Ковер «Давай, ты умер» — «Да сколько раз уже в покойника и невесту» — «Нет, по-другому: умер давно. Пожалуйста, ляг на ковер, замри. Нету креста, бурьян, но я бываю и приношу букет. Вот чей-то шелест — не твой ли дух: я плачу, шепчу ему в ответ» — — «Лучше я буду крапива, лопух: они лодыжки гладят и щиплют. Новое снизу твое лицо — шея да ноздри да челка веером». «Москва — Рига» Мы Луне подчиняемся, мальчик мы или девочка. В честь Луны спой-ка, девочка, вместе с мальчиком песню: мы не помним из школьного курса по астрономии ни твое расстояние, ни орбиту, ни фазы, но ты напоминаешь нам о себе то приливами крови или балтийскими, то ума помраченьем и за окнами поезда мимо изб и шлагбаумов ты летишь вровень с бледными лицами пассажиров — шли и впредь своевременно в дюны соль сине-серую, по артериям — алую, нетерпенье — маньяку. Тихий час Тот храбрей Сильвестра Сталлоне или его фотокарточки над подушкой, кто в глаза медсёстрам серые смотрит без просьб и страха, а мы ищем в этих зрачках диагноз и не верим, что под крахмальной робой ничего почти что, что там от силы лифчик с трусами. Тихий час, о мальчики, вас измучил, в тихий час грызете пододеяльник, в тихий час мы тщательней проверяем в окнах решетки. Близнецы Близнецы, еще внутри у фрау, в темноте смеются и боятся: «Мы уже не рыбка и не птичка, времени немного. Что потом? Вдруг Китай за стенками брюшины? Вдруг мы девочки? А им нельзя в Китай». Стихи разных лет Стихотворение в «Литературном дневнике» «Марсиане в застенках Генштаба…» Марсиане в застенках Генштаба и способствуют следствию слабо и коверкают русский язык «Вы в мечту вековую не верьте нет на Марсе ничто кроме смерти мы неправда не мучайте мы» Август 2004 РВБ: Неофициальная поэзия
«И комната поблекла…» И комната поблекла под взглядом темноты, которая на стекла легла ничком, но ты по направленью тени пойми, откуда свет, который на колени твои упал и пред тобою на колени упал, потупив взгляд, раскаявшись в измене тебе, родной закат забыв, тебе доверясь и липы осветив как траурные перья не видящих пути коней, что вереницей ступают под землей, которым только снится закат, а нам с тобой сияющий из окон все виден он, пока им освещен твой локон или моя рука, но к брошенной отчизне мы не вернемся впредь, по направленью жизни поняв, откуда смерть. Март 1983 «Склоненный к ограде стеклянной…» Склоненный к ограде стеклянной не знает: останки ли зданий, кусты, пустота ли глазам его не видны. Из тумана сгущаются клинья сиянья и тянутся к фонарям. Незримые вещи покорны тому, кто тоскует по ним, тумана оконною гранью в кресте переплета храним. Их облика скрытые корни туда протянулись, где рано раздавшийся стон заглушен, к зарытому в воздух покою, который и им все родней. Но тает тайник и с собою тот клад, что в нем был заключен, уносит за ряд огней. Найти бы, сиянию вторя, источник и счастья и горя. Но жизнью всегда загражден взгляд встречный, страданье чужое — прозрачною, прочной, своей. Ноябрь 1984 «Ни себя, ни людей…» Ни себя, ни людей Нету здесь, не бывает. Заповедь озаряет Сныть, лопух, комара. Ноет слабое пенье, Невидимка-пила: Будто пилит злодей, А невинный страдает, Побледнев добела. Но закон без людей На безлюдьи сияет: Здесь ни зла, ни терпенья, Ни лица — лишь мерцает Крылышко комара. «Знамя», № 10 за 2003 г. |
