Я повернулась. Он сидел на кровати с опущенной вниз головой. Затем вдруг резко поднялся. Еще никогда я не видела столько злобы в направленных на меня глазах. Что-то блеснуло в его руках.

Мне стало страшно. До двери оставалось еще несколько шагов. Хотелось рвануть, что было силы, побежать, но я заставила себя не спеша повернуться и двинуться к выходу.

– Дура! – закричал он мне в спину, и голос его сломался. Недавно появившийся подростковый басок превратился в писк ребенка. – Русская сука! Подожди, я тебе такое сделаю! Русская шлюха! Отец тебя убьет!

Мимо уха что-то пролетело и громко шлепнулось внизу, на первом этаже. Я вбежала к себе в комнату, захлопнула дверь и навалилась на нее всем телом, стараясь забаррикадировать вход. Почему, черт подери, у нас в спальне даже щеколды нет на дверях? Но кто мог предположить, что мне придется от кого-то прятаться в собственном доме!

За дверью было тихо.

Где он? Остался у себя в комнате или затаился за дверью и ждет, пока я успокоюсь и отойду? Неужели придется простоять так до тех пор, пока вернется Ларри? Какая чушь! Я не выдержу. Может быть, все-таки кто-то из знакомых всполошится, и через несколько дней приедут проверить. Стив наверняка сообразит, что что-то произошло, но он так трусит, вряд ли сунется сюда…

Какие идиотские мысли мне приходят в голову в последнее время. И чего это я так перепугалась? Ведь он еще подросток. Ну, пусть выше меня на две головы, но все равно ребенок. Так кричать «Дура!» от бессилия и растерянности может только маленький мальчик. А я – взрослая женщина – испугалась. Надо было заорать на него, дать подзатыльник, пригрозить, что пожалуюсь отцу.

Отцу? Но ведь он сам пугал, что Ларри меня убьет. За что? За то, что обозвала его сына вонючим? Или за то, что в его же постели сплю с другим?

Нет, наверняка этот гаденыш все знает!

– Дэвид, – примирительно позвала я.

Тихо. Откуда-то издалека послышался знакомый мотив, который звучал в моем доме за последнюю неделю раз сто. И если раньше орущие высокими голосами молодчики вызывали во мне раздражение, то теперь я искренне им обрадовалась. Это значило, что Дэвид в своей комнате!

Не сводя глаз с закрытой двери, я попятилась к кровати. Напряженно присела на край, готовая каждую минуту вскочить и… защищаться! А что я буду делать, если он войдет с ножом?

С ножом? Нет, я определенно сошла с ума! Надо успокоиться, взять себя в руки, принять валиум.

Я поднялась и решительно вышла в коридор. Дверь в комнату Дэвида была закрыта. Выпрямив спину и подняв голову, словно меня кто-то мог сейчас видеть, я спустилась по лестнице. Внизу, у входа в гостиную валялась книга – довольно увесистая, если такой попадешь по голове, можно надолго отключить человека.

Сволочь! Ведь он мог меня убить этой книгой, чудом промахнулся! Надо остерегаться звереныша. Ведь известно, что подростки не умеют управлять своим гневом, поэтому так часто несовершеннолетние с особой жестокостью убивают.

В кухне, на стойке рядом с плитой мне попался на глаза набор ножей. Какая беспечность вывесить такое оружие как украшение на черной панели – аккуратно, в ряд, чтобы удобнее было выбирать! Я подошла ближе. Все были на месте – от узкого, словно шило, до длинного, выгнутого, как турецкий меч.

Истеричка! Успокойся: все ножи здесь, никто не собирается тебя убивать. И за что? Мальчишка прав – ты законченная дура! Перестань дрожать и возьми себя в руки!

Я вышла из кухни в гостиную. Еще раз отметила про себя, как здесь уютно. Налила немного коньяка, сделала глоток. Пусть спустится сюда, и мы с ним спокойно поговорим. Здесь, мне казалось, гораздо безопаснее, чем в спальне. Я прилегла на диване и, подтянув ноги под себя, закрыла глаза.

Именно в такие минуты тишины и одиночества чувствуешь, как приятно жить. И как несовершенна я сама. С вечными страхами, суетой, бесплодными желаниями. Если бы только не эта музыка сверху, пусть не очень громкая, но самим своим звучанием раздражающая… Все казалось бы обычным, как каждый день…

Я не заметила, как уснула. А может, это и не был сон, просто я глубоко задумалась…

Хорошо помню, что, когда я с бокалом коньяка вошла в гостиную, было еще светло. Совсем светло. Солнце жесткими лучами прорезало окна, просвечивая сквозь темно-зеленые шторы, рассыпчатым золотом покрывало застывшую мебель.

Я легла на диван и закрыла глаза. Как быстро опустились сумерки. Неужели я уснула? Но не могла же я проспать несколько часов, такого со мной не бывало. Правда, как только заходит солнце, у нас в доме становится по-вечернему темно. Все из-за огромного темного куста, закрывающего окна гостиной и столовой. Он как страшный призрак из фильмов ужаса, приник к окну, вглядываясь в то, что происходит внутри. Когда непогода, ветер или дождь, он еще плотнее прижимается к окнам, волнуется и неуклюже отмахивается от надоедливой стихии. Но сейчас куст замер, словно вместе со мной задремал. Как ни странно, этот призрак за окном никогда не вызывал у меня страха, всегда казалось, что он меня охраняет.

И вдруг я услышала шорох. Звук был осторожным и коротким. Как будто кто-то, крадучись, неуклюже шагнул или встал с кресла. И снова тишина, только сверху все еще доносилась музыка. Меня не покидало чувство, что здесь есть кто-то кроме меня.

Шорох повторился, но уже ближе.

Я продолжала лежать в той же позе. Мне снова стало страшно. Захотелось вскочить, заорать: «Кто там?», но я не двигалась.

«Надо что-то делать, – лихорадочно думала я. – Нельзя покорно лежать и ждать, пока тебе дадут по башке».

Но я ничего не могла придумать, кроме как притворяться спящей: может быть, тогда меня оставят в покое и уйдут. Я даже закрыла глаза, хотя понимала, что лицо мое находится в тени и вряд ли можно что-либо разглядеть, пока не подойдешь совсем близко.

Я уже четко слышала, что ко мне кто-то подкрадывается.

Дэвид. Это был он.

То ли потому, что я лежала, а он стоял, то ли потому, что в комнате было темно, но его фигура в спущенных, по последней моде, широких джинсах и полурасстегнутой рубашке казалась огромной. Мне хотелось крикнуть ему что-то грубое, заставить убраться отсюда, но я почему-то молчала и только завороженно вглядывалась в надвигающуюся на меня темную махину.

Дэвид шел медленно. Шагнет, остановится. Еще шаг – ждет несколько секунд, вероятно, проверяет, проснулась я или нет, – и движется дальше. Мне уже не так страшно, хотя сердце по-прежнему часто колотится. И вдруг я поняла, что он напуган не меньше меня.

Дэвид уже настолько приблизился ко мне, что я могу разглядеть его лицо. Какое странное выражение. Когда он исподтишка подглядывал за мной, смотрел точно так же. Это был любопытный жесткий взгляд взрослого мужчины.

Почему он так долго стоит, почему не подходит ближе? Что собирается делать? Хочет ударить? Навалиться с подушкой на лицо, чтобы задушить? Но тогда надо будет вскочить до того, как он приблизится.

И вдруг проносится мысль: хорошо, если он на меня нападет, тогда у меня появится против него козырь, и посмотрим, кто после этого будет жаловаться Ларри…

Я лежу в той же позе, что и спала – на спине, вытянув во всю длину ноги. Лучше всего сразу перевернуться на бок и скатиться на пол. Это, во-первых, будет для него неожиданно, что всегда хорошо в нападении. А во-вторых, скатывание требует меньше усилий, чем попытка подняться во весь рост из лежачего положения…

Словно электрический разряд отзывается в моем теле его прикосновение. Последних шагов мальчишки я почему-то не слышала и не почувствовала, когда он ко мне приблизился настолько, что смог коснуться рукой.

Что он делает? Нет, это невозможно!

Дэвид не двигается, а я от неожиданности открыла глаза и смотрю на его склоненный профиль. Он стоит на коленях довольно близко от меня, тем не менее ему приходится тянуться, чтобы достать. Он не видит, что я проснулась.

Его пальцы на моей груди дрожат. Мне становится жаль его, но я не знаю, что делать. Оттолкнуть руку, заорать или наоборот – попытаться, не испугав, помириться и обратить все в шутку. Хотя, кто знает, что у него на уме.