— Вижу, — отозвался тот. — Фань, подготовь швартовочный крюк.

Китаец исчез в грузовом отсеке.

Отъехала панель в днище дирижабля, и в крону мертвого дуба полетел якорь-кошка на канате. Брайар видела из окна, как ломаются давно высохшие ветви, но, когда веревка натянулась и задрожала, якорь остался на месте. «Наама Дарлинг» проплыла еще немного, остановилась и зависла в воздухе.

Возле дерева развернулась веревочная лестница, пары футов не дотянув до земли.

Фань вернулся на капитанский мостик.

— Шибко надолго этого не хватит, но несколько минут у нас есть, — сказал Клай.

Капитан Хейни, поневоле ставший первым помощником, спросил:

— Вам помочь?

Брайар поняла, что его на самом деле интересует:

— Не могли бы вы просто оставить нас наедине на пару минут? А потом заходите в дом, и я помогу вам разыскать остатки золота. Вы тоже, капитан Клай. Я вам очень обязана, так что все, что найдете, можете унести с собой.

— Сколько минут? — не унимался Хейни.

— Как насчет десяти? Мне нужно лишь забрать кое-какие личные вещи.

— Пусть будет пятнадцать, — сказал Клай. И добавил: — Я его задержу, если понадобится.

— Охотно бы посмотрел, как ты это будешь делать, — проронил Хейни.

— Надо думать. Ну а пока давай выделим леди время, которое она просит, хорошо? Идите же, пока трухляки не смекнули, что на вокзале ничего интересного нет, и не повалили обратно на холмы.

Зику второго приглашения не требовалось — он сразу кинулся в трюм, к лестнице. Брайар хотела уже броситься за ним, но Клай покинул кресло и деликатно удержал ее за руку:

— Как у вас с фильтрами?

— Да ничего, свежие.

— Могу ли я чем-нибудь… Можно ли как-нибудь…

Что бы он ни имел в виду, у Брайар на это не было времени. Так она и сказала:

— Просто дайте мне побыть с сыном, ладно?

— Извините. — Он отпустил ее. — Вам, наверное, понадобится фонарь?

— Хм. И вправду что. Спасибо.

Он вручил ей пару фонарей и спички. Поблагодарив его, Брайар повесила их на руку и зажала под мышкой, чтобы не мешали спускаться по лестнице.

Несколько мгновений спустя она стояла посреди своего бывшего двора.

Газон зачах, как и старый дуб; во дворе ничего не осталось, кроме грязи да склизкого ковра из давно сгнивших цветов и травы. Сам особняк стал серовато-коричневого с желтизной цвета, как и все, чего касалась Гниль на протяжении шестнадцати лет. На месте розовых кустов, что росли когда-то у террасы, виднелись лишь хрупкие скелеты растительности.

Она поставила оба фонаря на крыльцо и зажгла спичку.

Парадная дверь стояла нараспашку. Окно рядом с ней было разбито. Если это был Зик, то она ничего не слышала… Впрочем, кто угодно без труда мог просунуть руку, нащупать задвижку и войти.

— Мам, ты в доме?

— Да, — тихонько ответила Брайар.

Ей не хватало дыхания, и маска тут была ни при чем. Внутри после ее ухода все изменилось, но осталось узнаваемым. Сюда явно наведывались посторонние — в этом сомнений не возникало. Все, что можно украсть, украдено, кое-что поломано. По полу разбросаны осколки сине-белой японской вазы. Шкафчик с посудой разгромлен, содержимое частью отсутствует, частью перебито. Восточный ковер стоптан по краям — мародеры особо не церемонились. Через гостиную к кухне и жилым помещениям тянулись цепочки следов. А в коридоре стоял Зик, пожирая все это взглядом, впитывая в себя все и сразу.

— Мама, ты только посмотри! — воскликнул он, будто и она была здесь впервые.

Она протянула ему зажженный фонарь и сказала:

— Вот, теперь можешь посмотреть по-настоящему.

Гляди, вот диванчик с бархатной обивкой — погребенный под таким слоем пыли, что уже и не понять, какого он цвета. А вот пианино, и нотная тетрадь до сих пор на месте — бери и играй. А вон там, над притолокой, — подкова, которая так и не принесла никому счастья.

Брайар стояла в центре комнаты и пыталась вспомнить, как та выглядела шестнадцать лет назад. Какого все-таки цвета был диванчик? А кресло-качалка в углу? Не на него ли она набрасывала свою шаль?

— Иезекииль, — прошептала она.

— Что, мам?

— Мне надо кое-что тебе показать.

— Что?

— Это внизу. Мне надо показать тебе, где все произошло и как. Показать тебе Костотряс.

Он расплылся в улыбке — Брайар поняла это по прищуру глаз.

— Да! Покажи!

— Сюда, — произнесла она. — Держись рядом. Неизвестно еще, что там с полами.

И тут она заметила одну из старых своих ламп — та висела на стене, словно хозяйка никуда и не уходила. Дутый стеклянный колпак был совершенно цел, даже не треснул. Когда она проходила мимо, свет ее дешевого фабричного фонаря заиграл на колпаке, и на миг показалось, что лампа ожила.

— Лестница вот здесь, — сказала Брайар, и при мысли об очередной порции ступенек ее ноги заныли.

Однако она толкнула дверь кончиками пальцев, и петли привычно заскрипели. Они проржавели, но не рассыпались и выводили все те же визгливые ноты, что и раньше.

От волнения Зик лишился дара речи. Это чувствовалось по тому, как неуклюже он топал у нее за спиной; по улыбке, задержавшейся под маской; по частым, как у кролика, вдохам и выдохам, со свистом вырывавшимся из фильтров респиратора.

У нее назрела потребность кое-что разъяснить.

— Много лет назад русские устроили конкурс. Они хотели добывать золото из-под слоя мерзлоты на Клондайке. Твой отец победил, и тогда ему заплатили, чтобы он построил машину, способную пробурить стофутовый панцирь льда. — С каждым шагом, уводящим ее вниз, она сообщала ему новые детали, пытаясь как-то замедлить их совместный спуск, избежать которого не могла. — Как я поняла, там он никогда не тает и добывать руду очень сложно. В общем, Леви дали на работу шесть месяцев, и он должен был показать машину послу, когда тот прибудет в город с визитом. И вдруг он заявил, что запустит ее раньше срока, потому что получил письмо от посла.

Вот он, подвал.

Она подняла фонарь повыше. Иезекииль встал рядом и спросил:

— Где он?

Свет фонаря озарил практически пустое помещение, лишь кое-где валялись полотнища, которыми раньше накрывали машины и прочее оборудование.

— Не здесь. Это еще не лаборатория, а просто подвал. Тут он хранил все свои свежие изобретения, которые надеялся кому-нибудь продать. И те, которые не придумал еще, как использовать.

— Что с ними стало?

— Я так думаю, Миннерихт перетащил к себе все, что только мог. Большая часть того, что мы видели на вокзале — ну или очень многое — как раз отсюда. Те красивые светильники, например… ты же видел их? Работают на электричестве, а откуда электричество — поди разбери. А ружье его помнишь, трехстволку? Здесь она мне не попадалась, зато я видела чертежи. Вон на том столе.

Возле стены приткнулся длинный приземистый верстак. Сейчас на нем не было ничего — ни клочка бумаги, ни самого распоследнего огрызка карандаша.

— Миннерихт, или Джо Фостер, или как его там… Сдается мне, он прибрал тут все, что плохо лежало. По крайней мере все, что было на виду и поддавалось перевозке. Но Костотряс он и с места бы не сдвинул, даже если бы знал, где искать.

Она выдвинула верхний правый ящик стола, нащупала пальцами скрытую панель и нажала кнопку.

Раздался щелчок, потом треск, и в стене прямоугольником проступила дверь.

Зик бросился к ней с радостным криком.

— Осторожнее, — предостерегла его мать. — Дай покажу.

Она подошла к углублению в стене и провела руками вдоль контура, затем толкнула створку в определенном месте. Та со скрипом отъехала, и глазам их предстала еще одна лестница.

— Ну что ж, — произнесла Брайар, высоко подняв фонарь, чтобы осветить всю комнату. — Похоже, потолок выдержал.

Зато досталось всему прочему.

Часть стены и весь пол сгинули начисто, превратились в фарш. С потолка свисали провода толщиной с палец, в беспорядке падая на груды камня, которые с легкостью, точно снег, раскидала гигантская машина, вынырнув из недр холма в старую лабораторию.