С недоумением в глазах Робин поднял мокрое от слез лицо и, видя, как веселятся его родители, слегка улыбнулся. Конечно же, отец не умрет, человек при смерти не может так смеяться.
– Я только что виделся с Баттериком, – сказал Фрэнсис. – Он говорит, что его конюхи нашли за холмом следы колес какого-то экипажа. Эти следы привели их к дороге. Я взял на себя смелость послать всадников по всем дорогам, ведущим из долины. Может быть, они заметят какой-нибудь подозрительный экипаж, едущий с необычной быстротой.
– Спасибо, ты поступил правильно, Фрэнсис, – похвалил герцог сына, но, видя, что он как бы не слышал его похвалы, с любопытством спросил: – Тебя тревожит что-то еще, Фрэнсис?
Фрэнсис хотел было уже ответить, но вдруг отвернулся в смущении. Герцогиня была готова поклясться, что в его глазах поблескивают слезы. Но когда он повернулся к ним, его голубые глаза были не только сухи, но и сверкали гневом.
– Просто не могу понять, как такое сотворили наши родственники! Как могли Перси и Кейт похитить Ри? Даже не верится, что на свете существуют подобные чудовища. И в чем причина? Что плохого мы им сделали? Ведь когда-то они жили вместе с тобой в Камарее, отец. Они принадлежат к семье Доминик. У нас те же предки, и все же они пытаются погубить нас. Почему? И почему они похитили именно Ри, Ри, а не кого-нибудь другого? Она так добра и кротка, мухи не обидит. Клянусь, отец, – торжественно возгласил Фрэнсис, очень напоминая в этот миг самого герцога, – если только они посмеют причинить какой-нибудь вред Ри, я буду иметь удовольствие убить их обоих. И никто не сможет мне помешать, – предостерегающе произнес он, ибо уже пролил кровь в этот день и инстинктивно чувствовал, что это неминуемо повторится в будущем.
Прежде чем кто-нибудь из родителей смог ответить на его вызов, Фрэнсис Доминик повернулся и вышел. Робин с открытым ртом уставился на закрывшуюся дверь, за которой исчез незнакомец, который еще недавно был его братом.
– Будь они прокляты, эти твои кузены, – тихо выругалась герцогиня. – Они все-таки преуспели, хотя и не так, как намеревались. Лишили Фрэнсиса его детского простодушия и доверчивости. Он научился ненавидеть, Люсьен, и это меня пугает. Если они смогли передать Фрэнсису свою злобу, то что способны сделать с Ри Клэр, находящейся в их руках? Кто знает, не удалось ли им осквернить необыкновенную чистоту и красоту Ри, эти ее, как я уверена, неотъемлемые качества... Боже, прости меня, – воскликнула герцогиня, – но иногда я даже молюсь, чтобы он ниспослал ей смерть! При одной мысли, что они могут причинить ей адскую боль, всячески осквернять ее, у меня заходится сердце. Нет, нет, даже смерть предпочтительнее этого. Пожалуйста, Люсьен, скажи мне, что я не должна высказывать такого греховного желания и что она вернется к нам целая и невредимая.
Люсьен Доминик обнял жену и сына, ибо у него не было ответа на этот вопрос и он не мог предложить им другого утешения, кроме тепла своего объятия.
В Камарее царила тишина. Для защиты от ночного холода тяжелые бархатные шторы в кабинете герцога Камарейского были задернуты. Герцог сидел, не отводя глаз от пылающего камина, не слыша ничего, кроме тиканья часов на каминной полке и потрескивания догорающих поленьев.
Предположения Фрэнсиса оправдались: в небольшом селении, к юго-востоку от Камарея, местные жители видели мчащийся на бешеной скорости экипаж. Это было несколько часов назад, а сейчас было уже за полночь. Начать преследовать Перси и Кейт можно было лишь с первыми проблесками зари.
Локоть герцога покоился на мягком подлокотнике, ладонью он подпирал лоб. Люсьен был в огчаянии. Еще никогда в жизни не испытывал он такой безысходности. И ни с кем, даже с Сабриной – с ней в особенности, – не мог поделиться он своими затаенными мучительными мыслями. Не мог лишить жену последней надежды, которая только и удерживала ее от тьмы безутешного отчаяния. Сабрина, с ее неизбывным оптимизмом, все еще верила, что дочь жива, тогда как он, по натуре скорее пессимист, к тому же хорошо знавший своих кузенов, предполагал, что Ри Клэр, чья единственная вина в том, что она его дочь, мертва.
Услышав лай собак, герцог, вздохнув, открыл усталые глаза. Целое небольшое войско, состоящее из лакеев, конюхов, лесничих, охраняло поместье с помощью собак. Герцог, однако, сомневался, что они смогут найти в кустах что-нибудь, кроме рассерженных перепелок. Не настолько же Кейт и Перси безумны, чтобы снова совершить на него покушение. К тому же их экипаж мчался, как говорили, с бешеной скоростью, и они наверняка уже на полпути к Лондону. Услышав шаги за дверью, Люсьен обернулся, полагая, что это пришла Сабрина. Когда он оставил ее, она спала, но это была скорее беспокойная дремота, чем сон.
Неожиданно полусгоревшее полено вспыхнуло ярким пламенем, высветившим темную фигуру, которая медленно к нему приближалась.
– Кейт, – произнес герцог, уверешшй, что это не может быть никто иной, кроме нее.
– Дорогой мой кузен Люсьен, – хриплым от волнения голосом отозвалась Кейт. Наконец-то она столкнулась лицом к лицу со своим самым заклятым врагом.
– И как же ты проникла в дом? – как бы вскользь спросил герцог. Он сам был поражен, что говорит с таким спокойствием.
Его хладнокровие, должно быть, обозлило Кейт, она сердито сплюнула.
– Как всегда, спокоен, как всегда, уверен, что держишь в своих руках все и всех, Люсьен? Думаешь, что можешь управлять своей судьбой? Считаешь себя избранным мира сего, не правда ли, мой золотоволосый кузен? Ты ведь всегда был любимчиком бабушки, верно, Люсьен? – Голос Кейт дрожал от ненависти. – Люсьен... Люсьен... Люсьен... Люсьен, – шипела Кейт, произнося это имя с каким-то странным удовольствием и презрением. – Ты всегда мешал нам с Перси завладеть тем, что принадлежало нам по праву. Вмешивался во все наши планы, воздвигал бесчисленные помехи на нашем пути. Всегда действовал в сговоре с этой старухой. Как же мы ненавидели тебя, Люсьен! Но... – Тут Кейт заговорила с показным оживлением, как бы поддразнивая герцога: – Ты спросил, как я проникла в этот дом. О, бедный Люсьен, до чего же ты глуп, – словно жалея его, сказала она. – Всегда недооценивал нас с Перси. Всегда считал себя намного умнее нас, а жаль, очень жаль. Хотя прошло уже четверть века с тех пор, как ты изгнал меня, я не забыла ничего, что связано с этим домом. И подземный ход, по которому наши предки убегали от «круглоголовых»[20]. Я очень легко нашла входное отверстие, так хитроумно спрятанное в розовой беседке возле каменной балюстрады. В кухне было пусто, когда я прошла под задней лестницей, вы, вероятно, давно поужинали. А знаешь ты, где я была? Переждала снаружи, на холоде. Много часов смотрела на освещенные окна. Представляешь ли ты себе, каково это – стоять снаружи и смотреть на окна? Как меня манили эти теплые желтые огни. Что-то шептало в ветвях у меня над головой, что я наконец-то дома. Дома – после бесчисленных лет, наполненных адскими муками. Мы с Перси наконец-то вернулись, чтобы свершить справедливое возмездие. И ты не сможешь лишить меня заслуженной награды. Я имею право наследовать Камарей и на этот раз не позволю лишить меня этого права. Ты знаешь, Люсьеи, это мое законное право. Таково было всегдашнее желание Перси. Люсьен с любопытством оглянулся.
– И где же эта твоя бледная тень? – повелительным голосом произнес Люсьен. – Перси! Теперь ты в безопасности, нечего прятаться за юбкой сестры, вылезай. Покажи свою плаксивую физиономию, Перси.
Резкий смех Кейт перебил его издевки:
– Если он появится здесь, в Камарее, то только как привидение, первое привидение, которое поселится в доме.
– Что ты хочешь сказать, Кейт? – тихо спросил Люсьен. От ее дрожащего голоса по спине у него поползли мурашки.
– Он мертв, – простонала Кейт. – И ты его убийца, Люсьен. Нет больше моего Перси. Моего милого Перси! – воскликнула она в горе и смятении. – Его тело, с ножом в спине, нашли плавающим в канале. Накануне он был жив, а на другой день мертв. Боже мой, какие муки он, должно быть, перенес! Мой Перси, мой милый Перси! – продолжала она всхлипывать так, словно до сих пор не могла постичь весь ужас нанесенного ей удара. Однако через миг уже более твердо и решительно добавила: – Понимаешь ли ты, как я страдаю без Перси? Иногда думаю, что лучше бы мне умереть.
