– какое ей дело до выживания, она выше этого!
А конец второго дня ознаменовался приглашением всех бандитствующих на торжественный ужин в ресторане отеля. Круглый стол, мисс Лола мисс Дрю справа от мистера Шульца, Аббадабба Берман – слева, мы – рядовые, веером вокруг, лицами к ним. Босс был в чудеснейшем настроении и, казалось, вся бандитская семья – тоже. Все были рады снова оказаться вместе, лишь я немного ностальгировал по дому.
В ресторане, за другими столами, сидели еще несколько пожилых пар, они посматривали на наше сборище и тихо шушукались между собой. Лица прохожих трансформировались в стекле на улицу, сменялись другими лицами, в двери каждую минуту возникала фигура менеджера с приемной стойки, излучающего улыбку и удостоверяющегося, что мы еще здесь, ему аккомпанировало лицо цветного пожилого слуги, того, что заносил мне наверх чемодан. Мистер Шульц излучал любовь:
– Сладкая моя, – обратился он к официантке, – расскажи нам о содержимом вашего винного погреба!
Сам по себе вопрос был, мягко сказать, идиотским, потому что, как и следовало ожидать, у них было один-единственный сорт вина, да и тот из Нью-Йорка, но мистера Шульца это не обескуражило, он расхохотался в ответ. Девица-официантка была молоденькой толстушкой, излишне прыщавой для ее возраста, она была одета в похожую форму, как ту, что я видел в ресторане Шафтс на Фордхам-роуд, такая же черная с белой опояской, на голове – что-то типа шляпки, но вот поведение ее было очень нервным, она постоянно роняла предметы, наливала воду в бокалы до самых краев, впечатление было, что ее вот-вот доведут до нервного срыва и она, не выдержав, разревется и убежит. Против нью-йоркского обычного босс не возражал – две бутылки красного. Лулу и Микки предпочли бы пиво, но промолчали. Их шеи, обвязанные галстуками, выдавали несвойственное им напряжение и скованность.
– За правосудие! – провозгласил первый тост мистер Шульц и прикоснулся своим бокалом к бокалу мисс Лолы мисс Дрю, которая взглянула на него нежным взором и рассмеялась смехом любовницы, будто он мило шутит. Затем мы все звякнули бокалами. Даже я своим, с молоком, присоединился.
Наш стол стоял посередине зала, прямо под люстрой, чей свет делал всех не такими, как в жизни, он был не ярок, лишь освещал. Я хотел увидеть настоящие лица тех, кто тупо сорок восемь часов только и занимался любовью, я хотел увидеть хоть что-то, хоть какое-то свидетельство, могущее связать мою образную жизнь абстрактной ревности, но ничего не получалось, по крайней мере, в этом свете, трудно было увидеть в лице мисс Дрю вообще что-то. Она была обычно ослепительна под кроной золотых волос, глаза – такие же зеленые, кожа – такая же белая, попытка увидеть что-то новое или отличное в ней, напоминала мне попытку разглядеть солнце – больше чем секунду смотреть на такое великолепие трудно, глазки болят. Она была так полностью внимательна к словам мистера Шульца и, каждый раз, когда он открывал рот, заглядывала туда, будто была глухой и читала по губам.
Ужин состоял из мяса с чечевицей, картофельным пюре и булочек с маслом. Посередине стояла бутылка с кетчупом. Хорошая, горячая еда и я был голоден. Я ел быстро, другие не отставали, и мистер Шульц попросил официантку принести еще одно блюдо с мясом, но уже тогда, когда мой первый голод был утолен, я заметил, что мисс Лола мисс Дрю к свой тарелке не притронулась, а вместо этого, облокотившись о край стола с интересом наблюдала за звериной нашей стаей, сжимавшей вилки в кулаках, жующей с открытыми ртами и протягивающими руки за куском хлеба. Казалось, она была приятно шокирована. Затем, взглянув еще раз на нее, я заметил, что она взяла в ладонь всю рукоятку вилки, как мы, и попробовала воткнуть таким образом вилку в мясо. Воткнув, она поднесла кусок на уровень глаз и стала им помахивать. Все нехорошо застыли. На нее смотрел весь стол. Но она вроде этого не замечала и опустила сооружение вилки с куском мяса на стол, отпустила руку, вилка осталась торчать, а сама стала смотреть на раскачивающуюся вилку, потом нарочито медленно развернула салфетку и положила ее на колени. Потом взглянула на Шульца отстраненным взглядом, полу-улыбаясь, перевела взгляд на свой пустой бокал, который наш босс торопливо заполнил.
Потом она стала есть. Брала вилку в левую руку, нож – в правую, отрезала, клала нож на стол, перекладывала вилку в правую, осторожно ела мясо и кусочки пюре. Изящность, присущая ей как женщине, дополнялась отточенной техникой и правильной скоростью – так учителя пишут на доске слова, артикулируя их еще и по слогам. Мы, застыв, смотрели на ритуал, она же отставила еду и взяла в руку бокал вина, отпила из него беззвучно, хотя я вслушивался изо всех сил, но ни звука, ни всплеска, ни чмока так и не услышал, поэтому, когда она поставила бокал на место, я удивился, а отпила ли она вообще? Вынужден признать, что более угнетающего показа хороших манер я никогда больше в жизни не видел. Она моментально утратила ореол привлекательности в моих глазах. Что касается Лулу Рознекранца – то его хмурость свидетельствовала о большем, такое его лицо в былые времена пугало даже не хлипких. Он обменялся взглядом с Микки, мистер Берман уныло смотрел в скатерть прямо перед собой, даже невозмутимый Ирвинг смущенно опустил глаза, но мистер Шульц закивал головой с надутыми губами, будто необходимое начало чему-то положено. Он наклонился вперед, к нам, оглядел присутствующих, и сказал, как бы формулируя идею:
– Спасибо, мисс Дрю, за ваши полезные умозаключения, которые были сделаны для нашей же пользы. Спасибо за обращение нашего внимания на такую важную для нашей безопасности мелочь!
Я тут же ощутил, что что-то невысказанное прошло и зависло в воздухе, но не мог дать себе силу внимательно подумать над этим до тех пор, пока не очутился опять в своем номере, один. Я лежал на кровати, слушал сверчков Онондаги, их треск напоминал пульс ночи, будто сама ночь была огромным телом, как море, с живущими внутри созданиями, любящими внутри и умирающими внутри. Мисс Лола мисс Дрю презирала память. Событийно, она была пленницей, ее жизнь подвергалась опасности. Но у нее не было намерений быть пленницей. У нее было что внести в нашу жизнь свое. Разумеется, мистер Шульц был прав, когда упомянул нашу безопасность – надо было держать ушки на макушке в чужом окружении. Но вот то, что действительно изумило каждого за столом – это другое! Он принял ее сторону, она сыграла жестокую пантомиму, обдав нас всех презрением существа высшего порядка, а он, вместо того, чтобы отхлестать ее по щекам, чего все и ждали, принял ее поведение и нашел в нем ценность. Было ощущение, что они сами с собой договорились о помолвке, она, тем самым, как бы стала членом банды, а нас поставили перед фактом.
Я не знал, прав ли я, так ли думали и остальные, но я знал и другое, уже из своего опыта, что мистер Шульц любит, когда его добиваются, он раним душой к людям его обожающим, последователям, приспешникам и другим, зависящим от него. Это касалось и детишек, глазеющих на него – живую легенду, и женщин – мужей, которых он убил. Мисс Дрю – это трофей войны, ее неземная и божественная ценность женщины досталась ему по наследству, как любовь Бо Уайнберга. У меня не возникло сомнений, что когда он уложил ее в постель, то наслаждение триумфом и телом прекрасной леди было на самом деле посвящено памяти Бо.
На следующее, яркое и раннее утро мистер Берман постучал мне в дверь и велел одеть мой новый костюм, надеть очки и ждать мистера Шульца через пятнадцать минут в лобби. Уже через десять, его мне хватило сбегать в кафе и перекусить кофе с булочкой, я стоял на месте и видел всех, спускающихся по лестнице. Микки стоял у машины, Лулу – рядом, мистер Шульц и мисс Дрю сели, я – запрыгнул за ними.
Путешествие было коротким, за угол, к Онондагскому Национальному Банку, узкому, из известняка зданию, с двумя длинными окнами в решетках и колоннами, поддерживающими треугольник крыши над входом. Микки остановился посреди улицы и мы все посидели немного, обозревая внушительное сооружение финансов.
