— Да, сэр, — промямлил лейтенант, подползая к дереву и поспешно вытаскивая из походной сумки компас, альтиметр, блокнот, чернильницу и перо и принимаясь составлять карту. Случайно подняв глаза, он заметил, что капитан ушел ниже по течению ручья. Длинная черная подзорная труба была направлена на дорогу. Скоро несколько очередных страниц блокнота будут заполнены шифрованными донесениями о численности сил противника.

Когда Чатам поднял глаза в следующий раз, капитан был уже рядом.

— Идем, — коротко бросил он и, подождав, пока лейтенант сунет в сумку приборы, отполз к деревьям.

Молодому человеку, пробиравшемуся за ним сквозь кусты и знавшему, что каждый неверный шаг может наслать на их головы огонь мятежников, казалось, что прошла вечность, прежде чем они наконец остановились.

Оказалось, что южане в большой спешке наводили понтонный мост через реку, пока остальная армия терпеливо ждала переправы.

На свет снова появился черный блокнот, и капитан, быстро сделав очередную запись, жестом приказал лейтенанту следовать за ним. Они стали взбираться на небольшой пригорок, то и дело замирая, чтобы прислушаться. Голоса и шум все еще были слышны. Лейтенант снова едва не столкнулся с неожиданно застывшим на месте капитаном. Перед ними вырос дом с хозяйственными постройками. Даже в сумерках под непрерывно моросящим дождем Чатам понял, что здание было когда-то прекрасным образцом архитектурного искусства, выстроенным из выцветшего от времени кирпича. И несмотря на свидетельства запустения: оторванные ставни на окнах крытой веранды, заросший сорняками сад, — дом все еще носил отпечаток более счастливых времен. Сейчас он походил на прекрасную, но состарившуюся женщину или поблекшую от времени розу. Но никто не мог украсть у женщины ее красоту, а у розы — аромат.

Лейтенант прислонился к столбу с облупившейся краской, который служил когда-то частью забора, огораживавшего участок пастбища. Очевидно, здесь располагалось богатое поместье. Что сталось с владельцами? Скорее всего поместье заброшено, хозяева умерли, сыновья отправились на войну, а дочери либо замужем, либо овдовели. Одно крыло разрушено случайным попаданием снаряда, несколько хозяйственных построек сгорели дотла. Но длинное низкое здание, похожее на конюшню, цело.

Неожиданно в одном из окон появился неяркий свет, теплой струйкой лившийся в окружающий мрак.

Джон Чатам сглотнул застрявший в горле непрошеный комок. Тонкий лучик, казалось, дотянулся до него и пробудил в душе глубоко скрытую нежность. Значит, в доме кто-то живет!

Он радостно улыбнулся, но тут же в удивлении моргнул: капитан исчез!

Лейтенант панически огляделся и облегченно вздохнул, увидев осторожно кравшийся к дому темный силуэт.

Глубоко вздохнув, лейтенант поплелся следом, разрываемый противоположными эмоциями: ему одновременно хотелось и спрятаться в кусты, и заглянуть в окно. Остается надеяться, что в доме нет мятежников и что на дереве не сидит вражеский снайпер.

Холодный дождь бил ему в лицо, немного успокаивая страхи. Он пересек поле и приблизился к капитану, жадно втягивая ноздрями дым горящих кедровых поленьев. Как же давно он не видел, как поднимается из труб дымок.

Он сделал еще шаг и едва не вскрикнул, когда острый шип впился в ногу. Высвободившись, Чатам изумленно уставился на спутанный розовый куст. Жаль, что хозяйка не подрезала его в этом году!

Он вспомнил, как мать, не доверяя садовнику, сама ухаживала за розами, предметом своей гордости.

Лейтенант бесшумно подошел к капитану, стоявшему у одного из окон на дальнем конце дома, и уже хотел спросить что-то, но внимание того было приковано к сцене, разворачивавшейся по другую сторону окна. Лицо капитана казалось отлитым из бронзы и совершенно чужим. Недаром Чатаму почудилось, что он видит это лицо впервые. Он вздрогнул, неловко поежился, снова, в который раз, озадаченный человеком, так легко ввергавшим и избавлявшим его от опасных ситуаций. Но он не смог противиться искушению заглянуть внутрь и, затаив дыхание, приподнялся на цыпочки. Горло болезненно сжалось. Соленое тепло слез было тут же смыто дождем, не оставившим следов от мучительных эмоций, охвативших Чатама при виде семьи, собравшейся под крышей своего дома. Как ни стыдился он того, что шпионил за ними, все же не мог оторвать глаз от окна, жадно впитывая каждую деталь.

Сначала он подумал, что это гостиная, но при ближайшем рассмотрении увидел, что комната слишком мала. Скорее приемная или кабинет. Кроме того, темные панели больше подходят мужчине, чем утонченным дамам. Восточный ковер был чересчур большим и наверняка лежал раньше в другом помещении, но придавал комнате уют и защищал от холода. У камина стояли два удобных кресла с высокими спинками. Странно, но они были разномастными: одно — элегантное, на изогнутых ножках, обитое розовым дамасским шелком, другое — глубокое, мягкое, обтянутое темно-зеленым бархатом. Позолоченный стульчик с шелковой вышитой подушкой вместо сиденья выглядел так, словно был принесен из бального зала. Похоже, сюда стащили мебель со всего дома! А подушки на диване истерлись до ниток! И никаких безделушек, картин на стенах и тому подобного, что можно было ожидать в таком доме, как этот! Однако, приглядевшись, лейтенант заметил темные прямоугольники в тех местах, где раньше висели картины, и попытался представить, как выглядел кабинет раньше.

Его взгляд остановился на мужчине, сидевшем в зеленом бархатном кресле перед камином. Лица он не видел. Только серую штанину, вправленную в начищенный кожаный сапог для верховой езды, и желтый манжет серого мундира. Очевидно, в доме находился кавалерийский офицер армии конфедератов.

На коврике перед медной решеткой расположилась, скрестив ноги, темноволосая девчушка, усердно трудившаяся над вышиванием. Время от времени она покачивала колыбельку. Мальчик лет трех-четырех с вьющимися темными волосами скакал в углу на деревянной лошадке. Короткие ручонки размахивали воображаемой саблей. На диване под покрывалом в мелкий цветочек полусидела на подушках хрупкая на вид женщина, прекрасная какой-то неземной красотой. Сразу было заметно, что она недавно перенесла то ли тяжелую болезнь, то ли невосполнимую утрату. Прелестное лицо омрачала тень печали, страдания оставили свои следы в виде неестественной бледности, темных кругов под глазами и плотно сжатых губ, словно их обладательница едва удерживалась от слез. Тонкими дрожащими руками она пригладила длинную упавшую на лоб прядь и прижала пальцы к вискам, будто ее терзала невыносимая боль.

Дверь открылась, и порог переступил темнокожий мужчина в зеленой ливрее, очевидно, дворецкий. Медленно прошагав к камину, он сказал что-то сидевшему офицеру, недовольно покачал головой и, посмотрев на безразличную ко всему женщину, снова покачал головой и удалился.

Не прошло и минуты как дверь снова открылась, впустив двух женщин. Первой шла высокая тощая мулатка с медным отливом кожи, странными узкими глазами и высокими скулами. Лейтенант, не видавший ранее ничего подобного, вытаращил глаза. Она напомнила ему изображения диких индейцев, виденные в книгах, опубликованных художниками, которые прошли Великие Равнины. Но вместо кожаных штанов с бахромой на ней было аккуратное шерстяное платье, прикрытое белоснежным передником. В руках она несла поднос, нагруженный посудой, которую стала расставлять на выщербленном столике в центре комнаты.

Женщина, сопровождавшая мулатку, казалась худой, на грани истощения. Густые каштановые волосы, собранные в большой узел, оттягивали тонкую шею. Но красоту ее ничто не могло погасить, даже черный траурный наряд самого простого покроя. Вероятно, пышные туалеты с оборками и кружевами только затмили бы чистоту этого необыкновенного лица. Но больше всего притягивала взгляд ее походка, естественная, грациозная, плавная. Ноги, казалось, даже не касались земли!

Незнакомка подошла к колыбели, вынула маленький сверток, закутанный в мягкое шерстяное одеяльце, нежно поцеловала розовую щечку младенца и осторожно прикрыла темную головку. Крохотный кулачок успел поймать ее палец, прежде чем женщина улыбнулась ребенку и осторожно положила его в колыбель. Лейтенант беззвучно вздохнул. Что бы он не отдал, чтобы иметь семью и такую чудесную жену! Интересно, мальчик у нее или девочка?