– И все-таки я попросила бы вас. Я тоже врач. Халат у меня с собой.

– Ну что же, пожалуйста. Вот тут он, в шестой палате.

– Я знаю, я работала здесь, – невольно вырвалось у Тани.

– Работали здесь?!

– Это было давно, вас еще тут не было...

– Да, я всего год в этой дыре. А потом так же, как вы...

Но Таня уже не слушала ее. Надев халат и белую шапочку, она миновала знакомый коридор и зашла в палату.

Там было душно, воздух тяжелый. Больные не обратили внимания на приход «НОРОГО» врача.

Таня окинула взглядом ряды кроватей. Силкин лежал в дальнем углу, у окна, и даже не повернул головы, когда она подошла к нему. Но глаза его были открыты.

– Здравствуйте, Степан Семенович. Вы не узнаете меня?

Голова старика медленно повернулась. Глаза остановились на Тане. С минуту он безучастно рассматривал ее, потом слабо улыбнулся:

– Как же.,, узнаю... Докторша наша, Татьяна Аркадьевна...

– Верно, Степан Семенович. Я рада видеть вас.

– И я рад, только... ведь мы похоронили тебя...

– Да. Но это была ошибка, недоразумение.

– Вот и я говорил тогда... ошибка, мол, вышла... ведь помню, подошел я к гробу... проститься с тобой... а ты... ну, ровно как живая... А уж когда могилка пропала...

– Вам трудно говорить, дядя Степан.

– Ничо... я помаленьку.., да... так вот, говорил я... промашку дали... Тебе надо жить, Татьяна Аркадьевна. Долго жить. А я вот... Мне уже конец пришел...

– Ну что вы, Степан Семенович! Выздоровеете, Теперь я лечить вас буду. Давайте-ка разденемся.

– Не надо уж, Татьяна Аркадьевна, голубушка... Все болит.

– Я осторожно. Вот так... – она приложила ухо к его груди, прослушала сердце, легкие. – А теперь расслабь-, тесь, я полечу вас немного.

Таня обработала ладони нептунием и склонилась над стариком. Руки ее пришли в движение.

– Ну как, что вы чувствуете, Степан Семенович?,

– Легчает... Легчает, дочка! И спать хочется...

– Вот и чудесно. Поспите немного.

– Да, я посплю. Только ты уж еще... скажи там... чтобы не пускали ко мне эту... Клавку. Клавдию-санитарку, Извела она меня... Все беды от нее...

– Клавдию? Разве она еще работает?

– Да... Так ты уж того...

– Все сделаю, Степан Семенович, спите! В палату заглянула Зоя Тимофеевна:

– Ну что вы скажете? Как он, на ваш взгляд?

– Состояние, конечно, тяжелое. Но самое страшное, я полагаю, позади. Вы позволите мне раза два в день заходить к нему?

Она пожала плечами:

– Пожалуйста...

Таня поправила Силкину постель, еще раз прислушалась к его дыханию и пошла к выходу. В дверях палаты стояла Клавдия.

– Здравствуйте, Клавдия Никитична. Что вы хотите здесь делать?

– Батюшки-светы! Татьяна Аркадьевна! – попятилась санитарка. – Живая, невредимая! Вы что, снова к нам?

– Да. Лечить Степана Семеновича теперь буду я. И попрошу вас не подходить к нему без необходимости и ни в коем случае не утомлять разговорами. Больному нужен абсолютный покой.

– Так разве я не понимаю. Я ведь почему... Лежит он один-одинешенек. Никто ему доброго слова не скажет. Ну, я и того... А раз теперь вы сами, то я, конечно,.. Я, как вы скажете...

3

– Ну, что ты узнал? – заговорил еще с порога Чалый, входя в избу Вырина. – Николай сказал, ты хочешь видеть меня.

– Да. Дела – хуже некуда.

– Только и всего? Ну-ну! Я думал, ты готов место указать, деньги припас. А ты...

– Легко сказать – место! Старик уперся, как чурбан. А тут еще новая история. Городской врач к нему приехал. Видно, из центра. И такой разгон всем устроила! Клавдии запретила и подходить к Силкину, лечит Степана самыми что ни на есть первостатейными лекарствами, еду из дома таскает. Теперь к нему сам черт не подступится.

– Та-ак... Все это действительно хуже некуда. Что же ты думаешь делать?

Вырин пожал плечами;

– Мое дело маленькое...

– Не такое уж маленькое, если не хочешь потерять десять тысяч.

– Да есть одна задумка...

– Ну?

– Что «ну»? Аванс ты не даешь...

– Вот ненасытная акула! На! – Чалый бросил на стол пачку денег. – И говори, что, по-твоему, можно еще сделать?

– А вот слушай, – начал Вырин, пряча деньги в карман. – Врач эта, Татьяна Аркадьевна, прежде работала здесь, в Вормалее. И, говорят, у них с Колесниковым... В общем, похаживал он к ней. А раз так, значит, приехала она не иначе, как от него самого. И лечит Степана, чтобы тот смог потом указать ей, куда спрятал диск. Видно, не так-то просто объяснить на словах, где схоронен он в тайге.

– Ну, это твоя фантазия, не больше.

– Фантазия, говоришь? А почему она не подпускает? к нему Клавдию? Как узнала, что Степан в больнице, при смерти? Да и за каким чертом ей надо было вообще сюда ехать, выхаживать эту дряхлую развалину? Вот увидишь, выпишется Силкин из больницы, заберет она у него диск и – поминай, как звали!

– Гм... Котелок-то у тебя, кажется, варит.

– Бог не обидел, смекаем, что к чему, – ухмыльнулся Вырин.

– А смекаешь, так и доводи дело до конца. Проследи за этой врачихой. Как следует проследи! Не сказал бы ей Силкин еще в больнице, как найти диск. Тут уж – гляди в оба!

– Понятно... В этом меня никто не перехитрит.

– И еще. Пусть Клавдия заранее и точно скажет тебе, когда Силкина выпишут из больницы.

– И это можно. Только ведь...

– Что еще?

– Как что? Ну, выпишется Силкин из больницы, отдаст диск Татьяне этой. А дальше?..

– Дальше – мое дело.

– Дело-то твое, да денежки-то как?

– Опять он свое! – взорвался Чалый. – Говорю в последний раз: будет диск у меня в руках – будут тебе десять тысяч. Но если диск уплывет... Пеняй на себя!

– Как это понимать? – насторожился Вырин.

– ^ вот так. Деньги надо не только получать, но в отрабатывать. А ты до сих пор только получал. Много получал. И если, несмотря на все эти авансы, я еще раз услышу, что тебе что-то не удалось, – лицо Чалого сделалось страшным, – я живо сделаю перерасчет!

Глаза Вырина сузились, лицо собралось в недобрую усмешку:

– Вон как ты заговорил! Я, значит, еще и обязан тебе? Я должен еще тебе в пояс поклониться? А то, что я до сих пор не пошел куда следует и не рассказал о всех твоих проделках – ничего не стоит? То, что я один знаю, что за «несчастье» случилось с Силкиным – дешевле твоих паршивых авансов? Хватит темнить, мил человек! Давай договоримся прямо...

– Давай договоримся, уважаемый... Семен Еремеевич.

– Чего-о?.. – лицо Вырина вмиг покрылось багровыми пятнами, на лбу выступили крупные капли пота. – Это гы... с кем меня путаешь? Какого Семена Еремеевича вспомнил?

– А ты его не помнишь, Гнатюка Семена Еремеевича, бывшего полицая из Понырей?

– Знать такого не знаю и знать не хочу!

– Ах вот как! И то, что его как военного преступника разыскивают, тоже не знаешь? И то, что он рыжую бороду отрастил и в этом медвежьем углу схоронился, тоже знать не хочешь?

По лицу Вырина медленно расползлась мертвенная бледность. Жилистые волосатые руки сжались в кулаки.

Он медленно повел глазами по избе, скользнул взглядом по торчащему из-под шестка топору:

– Да ты что от меня хочешь? Чем пугаешь?! Я спрашивал тебя, кто ты сам таков, какими делами занимаешься? Я вспоминал о твоих прошлых похождениях? А ты вон как... – Вырин встал из-за стола.

– Сидеть!!! – Чалый выхватил пистолет и, щелкнув предохранителем, приставил к груди Вырина. Тот мешком свалился обратно на скамью. – Так ты хочешь знать, кто я таков? Грозишь пойти «куда следует»? Добро, сейчас пойдешь. Пойдешь вслед за Силкиным. Зря, что ли, ты знаешь, что за «несчастье» с ним случилось. Только на этот раз я все сделаю чище. Времени у меня предостаточно. И в доме – ни одной живой души, Ну, молись, старый хрыч!

Вырин икнул, руки у него затряслись:

– Да разве я... Я и не думал ничего, честное слово! Просто насчет авансов... За что, дескать, их получал... А что касается отработки... Так разве я отказываюсь! Все-все для тебя сделаю. И докторшу эту... Никуда она не уйдет. Костьми лягу, а выслежу, как Степан передаст ей максимово добро, зубами вырву у них и диск и все, что