Максим тяжело вздохнул. Теперь он вспомнил все. И то, как вскоре все-таки увидел прекрасную Нефертити и снова потерял ее, надолго, на многие годы; и то, как искал ее с тех пор повсюду, наталкиваясь на упорное противодействие каких-то грозных сил; и то, как наконец встретился с ней на борту Ао Тэо Ларра, инопланетного звездолета, прибывшего к Земле из глубин Галактики.
Быстро, как свет упавшей звезды, пронеслись в памяти месяцы, проведенные в кругу двух женщин – матери и дочери, Этаны и Мионы – единственных оставшихся в живых из многочисленного экипажа галактического корабля системы Агно; месяцы, заполненные титаническим трудом по овладению знаниями инопланетян и бесконечной дуэлью с Этаной, долго не желавшей видеть ничего достойного в цивилизации Земли; месяцы, вместившие в себя несказанное счастье любви к Мионе и безмерную печаль от сознания неизбежного расставания с ней, когда кораблю пришло время покинуть систему Солнца, а Максиму стало ясно, что все гигантские знания, приобретенные на Ао Тэо Ларра, окажутся абсолютно бессмысленными, если он не передаст их людям.
А они так нуждались в этих знаниях, люди Земли, особенно теперь, когда над ними нависла угроза ядерной катастрофы. И Максим решил вернуться на Родину, как ни тяжело было расстаться с Мионой, как ни умоляла его Этана, также полюбившая землянина большой трудной любовью.
В памяти всплыл последний разговор с инопланетянкой:
– Прибор, который я дарю тебе, Максим, – сказала Этана, передавая ему небольшой металлический диск, – содержит почти полный объем наших знаний, включая теорию гравитации и все данные по стабилизации радиоактивных изотопов. Я надеюсь, верю: ты используешь все это только на благо своей цивилизации, которая стала мне так же дорога, как ты сам. Я уже говорила, что только ваш пример, пример Земли, сможет вывести нас из тупика, в который завело чрезмерное преклонение перед культом разума, и только ваша цивилизация с ее могучей эмоционально-духовной сферой сможет сыграть роль нового ас-тийского эдельвейса – ингрезио, «надежды на счастье» на вашем языке – для одряхлевшей цивилизации Агно. И мы не хотим остаться в долгу. Пусть этот сгусток нашей информации поможет восполнить то, чего еще так недостает людям Земли, – истинные знания о строении вещества и Вселенной. Но, передавая тебе столь большие и в какой-то мере опасные знания, я не могу не обусловить это одним естественным ограничением. Да ты и сам прекрасно отдаешь себе отчет, что далеко не всем на Земле можно доверить такую информацию. Поэтому напоминаю еще раз: общаться с диском сможешь только ты, через твой элемент связи. Выход его из строя, как и твоя смерть, приведут к мгновенному самоуничтожению прибора. Не забывай об этом, Максим. Не забывай об Ао Тэо Ларро, как не забудут здесь тебя. Ты раскрыл нам с Мионой тайну величайшего счастья, тайну любви, и мы сохраним ее до конца жизни. Помни о нас, Максим!
И он ясно, до мельчайших подробностей вспомнил все последние дни, проведенные на Ао Тэо Ларра. Вспомнил, какого труда стоило ему оторваться от прозрачного саркофага, в котором была заключена находящаяся в анабиозе Миона, вспомнил, с какой грустью простилась с ним Этана, вспомнил, как защемило сердце, когда сомкнулись массивные створки шлюза и он занял место в последнем отправлявшемся на Землю челночном корабле. Но дальше... Дальше сознание его, видимо, отключилось. Все остальное сделали автоматы Этаны. Сделали так, чтобы его появление на Земле не вызвало никаких подозрений. Они высадили его в Вормалее, поместили в стоящую на отшибе, у самого леса избенку Силкина и ввергли в летаргический сон. Сколько он проспал таким образом, не знает никто. Не знает, наверное, и дядя Степан. Недаром врач говорит о каких-то провалах его памяти. Автоматы позаботились и об этом. К тому же длительный сон был необходим, очевидно, и ему, Максиму, чтобы адаптироваться в ставших непривычными условиях Земли. Словом, Этана предусмотрела все. Что же, такой легенды придется пока и придерживаться. Но как же диск?! Он снова обернулся к сестре. Она по-прежнему сидела неподалеку от его кровати, листая свежий номер какого-то вжурнала.
Максим окликнул ее:
– Сестричка, скажите, а этот охотник, доставивший Меня сюда, принес что-нибудь из моих вещей?
– Не знаю, надо будет выяснить в приемном покое. Да завтра спросите у него самого: я говорю, он каждое утро приходит.
Максим повернулся на спину. Но тут мозг обожгла новая мысль. Он опять окликнул сестру:
– Девушка, а какой сейчас год?
– Что?! Вы хотите сказать, сколько сейчас времени? – она взглянула на часы.
– Нет, я хотел бы знать, какой сейчас год? – повторил Максим.
– Не разыгрывайте меня. Вы что, думаете, проспали сто лет?
– Ну, сто не сто, а... Можно взглянуть на ваш журнальчик?
– Тише, вы мешаете спать другим.
– Ну, пожалуйста! Я так давно ничего не читал. Да и скучно так лежать...
– Вот неугомонный! Уж лучше бы вы подольше спали! – деланно нахмурилась сестра. Но подала ему журнал и пододвинула светильник.
Максим с бьющимся сердцем взглянул на обложку. Не может быть!! Он поднес журнал ближе к свету. Но в этом не было уже никакой нужды: взгляд его случайно упал на температурный лист, прикрепленный к спинке кровати. Там тоже был поставлен год. И все будто поплыло перед глазами Максима: с того дня, как он покинул Землю и оказался на звездолете Этаны, прошло семь лет...
Семь лет! Значит, время на звездолете шло совсем не так, как на Земле. Как же все изменилось здесь за эти годы! Он выронил журнал из рук.
Сестра поспешно подняла его, снова протянула Максиму. Он покачал головой:
– Нет, не надо...
2
Силкин, действительно, не заставил себя ждать. Уже в начале десятого, едва больных успели накормить завтраком, Максим услышал в коридоре его знакомый хрипловатый голос, а вслед за тем и сам дядя Степан ввалился в палату, неловко сутулясь под наброшенным на плечи халатом.
– Проснулся? Здоров? – шумно подскочил он к Максиму. – Ну, слава богу! А я уж не знал, что и делать. Напугал ты меня, старика. И то сказать: ночь спишь, день спишь...
– А сколько всего-то я проспал, дядя Степан? Как оказался у тебя?
– Да тут такое дело... Я, понимаешь, Максим... – Старик опустился на стул, перешел на шепот, – понимаешь, что-то с головой у меня стало не того... Вроде как память отшибло. Сколько ни стараюсь, никак не могу припомнить, когда ты пришел ко мне, и как это вдруг случилось, что заснул у меня в боковушке. Что-то копошится в голове, вроде как с похмелья. А как начну прикидывать, что к чему, – ничего не получается.
– Ну хоть весной это случилось, в половодье, или еще по снегу? – попробовал оживить его память Максим.
– Да снегу-то, вроде, уж не было... А может, и был... Нет, все перепуталось. Все, как есть! – махнул рукой старик.
– Но ты ведь, наверное, поил, кормил меня? – сделал последнюю попытку Максим.
– А как же1 – оживился Силкин. – И молочком, и мед ком, и...
– Так вот, сколько же ты так ходил за мной?
– Кто его знает. Может, с неделю, может, с месяц, а может... Нет, не припомню... А ты сам-то? нешто не помнишь? Ну, хоть когда приехал ко мне?
– Не помню, дядя Степан, ничего не помню. Только вот.,, была у меня, кажется, одна вещица, тонкий металлический диск... ну, кругляшок такой, блестящий, размером с эту вот тарелку...
– А-а, это есть! Как же, это я схоронил, понял, что вещь стоящая. И потом бумаги... Целый сверток. Их я тоже прибрал в надежное местечко.
– Спасибо, дядя Степан, – с облегчением вздохнул Максим. – Этому диску и бумагам цены нет. Сбереги их, пожалуйста. А как я выпишусь отсюда...
– Ну что, все не наговоритесь? – перебила их вынырнувшая из-за соседней койки санитарка. – Давай, Степан, проваливай! Проваливай, проваливай, видишь, уборка. Сейчас обход начнется, а я тут из-за вас...
– Да что ты, Клавдия, сдурела? Дай поговорить с человеком. Чего убирать-то, и так все чисто, – развел руками старик. – Так ты не беспокойся, Владимирыч. Раз Силкин сказал...
