Для начала они решили прощупать его на предмет политических пристрастий. Они уже знали, что он пацифист и зеленый, но не скрывали, что подозревают его в симпатиях коммунистам, особенно просоветского толка. Эспен Эвьен расценил это как несказанную наглость со стороны государственных служащих демократического государства, но сдержался. Резко враждебно был настроен Колбьернсен, но начальник его оказался даже очень симпатичным дядечкой, Вполне допускающим у оппонента иную точку зрения. Шредер, например, понял, что можно быть несогласным с политикой американцев, но при этом недолюбливать и русских. Это было больше, чем Эвьен мог ожидать, потому что в принципе полицейский однозначно делил всех на друзей и врагов Норвегии. Потом они разложили перед ним стопки голубых листочков — труды и отчеты Института энергетики в Хеллере, неопровержимо доказывающие мирные и сугубо гражданские интересы ученых. Титран является частью национальной программы по альтернативным источникам энергии.

«Пять лет назад я участвовал в дискуссии в Студенческом клубе в Трондхейме, — парировал Эвьен, — и представитель Института атомной энергетики четко заявил, что единственный стоящий источник энергии будущего — энергия атома. Он буквально издевался над теми, кто упоминал альтернативные источники энергии: ветряную, солнечную, приливную. Теперь они переименовались в Институт энергетики, но наверняка продолжают свои прежние исследования. Я бы не доверял этим отчетам».

«Они заслуживают абсолютного доверия, — отрезал Шредер. Общественное мнение в Норвегии не принимает атомной энергетики, и ученым пришлось переориентироваться».

«Я не верю этим ребятам. Они всегда слишком тесно сотрудничали с военными».

«Опасное заявление». — Это был Колбьернсен.

«Мачты устанавливали солдаты».

«Предположим, — согласился Шредер. — Но тогда все ваши заявления о предвзятом отношении норвежцев ко всякой секретности — фантазия чистейшей воды. Представим на минутку, что мачты действительно являются частью системы обороны Норвегии. Разве не должно это тогда держаться в тайне?»

«О планах военных и вам ничего неизвестно. Дело не в том, держится что-то в тайне или нет. А в том, что одновременно замалчивается небезынтересный факт: сегодня такое сооружение является частью не столько оборонной системы Норвегии, сколько наступательной доктрины Америки. И таким образом наша страна втягивается в противостояние двух сверхдержав, а население ничего об этом не знает».

«Чепуха», — авторитетно парировал Колбьернсен.

Заметив, что Шредер настроен не так категорично, Эспен Эвьен обратился к нему: «Вовсе нет. Вспомните, что американцам всегда удавалось избегать войны на собственной территории, и впредь они намерены действовать точно так же. Почему бы и нам не занять такую позицию? Разве это мы бесконечно соперничаем с русскими? Так какого черта втягивать нас в разборки о балансе сил?»

«Большинство населения высказалось за присоединение к НАТО».

«Большинством бесстыдно манипулируют с 1948 года. Вы действительно не понимаете, что если мачты и впрямь являются тем, чем я их считаю, то они — лакомая стратегическая целью для бомбардировщиков русских?»

«Мачты не являются тем, чем вы их считаете», — отрезал Колбьернсен.

«То-то здесь все время вертятся разные нюхачи. Русские до смерти боятся американцев, особенно когда речь идет о предварительном складировании и тайных базах. У них, как вы знаете, есть опыт — от Наполеона до Гитлера. Американский ковбой-президент для них того же поля ягодка. Американцы всем уши прожужжали, что русские превосходят их в вооружении. А спросите Рейгана, не хочет ли он махнуться с русскими оружием. Спасибо, не надо! Чего ж тогда удивляться, что русские боятся американцев?»

«Все-таки в вас живет коммунист», — понял Колбьернсен.

А если бы и так, подумал Эвьен. «Я просто старался объяснить вам…»

«Давайте вернемся к мачтам», — грубо встрял Шредер, но вид у него был весьма смущенный. Из-за Колбьернсена?

«Давайте. Я разговаривал с метеорологом. Он утверждает, что давно накоплена масса информации об этом острове и нет никакой необходимости строить мачты, чтобы выяснить общеизвестный факт — на Фрейе очень ветрено».

«Вы ж понимаете: чтобы использовать ветряную энергию промышленно, нужно иметь точные данные с Титрана. Так?»

«Разве для этого недостаточно одной мачты?»

Шредер беспокойно заерзал. «Не могу сказать, я не специалист. А вот вы называете в письме двоих людей. Мы знаем обоих. — Он вопросительно посмотрел на Колбьернсена, и тот отрицательно покачал головой. Они так и не сумели договориться, как много можно Эвьену рассказать. — Если один из них действительно шпионил в пользу СССР — это бы что-нибудь изменило для вас?»

«Отчасти. Если они помогут нам доказать, что здесь речь идет о тайной базе, норвежский народ осознает, что его водят за нос».

«Давайте также гипотетически договоримся, что речь идет исключительно об обороне Норвегии. Вас бы это отвратило от русских шпионов?»

«Конечно!» — Эвьен не стал заходить слишком далеко и сообщать им, что он вообще против оборонных мероприятий.

«Как вы сами понимаете, у нас физически нет возможности приставить охранника к каждому военному и гражданскому объекту, что-бы пресечь попытки шпионажа. И если проводящий эксперимент институт утверждает, что в исследованиях на Титране нет ничего секретного, то мы полагаемся на их мнение. Но, как вы справедливо заметили, могут найтись люди, которые, как и вы сами, принимают мачты за военные объекты…. — Опять взгляд в сторону молодого коллеги, который нехотя пожал плечами. — Такие люди нас очень интересуют. Они могут входить в агентурную сеть, ведущую работу с целью подорвать безопасность нашей страны.»

«Мне претит то, чем вы занимаетесь, но я понимаю, что это необходимо в сложившихся условиях…»

«Другими словами, хотя вы пацифист и отказываетесь от военной службы, судьбы родины вам небезразличны?»

«А то!… Но интересы родины я понимаю не так, как вы».

Юахим Шредер посмотрел на него со всей серьезностью: «Это ваше личное дело. Значит, мы можем рассчитывать, что, если кто-нибудь начнет проявлять специальный интерес к этим мачтам, вы дадите нам знать?»

Напоследок — высокомерный взгляд Колбьернсена и вежливый кивок старшего. После чего они удалились.

Эспен Эвьен поежился на ветру и повернул назад к дому. По какой-то непонятной причине он чувствовал к Шредеру симпатию; он был куда миролюбивее коллеги и старался вникнуть в то, что ему говорили. Без предубеждений, сказал бы социолог. Во всяком случае, Шредер играл в открытую — странная особенность для сотрудника конторы, делающей общее дело с ЦРУ.

За неделю лыжного чемпионата посещение как-то забылось, и он даже стал подумывать, что, может — только «может»! — Шредер прав и на этот раз богатое воображение заманило его слишком далеко.

Но вот полчаса назад Сив возьми да и расскажи о чудном посетителе кафе. То, что люди наезжали в эти края, довольно естественно. Можно понять и их интерес к этим несуразным мачтам. Но эта оговорка, которую поймала Сив, да еще иностранный акцент геолога, не означает ли все это… Нет, он не собирается ставить себя в дурацкое положение. Хотя Шредер оставил ему номер своего телефона, он помнит, как презрительно и высокомерно смотрел на него Колбьернсен. Сначала он должен убедиться. Вот черт, жаль что не он подрабатывает в кафе.

В воскресенье в полвосьмого утра Эспен Эвьен сел за кухонный стол дома в Стаббене и положил рядом с собой бинокль. Он поглощал завтрак, но мысли его были заняты совершенно другим. Буквально в воздухе чувствовалось, что сегодня будет необычный день. Над Титраном пластались серо-желтые облака, и казалось, ветер никак не может решить, в какую сторону дуть. Впредь до выяснения море отдыхало, полный штиль. Сквозь туман просвечивает маяк, и впервые сирена показалась ему не механическим звуком, а голосом.

Может, очень низкое давление создает такую атмосферу чреватого бедой уныния?