— Сколько вас таких у губернатора?

— Около тридцати, кажется. Для самого хозяина и для его гостей.

— Местных вы тоже обслуживаете?

— Пока еще нет. Мне холодно, господин.

Тальрика тронула ее прямая спина и то, что ей даже на это приходилось просить разрешения.

— Хорошо, одевайся. Я хочу просто поговорить. О губернаторе — ты не против? Он ничего не узнает, — добавил Тальрик, поймав ее сумрачный взгляд.

— Я слышала, вы с ним старые друзья, господин.

— Поэтому мне интересно, какой он теперь. Можешь говорить без утайки. Ты ведь не хочешь, чтобы я пожаловался ему на тебя?

Ее лицо отвердело.

— А если я сама ему скажу, что вы мне задавали вопросы?

Ее попытка воспользоваться своей крохотной властью вызвала у него улыбку.

— Возможно, даже лучше, если он будет знать — только спасибо он тебе за это не скажет. — Ее реакция сказала Тальрику, что он прав: Ультер не потерпит, чтобы наложницы шпионили без его прямого приказа. — Для начала расскажи про гостей.

Теперь она почувствовала себя немного увереннее.

— В основном это офицеры и купцы из Консорциума. Хозяин хочет, чтобы им было приятно.

— В том числе Олтан и Раут. Интендант и разведчик, не так ли?

— Так они говорят. — Легкое презрение в ее голосе было именно тем, что он ожидал услышать.

— Ты верная подданная Империи, правда?

— Я рабыня.

— Тем не менее ты должна знать, что Империи во благо, а что во зло. Я не хочу знать, что они говорят — я хочу послушать тебя. — Он предложил бы ей денег, но рабы не вправе ими владеть. Возникнут подозрения, если она станет их тратить — надо подобрать более надежную взятку. — Будь со мной искренна, и я сделаю для тебя все, что смогу. Обещаю.

Он позволил ее глазам, таким недоверчивым, вглядеться в свое лицо. Эта женщина дошла до предела, хотя сама еще не знает об этом, а он приоткрыл дверку, ведущую на свет из ее беспросветной тьмы — как же тут устоять?

Улыбка Сальмы гасла вместе со светом, уходящим сквозь высоко вделанную решетку, но Чи еще различала ее, как сквозь темное стекло.

— Это из-за девушки, да? — спросила она, рискуя показаться ему мелочной. — Но ведь ты знаешь ее всего пару дней и почти не разговаривал с ней.

— В провалы между словами тоже можно упасть. Так говорят у меня дома, но я это понял только теперь. Может, как раз потому, что она напомнила мне о доме.

— Почему напомнила?

— Это не так легко объяснить. Анклавы лепидинов существуют внутри Сообщества, но на самом-то деле они не наши. — Кроме того, их мало — раньше он никого из них и близко не видел. Они не занимаются ни торговлей, ни ремеслами; солнца и Наследия им вполне хватает для жизни. Их удел — танцевать, петь и радоваться. В Сообществе этих артистов уважают как избранных, одаривают их аплодисментами, дорогими тканями и каменьями. Сальма не знал, что за границами Сообщества они тоже встречаются — хотя и границы теперь поменялись. Не успело одно из лепидинских селений встретить рассвет, как на него легла тень Империи.

Раньше, слушая рассказы своих соплеменников о чарующей красоте воздушных танцоров, он не до конца в это верил, а теперь Скованное Горе занимала все его мысли. Пусть она появилась в его жизни совсем недавно — ему недоставало ее красок здесь, в темноте.

Что-то она сделала с ним, как-то его коснулась. Он потянулся к ней, и закованная в цепи рабыня милостиво соизволила оставить на нем свой след.

А Чи ревнует — вот смеху-то!

— Ну вот, теперь ты смеешься надо мной, — сказала она, видя, что в его улыбке прибавилось жизни.

— Ничего подобного. Ты права, мы с ней почти и не разговаривали. — Это была неправда. Когда Чи уснула (только жуканы способны спать в ревущих машинах), он и Горе сели поближе. Она описывала ему свой дом, а он не мог взять в толк, где в Сообществе могут существовать такие красоты. Он, в свою очередь, рассказал о своей семье, о старшем родиче и о Стенвольде… и обещал помочь ей, как только появится такая возможность: сначала ей, а потом уж себе. Обещал не просто так, а зная, что с него спросится. Его народ верит в клятвы почти не меньше мантидов, с которыми у него много общих традиций. В клятвах заключена магия.

Замок их камеры заскрежетал, Чи вздрогнула, и в дверном проеме обрисовались двое солдат.

— Ты, — сказал один, показав на Чи. — На выход, быстро.

Ее отвели в чей-то бывший кабинет. В восточной стене большое окно, закрытое ставнями, голые полки, прямоугольники на месте снятых ковров. Здесь осталась только одна красивая вещь — письменный стол, позади которого стоял Тальрик в длинной тунике. Меча у него на поясе не было, однако кинжал висел. Встрепенувшаяся было надежда тут же угасла: осоиды никогда не бывают безоружными, ведь руки всегда при них.

— Свободны, — сказал он солдатам. Когда те вышли, он так и остался стоять, скрестив руки и оглядывая изнуренную, чумазую узницу. Чувствовалась, что у него появилась какая-то новая забота или тревога, но кризис, переживаемый им, вряд ли имел отношение к Чи.

— Что вам от меня надо? — спросила она дрожащим голосом, пытаясь обрести мужество. Сначала тяжелое путешествие, потом темная камера. Чи устала, проголодалась, пала духом и совершенно не была готова к допросу. Ей казалось, правда, что и допросчик не в лучшей форме, но он, как будто не замечая ее вызывающего тона, ответил кратко:

— Хочу послушать, что вы мне скажете.

— Не спится, да? Рассказать вам сказочку на ночь? — Полная безнадежность вдохновляла ее на дерзости — скорее бы уж все кончилось, — но Тальрик, непривычно рассеянный, реагировал странно.

— Вот именно, сказочку. И не говорите, что у вас не было времени подготовиться. — Можно подумать, это она его вызвала на допрос среди ночи!

Чи, бессознательно передразнивая его, тоже скрестила руки.

— Мне нечего вам сказать. Я уже говорила, что своих друзей не предам.

— Очень даже есть что сказать. Начнем с планов Стенвольда Вершителя. — Теперь он уже слышал ее, но злило его явно что-то другое.

«Что за муха укусила вас, капитан?»

— Он со мной не делился, — сказала Чи. — По этой самой причине, я полагаю. Ни с кем из нас не делился, а меня вообще собирался оставить в Коллегиуме. Если бы нанятые вами убийцы не вломились ночью в наш дом, я бы и посейчас там сидела. — «И грустила бы, что меня не взяли. Эх, если бы знать…»

— Какая это была бы потеря для нас. Ну, а ваши сообщники, те, что еще на свободе — метис и арахнидка? О них-то вы много всего можете рассказать. — Тальрик оперся руками о стол, Чи с другой стороны сделала то же самое. Теперь они стояли почти что нос к носу, и ей вдруг показалось, что в этом разговоре она играет ведущую роль.

— То, что я могла бы сказать, вы и без того уже знаете. У вас ведь есть агенты в Коллегии?

— Послушай, девочка: это твой последний шанс рассказать мне что-то по доброй воле. Говори все, что знаешь.

— Все? Я знаю историю, прикладную механику, начала медицины, естественные науки — что вы предпочитаете?

— Слушай, Вершитель…

— Что бы вам еще… Я знаю, что друзья помогут мне при первом удобном случае, надеюсь, что все у них хорошо, и рада, что вы их до сих пор не поймали. Я дорожу ими, а они, я верю, дорожат мной. Это и называется дружбой.

Он сморщился, как будто что-то в ее речи больно его царапнуло, и предупредил:

— Не играй со мной, девочка. — В Тальрике нарастал гнев, но Чи снова почувствовала, что причина не в ней. Их разговор занимал второе место по отношению к внутренней борьбе, которая шла в нем. Он велел привести Чи сюда, но уделял ей внимание, лишь когда она случайно задевала его.

— Не играть… А сами вы, спрашивается, что делаете? Предлагаете мне забыть, что я ваша пленница, и рассказать вам мою историю? Да вы всю жизнь играете в эти игры. — Собственная храбрость начинала немного пугать ее. Она снова задела какой-то больной нерв; Тальрик молчал и смотрел на нее с лютой ненавистью, но остановиться она уже не могла. — В чем дело, капитан? — Ну, если он ей и это спустит… — Может, поделитесь? Расскажете мне что-нибудь сами…