— Смейтесь, смейтесь, — отвечал Иван. — Книжкам моим после войны цены не будет. Все сбитые и несбитые фрицы тут.

И верно. При очередном разборе Кожедуб доставал заветную книжечку и комментировал бои летчиков полка. Иногда эти разборы заканчивались в воздухе: Иван поднимал свой "лавочкин" и на практике демонстрировал нам тот или иной элемент боя, с его точки зрения наиболее эффективный.

К замечаниям и советам Кожедуба мы все относились очень внимательно: авторитет его в полку был чрезвычайно высок. Когда я пришел в полк, первым, кто наглядно объяснил мне тактику свободной охоты, был Иван. Позже я много раз участвовал с ним в воздушных схватках, и всегда меня поражало отсутствие какой бы то ни было суетливости, удивительная расчетливость, целеустремленность Кожедуба. Если уж он атаковал, то сбивал самолет противника, как правило, одной очередью. Вообще атаки Кожедуба были очень короткими — в этом их достоинство: противник и опомниться не успевал, как снова и снова нес урон.

От внимания Кожедуба в бою ничто не ускользало. Казалось, нет у летчика в этот момент времени на советы, на анализ обстановки. Но Ивану хватало каких-то секунд, чтобы подсказать, как действовать тем, кто дерется с ним рядом. Особое внимание уделял Кожедуб взаимодействию со своим ведомым Дмитрием Титаренко. Майор Титаренко был начальником воздушно-стрелковой службы полка, опытным летчиком. Будучи старше Кожедуба года на четыре и имея большой летный стаж, он тем не менее всегда прислушивался к советам своего ведущего.

Титаренко был настоящим щитом Кожедуба. Когда они дрались с врагом, мы не слышали почти никаких команд — так прекрасно напарники понимали друг друга. Дмитрий знал все приемы ведущего (на земле заранее отрабатывались возможные варианты боя) и был готов к любым маневрам Кожедуба. Думаю, что своими успехами Иван в немалой степени обязан ведомому.

Но, разумеется, определяющим фактором было прирожденное умение Кожедуба ориентироваться в самых сложных перипетиях боя. И никогда не терять присутствия духа. Кожедуб принимал решение быстро, но не поспешно. В бою Иван никогда не отдавал инициативы противнику. Сражаясь группой, он, атаковав успешно первый самолет, тут же занимал позицию для атаки следующей машины. Конечно, чтобы так действовать, нужно было не только быть постоянно нацеленным на атаку, надо было отлично владеть машиной.

Иван летал прекрасно. Он был хозяином положения, хозяином неба всякий раз, когда поднимался в воздух. Недаром именно Ивану Кожедубу первым удалось сбить в бою немецкий реактивный истребитель "Мессершмитт-262".

За несколько дней до того, как Иван встретился с реактивным самолетом, мы в паре с П.Ф. Чупиковым преследовали "мессеров", имевших необычные очертания. Когда на земле проявили пленку, выяснилось, что речь идет о самолетах с реактивными ускорителями. И хотя немцы боя не приняли, мы понимали, что на вооружении врага появилась новая, дотоле невиданная техника. Константин Зарицкий подробно прокомментировал проявленную пленку и объяснил специфику действия реактивных двигателей.

— Новые машины, — подвел итог П.Ф. Чупиков, — опасны, но они погоды не делают. Думаю, что при известных условиях мы сможем уничтожать в бою и реактивные самолеты…

А вскоре Кожедуб, вернувшись из полета, доложил:

— Сбил реактивный!

— Где? Ну и что он — и вправду сбить можно?

Иван невозмутимо смотрел на окруживших его летчиков.

— Можно. Тут все дело в маневре. На прямой, конечно, его не достанешь. Значит, надо в момент атаки ведомому и ведущему действовать самостоятельно. Взять немецкий самолет в клещи.

Выяснилось, что, используя преимущество в скорости, реактивный истребитель пытался уйти от нашей пары, но очередь Титаренко вынудила его круто свернуть, и в этот момент Кожедуб открыл прицельный огонь.

Значение этого боя было очень велико. Мы еще раз убедились, что само по себе преимущество в технических данных ничего не решает. Все хвалили Ивана, сам же он довольно спокойно отнесся к происшедшему: "Ну, сбил. Не впервой же".

Хвастовства Кожедуб не терпел. Иной летчик, вернувшись из боя, начинал фантазировать.

— Представляете, братцы, я сегодня "фоккера" в упор срубил. Подошел, ближе некуда. Чуть не столкнулся. Ей-богу!

— Да ну? — удивлялся Иван. — Как же это я не заметил. Мы же рядышком были.

— Ну, как же, — не сдавался рассказчик, — я подхожу…

— На дистанцию 1000 метров, — добавлял Кожедуб.

— Открываю огонь…

— И противник уходит под тебя, — заключает Иван. — Ты его не сбил. Так — попугал немного. Не веришь? Жди, когда проявят пленку. Принесешь, покажешь. Если я не прав, сто граммов за мной.

Надо было видеть сконфуженное лицо летчика, когда проявили пленку: Кожедуб оказался прав. А Иван как ни в чем не бывало говорил в таких случаях:

— Пока не увидел горящий самолет или падающий, не болтай. Вот пленку проявят, тогда другое дело. И знаешь, что я тебе скажу? Дело даже не в том, сбил ты сегодня самолет или не сбил. Главное в другом: ты должен до конца прочувствовать этот бой. Только тогда ты настоящий летчик.

— Да я вроде прочувствовал, — задумывался собеседник.

— "Вроде" не считается. В следующий раз принеси мне такую пленку, чтоб крылья "фоккера" на ней не умещались в кадре. А чтоб такой кадр получился, подойди вплотную. И когда тебе глаза захочется закрыть — вот-вот столкновение произойдет, — открывай огонь. Тогда у тебя и получится снимок, о котором я говорю. Ну а если "фоккер" в кадре будет поменьше, то ты ко мне не приходи и снимков не носи. Договорились?

Разумеется, чтобы принести такую пленку, молодому пилоту требовался не один боевой вылет. Но шли дни, и наступал момент, когда летчик торжественно нес только что проявленную пленку заместителю командира полка.

— Товарищ майор, есть "фоккер" в кадре! Крылья не умещаются!

— Молодец! — хвалил Иван. — Вот теперь дело пойдет. Все понимали — Кожедуб на голову выше всех остальных летчиков, однако сам он никогда не демонстрировал своего превосходства: охотно объяснял молодым законы воздушного боя, натаскивал новичков в воздухе, накопленными за время войны "секретами" делился со всеми. И при всем этом был Иван чрезвычайно живым и непосредственным человеком. Вскоре после войны мы попали на праздник, организованный батальоном аэродромного обслуживания. Наша неразлучная четверка — Кожедуб, Титаренко, Зарицкий и я — с любопытством смотрела на танцующих, но присоединиться к ним мы не рискнули. Вдруг объявляют:

— Гопак! Приз за лучшее исполнение! Я говорю спутникам:

— Ну-ка, братцы-украинцы, продемонстрируйте свое искусство!

А те стоят, посмеиваются, но с места не двигаются.

— Ваш коронный номер, — продолжаю я. — Опять же — материальный интерес. Просто стыдно за вас!

В образовавшемся кругу между тем уже лихо отплясывали два представителя БАО.

— Ну что, хлопцы, дадим жизни? — Костя Зарицкий пошел в круг.

За ним потянулись и Титаренко с Кожедубом. Танцевали все азартно, но по-разному. Костя движений не знал, двигался как бог на душу положит и в конце концов первым вышел из круга. Дима танцевал лучше, даже пытался изобразить какие-то замысловатые коленца, но грузноватой его фигуре, видимо, было тесно на небольшом пятачке, и вскоре Титаренко присоединился к Зарицкому. Выдохлись и ребята из батальона обслуживания, а Кожедуб все ходил и ходил по кругу. Закончил он танец бурным финалом.

Под всеобщие аплодисменты Ивана объявили победителем и вручили приз — огромный торт. Возбужденный Кожедуб вернулся к нашей группе.

— Что будем делать, братцы?

— Делать будем вот что, — сказал я. — Танцевали вы все так замечательно, что каждый из вас заслужил кусок этого выдающегося произведения кулинарного искусства, но…

Выдержав паузу, я посмотрел на своих спутников.

— …Но вот обратите внимание, рядом стоят симпатичные девушки. Давайте отдадим этот торт им. Нам, мужчинам, просто неудобно пожирать это чудо.