женщинами, просто нашел замену «Госпоже Совершенству» Мухсине в лице юного красавца Джешти-Бали, чья фигура в обнаженном виде так походила на фигуру языческого бога Аполлона, привезенную главным визирем из Вены. Скульптурное изображение этого греческого бога страшно раздражало в Стамбуле многих, но даже это не смогло поколебать положение Ибрагима-паши в глазах его благодетеля султана Сулеймана.

– Ничего, придет время твоего падения, Ибрагим-паша, придет!.. – беззвучно шептал кизляр-ага.

Чем ему мешал Ибрагим? Тем, что не вписывался в его схему жизни и власти вблизи Повелителя. Раб, вознесенный Тенью Бога на Земле на самый верх и поставленный его милостью почти рядом, посмел не только предать сестру своего благодетеля, но и все больше возносился, мня себя Повелителю равным. Такого главный евнух простить не мог, пусть бы себе знал свое место, даже был надменным зазнайкой, но присваивать себе право кого-то возносить – это самый страшный грех. Ибрагим-паша мысленно вознесся вровень с тем, кто его поднял из грязи, все чаще вместо «падишах» или «Повелитель» в разговорах с иностранцами стал говорить «я», заменяя собой султана! Так недолго и до…