— Хорошо, — протянула Ванесса. В голове у нее уже теснились и сталкивались мысли о том, что и как необходимо сделать в первую очередь. Пожалуй, на обратном пути она купит краски, раз уж она в городе… Впрочем, нет. Краски она купит завтра, в магазине у Леонарда, вместе с по-настоящему большим холстом.

— Папочка! — к ним с радостным криком со всех ног летела Чарли. — А я и не знала, что ты здесь. Посмотри, я купила себе новую майку. — Она вытащила из пакета вычурную, отделанную рюшами голубую футболку и с гордостью продемонстрировала ее отцу.

— Очень мило, — с одобрением кивнул Реджинальд. — Нет, в самом деле, очень даже мило.

— А ты что купила, Рэйчел? — не желая обидеть девочку своим невниманием, поинтересовалась Ванесса, когда та подошла к ним.

— Красные джинсы и футболку. — Рэйчел потянула воздух носом и поморщилась. — Поппи нужно сменить подгузник. Здесь где-то должна быть туалетная комната… — И она быстро покатила коляску прочь.

Чарли устремилась за ней.

— Подожди меня, я пойду с тобой!

— Замечательно, — с довольным вздохом заметил Реджи Ормерод, глядя им вслед.

— Что именно?

— Не знаю, но мне представляется, что все идет замечательно.

В другом конце Ливерпуля, в другом ресторане, менее чем в полумиле от них, Мэйзи Логан вцепилась в руку матери.

— Принесите мне что-нибудь, — хриплым, каким-то скрежещущим голосом потребовала она. — Что угодно, лишь бы это можно было жевать. Ириски. Леденцы. Принесите мне что-нибудь немедленно.

— Сейчас принесу. — Перепуганный Колин вскочил на ноги. — Там, внизу, в продуктовом отделе, по-моему, продаются конфеты. — Они находились в супермаркете «Маркс и Спенсер». Броуди кивнула.

— Мне надо курнуть, — облизнув губы, заявила Мэйзи. — Вмазаться. Мне нужна распроклятая доза.

Броуди покрутила головой, чувствуя, что ей не хватает воздуха.

— Все в порядке, милая. Сейчас папа принесет тебе ириски. Хочешь выпить кофе?

— Нет. Здесь можно курить? У тебя есть сигареты?

— Боюсь, что теперь в Ливерпуле курить в общественных местах запрещено. — Рука дочери больно стиснула ее запястье. — Как бы то ни было, Мэйзи, ты беременна. И курение может навредить твоему ребенку.

— Да пошла ты со своими распроклятыми нотациями, мам! — И Мэйзи метнула на Броуди взгляд, который иначе как полным ненависти назвать было нельзя.

Две женщины, сидевшие за соседним столиком, многозначительно переглянулись. Одна из них поцокала языком и неодобрительно покачала головой. Броуди постаралась не обращать на них внимания, но, помимо своей воли, почувствовала, как от стыда у нее вспыхнули кончики ушей. Как бы она вела себя на месте этих женщин, если бы услышала, что молодая женщина кричит на свою мать?

А она еще надеялась, что поход по магазинам сблизит их, как в старые добрые времена. Вместо этого он превратился в кошмар.

— Все нормально, — выдавила Мэйзи. Она отпустила руку матери и сделала несколько глубоких вдохов. — Со мной уже все в порядке.

— Ну конечно, милая, все хорошо, — проворковала Броуди, обнимая дочь обеими руками. — Совсем скоро все будет в порядке. — Вот если бы еще она сама смогла поверить в это…

Тинкер сообщил Диане, что ее глаза буквально светятся от счастья. Они сидели по разные стороны письменного стола в маленьком, тесном закутке и проводили так называемое «производственное совещание», хотя только они вдвоем и были штатными сотрудниками, а все остальные числились волонтерами. Комната была забита потрепанными металлическими картотечными шкафами, а в углу слабо жужжал дряхлый напольный вентилятор. День выдался на удивление теплым. Тинкер грыз колпачок авторучки и время от времени поглядывал на Диану с каким-то странным выражением лица.

— И что это должно означать? — осведомилась она.

— Что ты имеешь в виду?

— Вот этот твой взгляд.

— То был взгляд восхищения. На тебя очень приятно смотреть, прямо-таки глаз отдыхает, ты знаешь об этом, Ди? Где ты откопала свой наряд? — На ней было цветастое платье из рубчатого плиса с кружевным воротником, пояском на талии и длинной расклешенной юбкой до пят.

— В залежах одежды в подвале. Роза говорит, он назывался «новый взгляд» и вошел в моду сразу после Второй мировой войны. Он немножко заплесневел, и мне пришлось простирать его дважды, чтобы избавиться от неприятного запаха. — Диана уже пожалела о том, что не надела что-нибудь более легкое — под плотной тканью она обливалась потом. — Я всегда плачу деньги за те вещи, что беру себе, Тинкер, — поспешила добавить она. — Я плачу за них даже больше, чем мы выручили бы от продажи на лотке.

— Я знаю об этом, Ди. У меня и в мыслях не было намекать, что ты берешь одежду задаром. Это платье тебе очень идет. — Он подмигнул девушке. — И все-таки, что стало причиной столь откровенного счастья?

— Не знаю. — Диана блаженно вздохнула. — Жизнь так прекрасна. Я люблю свою работу, мне нравится дом, в котором я живу, и вообще, мне все нравится. — Она взмахнула рукой, обводя комнату, хотя с таким же успехом это мог быть весь Ливерпуль или даже целый мир. Сверху доносился стук биллиардных шаров, музыканты упаковывали свои инструменты, дети ожесточенно спорили о чем-то… Телевизор работал на полную громкость, а кто-то из молодых людей, сидя на ступеньках, играл на гитаре, напевая красивую и ужасно печальную песню. И эта какофония напомнила Диане о том, за что она любит это место и свою работу.

— Когда ты выходишь замуж за этого… как его там?

— Лео. Не знаю. — На лицо девушки набежала туча. По меньшей мере, раз в неделю бедный Лео предлагал назначить дату свадьбы, но Ди все время откладывала окончательное решение. И еще ей казалось, что невежливо с ее стороны постоянно думать о нем как о «бедном». Однажды она шутя заявила: «Мы поженимся на мой пятидесятый день рождения», — а он взял и расстроился, причем по-настоящему.

— А почему ты спрашиваешь? — обратилась она к Тинкеру.

— Потому что если ты когда-нибудь решишь бросить Лео, я хотел бы первым узнать об этом.

— Почему?

— Чтобы успеть жениться на тебе до того, как на горизонте появится очередной ухажер.

— Серьезно? — Диана вдруг почувствовала, что краснеет.

— Богом клянусь. — Тинкер улыбнулся. — Ты удивлена?

— А я думала, что ты голубой, — смущенно сообщила она.

Он весело расхохотался.

— И что же, ты до сих пор так думаешь? В таком случае спешу тебя заверить, что я не голубой.

— А волосы ты завиваешь?

Тинкер коснулся пальцами рыжих кудрей.

— Нет, они у меня такие от природы. — Он отложил ручку, нахмурился и уставился на кончик носа. В мочках ушей у него покачивались золотые сережки, а свитер был наполовину фиолетовый, наполовину зеленый, отчего Тинкер походил на звезду театра пантомимы. — Значит, ты решила, что я — гомик с завитыми волосами? Держу пари, ты сочла их еще и крашеными. А я-то думал, что ты находишь меня чертовски привлекательным.

— Так и есть, так и есть. — Она ведь действительно влюбилась в него, пусть и совсем немножко, с того самого дня, как впервые перешагнула порог Иммиграционного центра. Тинкер и впрямь был чудесным человеком, он искренне заботился о своих подопечных эмигрантах. Если не обращать внимания на то, что время от времени он впадал в отчаяние по пустякам, его можно было назвать очень хладнокровной личностью. Кроме того, Тинкер был умен, смешлив и обаятелен. Выйти за него замуж представлялось Диане куда более привлекательной перспективой, чем за бедного Лео, который был склонен воспринимать жизнь слишком уж серьезно. Диане все время казалось, что она ступает по раскаленным углям, пытаясь не оскорбить его чувств.

— Сейчас я дам тебе свою визитную карточку, — продолжал Тинкер, — а ты положи ее к себе в сумочку и все время носи с собой. И как только вы с Лео решите расстаться, сразу же позвони мне на мобильный, договорились? Пусть даже посреди ночи. В любое время, и я сразу же примчусь. — Тинкер протянул ей свою визитку. На ней значилось: «Энтони Тэйлор», а ниже были указаны адрес и телефон Иммиграционного центра, а также номер его мобильного. Диана на мгновение задумалась над тем, почему его прозвали Тинкер, ведь его фамилия была Тэйлор.