Переместились в голову Субисарреты, вот куда.
– Эй?
– Все в порядке. С утра башка раскалывается, вот и все.
– Мы закончили.
– Отлично. Чуть позже я загляну к тебе. Может быть, к тому времени удастся что-нибудь узнать о чипе…
– Я смотрю, он интересует тебя больше, чем труп. Но для начала не мешало бы установить личность потерпевшего. – Иерай любит указывать сослуживцам, что им делать в данный конкретный момент, вот и сейчас не удержался. – Об этом уже что-нибудь известно?
– Пока нет.
Зачем он соврал судмедэскперту? Как будто мертвый Альваро Репольес может каким-то образом скомпрометировать инспектора Субисаррету, а знакомство с ним – грязная тайна, которую просто необходимо скрыть. Отстранить от дела из этических соображений Икера тоже не могут: в конце концов, они с Альваро не родственники. Так почему он соврал?
Осы, переместившиеся в голову Икера, не дают сформулировать внятный ответ на вопрос, они жалят и жалят. Осы, в отличие от тараканов, создания агрессивные: тараканы всего лишь шуршат в голове, скользят по поверхности мыслей, не помышляя о том, чтобы внедриться в их глубины, а осы… Осы заставляют мысли съеживаться и страдать от аллергии на укус. Это уже потом, когда в них вонзается жало, мысли распухают и страшно чешутся. Единственное, чего хочется сейчас Субисаррете, – избавиться от людей. Остаться одному, хотя бы ненадолго.
Унять зуд в голове.
Кабинный чемодан «Mandarina Duck».
Кожаный портфель.
Иерай со товарищи уже сняли с них отпечатки, теперь можно изучить вещи внимательно. Икер надеется обнаружить в портфеле блокноты для набросков – этих вечных спутников Альваро Репольеса. Но ни одного блокнота не находится. Нет и мягкого пенала с карандашами; документов, впрочем, тоже нет. Нет портмоне, нет визитницы, нет даже ручки «Паркер», что соответствовало бы статусу портфеля из хорошей кожи. Кроме того, в портфеле легко уместился бы маленький ноутбук, но нет и ноутбука. Это как раз не удивляет Субисаррету (Альваро, как всякий истинный художник, всегда был равнодушен к оргтехнике), а вот отсутствие блокнотов, без которых он и часа не мог прожить, настораживает.
Два отделения портфеля восхитительно пусты, если не считать какой-то англоязычной газеты и завалившегося в нее посадочного талона. Рейс «Барселона – Сан-Себастьян» четырехдневной давности, в графе «имя» значится:
Бред. Чушь собачья.
Что еще за Кристиан Платт? Человек, которому принадлежат портфель, чемодан и костюмы в шкафу. Человек, которому и в голову не пришло бы возить с собой блокноты и карандаши, потому что он не имеет никакого отношения к живописи. Рождественская пижама тоже могла принадлежать Кристиану Платту, так почему в ней оказался Альваро Репольес, художник?..
Надежда обнаружить что-либо ценное в чемодане истаивает за пару минут: несколько дорогих (под стать костюмам) рубашек, несколько пар носков, дорожный несессер с массой бесполезных штуковин, брошюра по искусству Бенина (где это? Икер предполагает, что в Африке), девственно-чистый, без единой помарки аукционный каталог, три галстука Christian Lacroix разных расцветок, но выглядящих одинаково респектабельно, а ведь Альваро никогда не любил галстуки.
Чего не скажешь о Кристиане Платте.
Последнее, что находит Субисаррета в сетке бокового кармана «Mandarina Duck», – несколько билетов на «Джаззальдию»! Есть здесь и никому не понадобившийся билет на сегодняшнего Джорджа Бенсона; два других билета датированы соответственно завтрашним и послезавтрашним числами, а ведь Альваро никогда не любил джаз!
Чего не скажешь о Кристиане Платте.
Икер все еще пытается убедить себя, что между трупом в пижаме и Альваро Репольесом нет ничего общего, и ему почти удается сделать это. Почти.
Если бы не ямочка на подбородке, не шрам, по которым он узнал бы своего друга из тысяч, миллионов других людей. Если бы не ямочка, не сам подбородок, не лицо. Это лицо сопровождало Икера двадцать пять лет, он был свидетелем того, как оно менялось, взрослело, мужало, покрывалось отроческим пушком, а затем – юношеской щетиной; с возрастом щетина становилась все грубее, за каким чертом Альваро понадобилось перекрашивать волосы и тащить с собой, в средней руки отель, брошюру по искусству, мать его, Бенина?
«В-жж, в-жж, в-жж», – гудят осы в голове Субисарреты, интересно, куда подевался мобильный телефон покойного? Должен же быть у него мобильный телефон, часы, цепочка на шее – немногочисленные, но знаковые аксессуары любого мужчины. У настоящего Альваро Репольеса такая цепочка была. Да еще с крошечным медальоном: память о покойной матери, погибшей вместе с отцом в автомобильной катастрофе, когда Альваро только-только исполнилось восемь. Уже потом его забрала к себе памплонская тетка, уже потом он познакомился с Икером в кафедральном соборе. Медальон был представлен Икеру чуть позже: не только как фамильная реликвия – как важная часть жизни.
Драгоценный осколок прошлого счастья, отнятого так внезапно.
Субисаррета пытается вспомнить, украшала ли шею убитого хоть какая-то цепочка, – и не может.
«В-жж, в-жж», – гудят осы. Зуд в голове не прекращается ни на секунду.
…На ресепшене Икера поджидал бледный как смерть администратор Аингеру. Выглядел он так, будто сам порешил хозяина одноместного номера и теперь пребывает в страхе неминуемой расплаты за содеянное.
– Рассказывайте, – бросил Субисаррета, положив на стойку сжатые кулаки. – Рассказывайте все, что успели узнать о постояльце.
– Он зарегистрировался четыре дня назад под именем Кристиана Платта, – проблеял Аингеру. – Номер был предварительно забронирован по Интернету.
– Это произошло в вашу смену?
Администратору очень хочется сказать «нет» (это видно по его перекошенной жалкой физиономии), но, вздохнув, он произносит:
– Да.
– Он говорил с вами по-испански?
– Он поздоровался по-испански, а потом перешел на английский.
– Почему?
– А почему должно быть иначе? Он ведь англичанин, и паспорт у него британский.
– Вы видели паспорт?
– Конечно. Прежде чем отдать ключи, я ознакомился с его документами. Так предписывают правила.
– Паспорт точно был британским?
– Юнайтед Киндом оф Грейт Британ и что-то там про Северную Ирландию, вот что было написано на обложке. Плюс герб со львом и единорогом. И дурак поймет, что паспорт принадлежит англичанину.
– И фотография в паспорте совпадала… м-мм… с лицом этого Кристиана Платта?
– Нет, там красовалась физиономия бен Ладена!.. Вы меня за идиота держите?
– Что он сделал после того, как получил ключи?
– Отправился к себе в номер, что же еще? А-а… ему кто-то позвонил на мобильный. И он отвечал на звонок на ходу.
– Разговор, конечно, тоже шел на английском?
– Я особо не прислушивался. – Аингеру закатывает глаза, пытаясь что-то вспомнить. – Но, кажется, это был не английский.
– Испанский?
– Вы опять пытаетесь выставить меня идиотом. Если бы он говорил по-испански, я бы понял, что именно он говорит. А я не понял.
– Потому что не прислушивались?
– Потому что это был не испанский! И не английский. Какой-то другой язык.
– Какой именно?
«Пропади ты пропадом» – написано на лице администратора, ты и твой англичанин; осы перестали жужжать и биться в череп Субисарреты, наконец-то! Альваро не слишком хорошо изъяснялся на английском, во всяком случае, не настолько, чтобы с легкостью заменить им испанский. И английский паспорт… Откуда у него английский паспорт? Почему ему пришлось сменить имя, сменить страну? И заодно овладеть не только английским, но и каким-то другим языком?
– Я не знаю, что это был за язык.
– Итальянский?
Помнится, в Доломитовых Альпах Альваро пытался флиртовать с очаровательными начинающими горнолыжницами и довольно умело жонглировал всеми этими «incantatore»[5], «cutie»[6], «belle gambe»[7]. В отрыве от самого Альваро они смотрелись бы пошловато, но в том-то и дело, что к ним прилагалась его обезоруживающая улыбка. И восхищение, которое казалось вполне искренним. И надежда: если не на любовь всей жизни, то хотя бы на одноразовый гостиничный секс – после предварительного, пусть и несколько вымороженного петтинга в кабинке фуникулера. Разница между любовью и сексом не слишком велика – именно так всегда считал Альваро, особенно когда времени на первое у тебя не слишком много. Зато на второе оно отыщется всегда. Главное – чистота намерений, которая может быть по достоинству оценена в обоих случаях.
