Если не зацикливаться умственно на таких методах воздействия на несговорчивых, как мешки с дерьмом, рестораны были золотой жилой. Но невидимой, даже политика была заметней. Пока посетители поглощали свое жаркое в ресторанах, или пока они пили свои кофе, или пока они делали что-то еще связанное с насыщением желудков, бизнес шел незаметно и постоянно и всегда связан он был с людьми, которые никогда при посещении любых заведений не были голодны.

Мистер Шульц рассказывал новому гостю о вступлении в святую католическую церковь и хвастался именем крестного отца, присутствовавшего на церемонии. Для Жюли любое имя было пустым звуком. Он был прост и груб и вел себя так, будто у него есть дела поважнее, чем то, о котором ему поведал Шульц. На столе стояла бутылка виски, он наливал себе по пол-бокала и пил содержимое как воду. Один раз он уронил вилку на пол, и тут же закричал на весь зал, обращаясь к официантке, спешившей унести в мойку полный поднос грязной посуды. Бедная девочка едва не выронила поднос. Мистер Шульц был в восторге от этой девахи, она относилась к тому типу дурех, которым даже щедрые чаевые или поощрительный разговор постоянного клиента не могли внушить уверенность в том, что вечер на работе – это не опасность для их жизни. Мистер Шульц сказал мне, что он очень бы хотел взять ее с собой в Нью-Йорк для работы в Эмбасси-клабе – великолепная шутка, если учесть тот панический ужас, который он вызывал у нее, лишь только открывал рот.

– Как не стыдно, мистер Президент! – сказал Шульц, – Эта девочка не член вашего профсоюза. Вы в провинции, следите за обращением.

– Да, с провинцией все в порядке! – ответил басом Жюли и так громко рыгнул, что все затихли. Я знавал парней, которым рыгнуть было по душе, сам-то я не тренировался, но ведь это оружие деревенщины предполагало и способность производить подобный звук и с другого конца пищеварительной системы! – Если я сожру весь этот вшивый ужин и ты, наконец, скажешь мне, зачем я сюда приперся, то может и эта сраная дыра понравится мне!

Дикси Дэвис боязливо взглянул на босса.

– Жюли – типичный нью-йоркец, – сказал он натянутой улыбкой, – Выдерни его из Манхэттэна и посади в джунгли, он тут же на пальму полезет.

– Мистер Президент, а вы знаете, что у вас огромный аппетит? – спросил мистер Шульц, глядя на приезжего через бокал вина.

Я не стал дожидаться десерта – это был яблочный пирог, мое лакомство, а поднялся в свою комнату и заперся в ней, включив радио. Спустя какое-то время я слышал как они шумной компанией вышли из лифта и зашли в номер мистера Шульца. Их голоса раздавались эхом по коридору, затем дверь захлопнулась и наступила тишина. Мой ум, занятый проблемами анализа всего и всех, выдал мне очередное объяснение происходящего: идею, рационально обосновывавшую последние действия босса – это я каким-то образом спровоцировал его на столь явные убийства, это моя изменчивость и способность заползать в шкуру милого мальчика, вызвали его яростные нападки на не тот объект, на важный объект, но не на тот. К примеру, на Бо. Нет, симпатий к вонючему мужлану из ассоциации ресторанов я не испытывал. И совершенно достоверно не знал, почему у босса в номере началась какая-то борьба, достаточно серьезная и достаточно громкая, чтобы предположить нечто ужасное, ведь я уже вышел в коридор и подслушивал у самой двери. Слова были не ясны, но ярость произнесенного и злоба доносились отчетливо. Все это напоминало гром среди поля, видимые молнии вдалеке и ожидание раскатов – затем бац! тебя просто-таки глушит. Я быстро пробежался по коридору к комнате мисс Престон, чтобы посмотреть, закрыта ли ее дверь, чтобы убедиться, что она не втянута в разборку. И пока бегал, через щелчки радио я, казалось, отчетливо слышал пистолетные выстрелы. Или так мне показалось.

Шум, спор у Шульца шел с час. Уже около одиннадцати вечера я услышал совершенно реальный выстрел, у меня даже не возникло вопросов, что это? Только выстрел! Звук был чист и конкретен, он взорвал перепонку моего уха, и, когда эхо затихло, наступила тишина, из мира ощутимо ушла еще одна жизнь, я просто чувствовал, как она уходит. Я сидел, парализованный, на кровати и держал руку под подушкой, сжимая рукоять своего «Автоматика». Не мог даже закрыть дверь.

Чего я хотел, придя с этими людьми в отель делать их кошмарный бизнес? Узнать жизнь? Понять жизнь? Несколько месяцев назад я понятия не имел об их способах существования. Я попробовал представить, что они делали все это и без меня. Но для меня все уже поздно, слишком поздно. Они замутнены одной и той же идеей, которую они, казалось, понимали отчетливо, и делали свои шаги, исходя из понимания этой идеи, а я, вроде и держал руку на пульсе этой идеи, но так и не знал и до сих пор не понимал, а в чем она собственно состоит, эта идея?

Не могу сказать точно, сколько прошло минут. Дверь распахнулась и в проеме появился Лулу, он манил к себе пальцем. Я оставил оружие и поспешил за ним в номер мистера Шульца. Мебель была сдвинута, стулья раскиданы в разные углы, а этот самый Жюли Мартин лежал всей своей необъятной тушей на кофейном столике в большой комнате. Он еще не умер, дышал прерывисто. Он лежал на животе, голова повернута вниз, под щекой – свернутое полотенце, другое полотенце заботливо свернуто и положено сзади головы, чтобы принимать текущую кровь. Оба полотенца медленно розовели, из рта с выдохами шла кровь. Обе руки двигались по бокам, ища опоры, колени – на полу, он съезжал вниз, один ботинок слетел, другой медленно сползал с ноги, когда он двигался назад. Зачем он шевелился, исчезнуть бы ему не удалось? Хотел уплыть? Убежать? Его движение напоминало выползание змеи из кожи, он будто пытался неспешными выдохами избавить себя от себя, поднимал немного корпус, затем опускал его бессильно. Ирвинг следил за кровью и полотенцами, он клал новые на пол, рядом со столиком, куда начала капать красная жидкость. Мистер Шульц стоял рядом и рассматривал огромное черепашье тело, оглядывал пытающиеся подняться руки, пытающиеся рассмотреть что-то глаза… Он сказал мне: «Малыш, у тебя хорошее зрение. Мы никак не можем найти гильзу! Не мог бы ты поискать ее?»

Я поползал на коленях вокруг и под диваном нашел закатившуюся туда бронзовую гильзу, все еще теплую. А сам пистолет виднелся у него из-за пояса в распахнутом пиджаке. Галстук у Шульца съехал набок и вниз, но почему-то именно он привносил в общую картину беспорядка и вот-вот смерти спокойность и умиротворенность. Сам Шульц был задумчив, он любезно поблагодарил меня за гильзу и опустил ее в брючный карман.

Дикси Дэвис, обхватив себя руками, сидел в углу и стонал, будто тоже имел пулю в животе. Мягкий стук в дверь – Лулу открыл и впустил мистера Бермана. Подпрыгнув, Дикси заверещал:

– Отто! Посмотри что он наделал! Что он мне сделал!

Шульц и Аббадабба обменялись взглядами.

– Дик! – сказал мистер Шульц юристу, – Прости меня, пожалуйста.

– Втянуть меня в такое…! – отчаянно завопил Дикси, заламывая руки. Он был бледен и дрожал как в лихорадке.

– Извини, адвокат! – сказал мистер Шульц, – Этот сукин сын украл у меня пятьдесят тысяч долларов!

– … Члена коллегии! – обратился Дэвис к мистеру Берману, который смотрел на агонию толстяка, – Представляешь, он прямо при мне..! Мы говорим, а он прервал наш разговор выстрелом! Всадил ему пулю в рот!

– Успокойся, юрист, – сказал мистер Берман, – Успокойся. Никто ничего не слышал. Все спят. В Онондаге рано ложатся спать. Мы обо всем позаботимся. Иди к себе, закройся, ложись в постель и забудь обо всем.

– Меня с ним видели за ужином!

– А он уехал сразу после ужина, – скосив глаза на умирающего, сказал мистер Берман, – Собрался и уехал. Микки отвез его. Микки не будет до завтра. У нас и свидетели есть.

Мистер Берман подошел к окну, поглядел за занавеску и опустил шторы вниз. Потом подошел к другому окну и сделал то же самое.

– Артур! – взвыл Дикси, – Ты отдаешь себе отчет в том, что через несколько часов сюда нагрянет масса народа, в том числе юристы из Нью-Йорка, с федеральной службы налогов? Ты что забыл, что суд всего лишь через два дня? Через два дня!