А дальше жили они спокойно уже.
Иван Петрович промысел ночной забросил. На работу ходил, да отсыпался днём.
Да только зашла как-то днём к нему соседка, Алевтина Николаевна. Давно она, видно, за домом его наблюдала и приращенье семейства заметила.
Если с бабой ей ещё понятно всё было (ну, нашёл… бывает и такое), то с пацаном, что по ночам возле дома бегает ей ничего не было понятно.
Откуда ребёнок то взялся? Баба то, вроде, у него недавно появилась. И не беременная она была. И не рожала. Чужой? Усыновил, что ли?
Бобыль-бобылём, а дитё, стало быть, усыновил? И это в таком то возрасте?
Интересно ей стало.
Зайти она решила. Заглянуть, вроде. С бабой его поговорить, выведать побольше.
Очень уж её любопытство мучило!
Вот и зашла.
Иван Петрович, на беду свою, на работе был. Людмила Сергеевна и Петька спали. Отсыпались.
Одна тёща, чёрт неугомонный, шкаф протереть надумала. От пыли. Запылился, дескать. На табуретку залезла, в шкаф голову засунула. Водит тряпкой да под нос гадости себе всякие бурчит, зятя вспоминая.
Зашла Алевтина Николаевна.
Поздоровалась.
— Здравствуйте, — говорит. — А я вот… по соседски… проведать пришла. А то люди новые — как же не познакомиться! А вы откуда бу…
Тут Антонина Макаровна голову из шкафа высунула да на голос то и обернулась.
Алевтина к двери отпрыгнула, затылком о косяк ударившись.
— Я-ай! — заорала она.
И сознание потеряла.
— Приходят тут без спросу, — тёща заворчала. — Да орут ещё! Прямо припадочная какая-то… Пойду в «скорую» звонить… А то помрёт ещё тут…
— Мам, ты куда? — спросила её проснувшаяся от крика Людмила Сергеевна. — Куда на улицу то? День ещё!
Но тёща своенравная уже и дверью хлопнула.
Платок только набросила и вокруг головы плотно обернула, от солнца защищаясь.
На почту пошла (от зятя слышала, что телефон там должен быть).
Но не дошла до почты. Возле магазина уже гвалт поднялся.
Ребятишки глазастые её увидели, гвалт подняли.
Женщины визжат. Мужики орут чего-то, кулаками машут.
Один только алкаш местный ей обрадовался.
Заглянул ей под платок да воскликнул радостно:
— Здорово, костлявая! Неужто за мной пришла? А ну и забирай ты меня отсюда к едрене фене! За. бало тута всё!
А там уж в тёщу и камни полетели, бутылки пустые.
Ребятишки орут:
— Мертвяк! Мертвяк ходит!
Тёща обратно домой кинулась.
Да поздно уже было. За ней и не погнались хоть, но толпа возле магазина собираться стала. Шум нарастал. И кричал уже кто-то:
— Это у Петровича в доме зараза эта живёт! Он их по ночам выпускает! Может, они ещё и кровь тайком пьют!
Забежала в дом Антонина Макаровна, а соседки нет уже.
— А где эта, припадочная?
— Ушла уже, — Людмила Сергеевна ей отвечает. — Очнулась было, в себя стала приходить… Да тут Петьку нашего и увидела. В дверь и кинулась.
— Дура — она дура и есть, — резюмировала Антонина Макаровна.
— Чего там такое? — спросила Людмила Сергеевна. — Шум вроде какой?
— Да это… — начала было тёща.
Да тут камень в окно влетел.
— Не ты ль, мамаша, народ взбаламутила?! — спросила Людмила Сергеевна. — Куда ж ты бегала? Да днём ещё?!
— На почту… Звонить… Ой, забыла я!
Ещё одно окно разлетелось со звоном, осколки на стол посыпались.
— Вещи хватай, какие успеешь! — закричала Людмила Сергеевна. — Через запасную дверь уходим! Там, в кладовке!
И, Петьку в охапку схватив, бежать кинулась.
Тёща, тряпки какие-то наскоро похватав, за ней вслед побежала.
Мужик один, за угол дома заглянув, тёщу убегавшую увидел. Да камень ей вслед и бросил.
Отскочил камень от черепа её. Обматерила тёща мужика того. Обернувшись, погрозила ему кулаком костлявым.
Дальше побежала.
А мужик, от греха подальше, снова за угол спрятался.
Когда через два часа Иван Петрович вернулся домой — разгром там полный уже был. И народ, на счастье его, разойтись уже успел.
Одна Алевтина у забора стояла и, Ивана Петровича увидев, вздрогнула и в кустах спряталась.
— Слышь, соседка… Что было тут? — спросил ошарашенный погромом Иван Петрович.
— Сбёгли, сбёгли стервы твои костлявые! — заорала из кустов Алевтина, пятясь задом к своему крыльцу. — Все сбёгли!
Ничего не ответил ей Иван Петрович.
Вздохнул тяжело.
В машину сел (что не разбили и не сожгли по счастливой случайности), завёл её.
И уехал.
Навсегда уехал из села.
Я встретил его недели через две после этой истории.
Дело было вечером, уже перед самым закатом солнца.
Он отдыхал, полулёжа на заднем сиденье машины. Смотрел в потолок и время от времени барабанил пальцами по лампе освещения салона.
И рассказывал…
Честно говоря, не знаю, почему он рассказал мне эту историю. В благодарность ли за бензин, что я ним поделился (он жаловался, что деньги на исходе, а ездить приходится много), или просто захотелось вдруг ему выговориться.
Или просто почувствовал он, что сразу поверю я ему. Не требуя никаких доказательств. Ничуть не смущаясь кажущимся неправдоподобием его рассказа.
Просто поверю. Потому, что так может быть. Вполне.
— И как же теперь? — спросил я его.
— А что теперь… В машине вот живу, — ответил он. — По кладбищам езжу, по пустырям всяким. Вот фигурки, конечно, жалко… Бросил, не взял с собой… Вот так всё и езжу. Ищу их… Семью свою ищу. Ведь должны же они где-то быть. Правда? Ведь не могли же они снова… умереть?
— Не могли, — согласился я. — Ты ищи их. Обязательно ищи. Они тебя подождут, обязательно…Во поспи немного, и поезжай…
Я повернулся. Пошёл к своей машине.
И, обернувшись буквально на миг, увидел вдруг, что над головой Ивана Петровича висит яркий, жёлтый, сияющий шар.
Размышления одинокого зайца о вреде насилия над природой
В норе моей пахнет землёй и сыростью.
Здесь темно. Не слишком уютно, но вполне безопасно.
Охотничий сезон начался неделю назад.
Сейчас самое опасное время.
О, я уже успел изучить нрав своих врагов!
Первую неделю охотники пьют. В это время они совершенно безопасны. Можно прыгать у них перед самым носом или даже тыкаться мордой в их сапоги.
В этот момент они просто не верят в реальность моего существования. Я для них — мираж, фантом, бред их отравленного алкоголем воображения. Возможно, в это время они вообще перестают верить в то, что в мире этом (не то, что в ближайшем лесу) существуют какие-то зайцы.
Возможно, они считают, что просто собрались для того, чтобы в приятной дружеской компании отметить наступление осени, начало листопада, появление первого инея на зелёной ещё траве, пролёт первых стай…
Ой, вот это уже не надо!
Это уже наводит на размышления. Это уже прямо намёк какой-то!
Но, впрочем, уже в первый день охотники достигают состояния столь благостного и размягчённого, что никаких намёков не понимают и вообще — совершенно неспособны поддерживать разговоры на отвлечённые темы.
Беседы их текут всё более вяло и заторможено, а голоса становятся тихими и невнятными. Биологический их ритм словно синхронизируется с ритмом засыпающей природы и идиллия эта прерывается лишь изредка, выкриками вроде:
«Федька ж гад! Говорил ему — водки больше бери! А он — «пивом догоним»… Тьфу, козёл!»
Но фразы эти звучат всё реже и реже.
Враги мои засыпают.
Для меня это время передышки.
Я в который раз провожу рекогносцировку на местности, проверяю пути отступления, отрабатываю различные варианты по запутыванию следа.
Хвала матушке природе! Враги мои с годами почему-то так и не набираются опыта и потому даже шаблонные приёмы оказываются подчас весьма эффективными.
Собаки могли бы представлять для меня серьёзную угрозу, но и они, разъевшись за дни непрерывного застолья, должного рвения, по счастью, не проявляют, любезно предоставляя мне возможность оторваться от них на безопасное расстояние.
