«Сама бы ты… убиралась отсюда» подумал Иван Петрович, но вслух ничего не сказал.

Вот так и втроём они зажили.

Тёщу Иван Петрович, понятное дело, вообще старался из дома не выпускать. Да она особо и не рвалась (может, боялась, что обратно её уже и не пустят).

Всё ходила, ворчала. Порядок наводила. Подметала да полы мыла непрестанно. Иван Петрович не знал, куда от швабры от её деться.

Фигурки да зверюшек своих с трудом ему удалось спасти. В ящик он их убрал. По выходным их только вынимал. На столе раскладывал. Глядел на них. Кенгуру на выпас гонял. Истории слушал, что человечки ему рассказывали.

— Зерна бы курам насыпал лучше, — тёща ворчала.

— Не дёргай его, мам, — говорила Людмила Сергеевна. — Пусть играет… Как маленький, ей-богу…

Да, с маленьким ещё одна история вышла.

Через месяц у Людмилы другой бзик начался.

— Ребёнка хочу, — заявила она.

Тут Иван Петрович на табуретке закачался (совсем ему плохо стало).

— Это как это? Какого ещё ребёнку? Беременна ты, что ли?

— Нет, — грустно Людмила Сергеевна ответила. — Сама то я родить теперь, наверно, не смогу. А вот приёмного… Поискал бы ты, Петрович?

— Я? Зы… мы… гы-ж, — зашипел и захрипел Иван Петрович, слова от возмущения не в состоянии вымолвить. — Это чтобы я?! Ещё и сопляка какого сюда тащил?! Тоже из могилы, стало быть?!! Хорошо придумали! Очень хорошо!!

Ну, что тут можно сказать…

Дня три он продержался. Людмила Сергеевна и маму свою подключила (та дура на старости лет тоже о внучатах затосковала).

В общем, не выдержал он. Сломался.

Поехал на кладбище, дитё себе выкапывать.

Искал долго, почти неделю. Все кладбища окрестные объездил.

Нашёл, наконец, мальчишку одного («Это хорошо, что пацан» думал Иван Петрович. «С тремя то бабами я бы вообще свихнулся…»)

Выкопал. Домой привёз.

Как Людмила Сергеевна взяла его на руки — ожил мальчишка. Глазками захлопал.

Чужих людей увидел — и в рёв кинулся.

— Да что ж ты плачешь то? — говорила ему Людмила Сергеевна, по голове гладя и в макушку целуя. — Вон гляди, гляди… Папка твой стоит! Смотри, папка какой смешной, в земле весь! А вон бабушка… Смотри, смотри! В тазу возится, бельё папке стирает.

«Ну всё, пошло дело…» обречённо подумал Иван Петрович, но вслух ничего не сказал.

Только проходя мимо тёщи (да и то, только чтобы злость сорвать), заметил ей весьма ядовито:

— Вы, мамаша, когда бельё стирает, не отжимайте его, пожалуйста. А то пятна потом на нём остаются.

Ничего тёща на то не ответила. Только рубашку мокрую встряхнула, Ивана Петровича обрызгав.

Так вот вчетвером и зажили.

Мальчишка дичился, конечно, первое время. В углу сидел, бегал от всех.

А потом привык. Признал родителей. Людмилу Сергеевну мамой стал называть. Ивана Петровича — папой.

Имя своё сказал (через неделю только). Петя его имя было, оказывается.

Скромно, конечно, жили и тихо. Но заметил Иван Петрович, что денег ему стало хронически не хватать. Семья, конечно, затрат больших требует.

Жене платья покупай, теще тоже кости прикрыть надо. И пацану одежонка нужна (он хоть и тоже по улице не бегал и с другими мальчишками, понятно, не играл, возле дома с игрушками возился, что из обрезков деревянных Иван Петрович ему сколотил, но рукава да штаны на коленях и возле дома рвать умудрялся).

Думал Иван Петрович, как семью обеспечить. Долго думал, как бы денег заработать.

И придумал, наконец.

Дождался как то вечера и сыну то говорит:

— А пойдём, Петь… Погуляем, что ли?

И жене сказал:

— Я хоть лес ребёнку покажу. А то сидит все дни дома, не видит ничего. Часа через два вернёмся.

Когда они вдвоём на двор вышли, сказал Иван Петрович:

— Мы с тобой, Петь, на машине поездим немного. На шоссе поедем. Папка вещь одну придумал…

— Это какую же? — Петя его спросил.

— Потом объясню… Ты только мамке не говори. А тебе мороженое будет… И самолёт я тебе куплю.

— А танк?

— И танк… И парашютиста… Такого, знаешь… Из рогатки запускать…

Завёл он машину.

Поехали.

Выехали на шоссе.

Иван Петрович машину в сторону отогнал, за деревьями спрятал.

Потом вывел сына на дорогу и говорит:

— Мы, Петь, так поступим… Здесь место светлое, фонарями освещено. Но в то же время ночь сейчас, так что света особого нет. Как машина какая поедет (только чтобы не очень быстрая) — мы с тобой дорогу начнём переходить. Причём близко от неё, прямо перед ней. Как она тормознёт пере нами — ты на землю падай и лежи, будто мёртвый…

— Да я и есть мёртвый, — Петя ему отвечает.

— … Нет, ты лежи так, будто ты и не оживал никогда. А дальше я уж за дело возьмусь.

В общем, так и поступили они.

Первые две машины прозевали (опята ещё необходимого не было), зато с третьей всё как по маслу пошло.

Прямо перед капотом побежали, шофёр еле успел по тормозам дать.

Петя на дорогу упал, и захрипел ещё так натурально.

А Иван Петрович как начал над ним голосить.

— Ой, сыночек! Что ж это творится то, а?! Да за что же это мне? На кого ж ты папку то бросил?! За что же сбила тебя машина то эта проклятая, номер такой-то, регистрация Московской области! Да мне же и хоронить то тебя не на что! Да как же я один то теперь буду!..

Обработал шофёра на славу Иван Петрович. И откуда талант в нём такой взялся?

Шофёр глядит — и впрямь пацан мёртвый лежит и даже остыть уже успел. Побелел весь (Петя то в могиле неделю почти провёл, так что цвет у кожи его самый подходящий для такого случая был, особенно, если в свете фонаря глядеть).

Сначала судом пригрозил Иван Петрович. Потом вроде (на бедность жалуясь) согласился на месте деньгами взять. И даже потом расписку написать, что сын погиб по собственной неосторожности и претензий к водителю у него нет.

Шофёр на радостях, что дело можно так просто закрыть все деньги наличные выгреб и даже канистру с бензином Ивану Петровичу отдал, лишь только то намекнул, что цены на топливо быстро растут, не угонишься.

А когда уехал шофёр, сказал Иван Петрович:

— Вставай, Петька. Пять тыщ нам с тобой перепало! Понравилось?

— Спрашиваешь, — ответил Петя, с асфальта поднимаясь. — Только ты, папк, с иномарками поосторожней…

И как в воду смотрел!

Ещё одну машину они опять прозевали (Иван Петрович канистру относил да в багажник прятал).

А следующую тормознули…

Иномарка! Роскошная, чёрная. С тонированными стёклами.

Ну, Иван Петрович старую песню начал.

— Ой, сыночек! И сбила тебя проклятущая эта машина, номер такой-то, московской регистрации! На что ж мне хоронить то тебя!

Водитель (мужик серьёзный, в тёмной, солидном костюме) из машины вышел.

На Петю посмотрел. Пульс ему пощупал.

И молчит, главное.

— Ой, как же мне жить то теперь! — пуще прежнего завёлся Иван Петрович. — Унесла тебя от меня машина номер такой-то, московской регистрации!..

— Да, мёртвый пацан… — сказал водитель.

И огляделся по сторонам.

— А ты, стало быть, и номер успел запомнить?

И руку за пазуху сунул.

— Бежим, папка! — Петька заорал и подпрыгнул даже. — У него там кобура под пиджаком!

Водила от неожиданности отшатнулся даже. На капот машины упал, глазами только хлопает.

А Иван Петрович с Петей как припустились!

За деревья забежали, в машину прыгнули.

Только услышали — выстрел им вслед хлопнул.

Ох, как быстро с места рванул Иван Петрович! Машина заскрипела аж вся!

Прямо через поле поехал, на кочки не глядя. На грунтовку выбрался — и домой.

— Хватит, — говорит он. — Хватит, Петя, нетрудовыми доходами заниматься. Заработали уже, ладно… А ты откуда про иномарки знаешь?

— Так меня же иномарка сбила, — Петя ему отвечает. — Когда я умер. И уехала… Гад, правда, папк? А катер мне купишь? На батарейках?

— Гад, — согласился Иван Петрович.

И добавил:

— Куплю. Только мамке ни-ни! Ни слова!