– Да что ты говоришь! Слышать об этом не желаю! – не терпящим возражения тоном заявила Анастасия, продолжая, полуобернувшись, разглядывать зверьков, беспрерывно лающих им вслед.

– Хорошо, Стейси, – покачал головой Хок, – я не знаю, может быть, ты предпочтешь гремучих змей, ящериц или...

– Ты это серьезно? – резко обернулась к нему Анастасия.

– Конечно. Хотя с появлением коров, овец и коз, да еще если промышлять охотой в горных лесах, выбор еды теперь достаточно широк. Только стоит помнить о том, что вкус других людей может отличаться от твоего.

Анастасия согласно кивнула, поняв, что именно он имел в виду:

– Ты прав. Такой еды, которой нас накормила Мария, я ни разу не пробовала, и она мне очень понравилась. Но как только подумаю об этих миленьких песиках...

– Ладно, уговорила! – рассмеялся Хок. – Жаркого из луговых собачек сегодня не будет!

Анастасия весело рассмеялась, наслаждаясь удивительной легкостью их взаимопонимания и думая о том, как это будет чудесно – прожить всю жизнь бок о бок с Хоком.

Ехали они теперь на юг, по направлению к Литл-Колорадо. Добравшись до брода, в том месте, где от главного русла реки ответвлялся узкий приток, они без особого труда пересекли ее и оставили за спиной – петлять по бескрайним равнинам северной Аризоны.

Хок вдруг насторожился, завертел головой и, так же неожиданно успокоившись, глубоко вдохнул прохладный влажный воздух, наполненный бодрящими запахами буйно растущей зелени. Затем он повернулся к Анастасии и, медленно поведя перед собой рукой, торжественно сказал:

– Стейси, это ранчо Хокинса, отсюда и насколько хватает глаз.

Она не очень поняла, о чем идет речь. Ее поразило искаженное неподдельным страданием лицо Хока. Анастасия окинула взглядом земли, что лежали перед ней, – отличные пастбища, может быть, будут и побогаче, чем в Гайе.

– Да, это ранчо Хокинса, – с чувством повторил Хок и легонько подстегнул лошадь, посылая ее вперед. Анастасия тронулась следом.

– Хок, я не совсем поняла, о чем ты сейчас говорил. Он обернулся, потом опять посмотрел вперед.

– Это лучшие пастбища во всей северной Аризоне. По крайней мере я так думаю. Эти земли принадлежали моим родителям. В то время их называли ранчо Хокинса. Помнишь, я тебе говорил, что при рождении меня назвали Райдер Хокинс? Мать и отец управляли этим ранчо, а я им помогал.

– Но что здесь случилось, Хок? Где твои родители? Хок обернулся к ней, и ее поразило ожесточенное выражение его лица.

– Для этого я тебя сюда и привез, чтобы показать все это и поделиться своей болью.

Она ждала продолжения, но Хок замолчал и двинулся вперед.

Через какое-то время он снова заговорил:

– Подожди, пока мы не доберемся до того места, где стояла наша усадьба, тогда я тебе все расскажу.

Анастасия чувствовала, что память о прошлом обжигает его сердце неутихающей болью, и ничего не спрашивала. Вскоре они подъехали к широкому, хотя и не слишком высокому холму. Когда они начали на него подниматься, Анастасия почти сразу увидела впереди несколько чахлых елей.

– Видишь эти елки? – негромко спросил Хок.

– Да.

– Их посадила моя мать. Все время поливала – ей хотелось, чтобы было где укрыться в тени от жары. Ее нет, а они выжили, точно так же как и я.

Анастасия была взволнована до глубины души, но не знала, что в таких случаях нужно говорить. Ее тронуло то, что Хок настолько ей доверяет, что привез ее сюда и делится сейчас с ней самым своим сокровенным.

Когда они поднялись на холм, Хок остановил своего коня, и Анастасия тоже придержала своего. Хок молча смотрел вокруг. Повсюду валялись обугленные бревна, груды почерневшего от дыма саманного кирпича, наполовину сгоревшие изгороди, которые когда-то окружали участок.

– Ранчо Хокинса, – горько выговорил Хок и сделал широкий приглашающий жест рукой. – Добро пожаловать в мой дом, Анастасия.

Он посмотрел на нее. Его потемневшие глаза были полны боли и ярости.

Под его взглядом Анастасия зябко повела плечами, радуясь, что не она была причиной этого устрашающего гнева, – она очень сомневалась, что устояла бы под его ударом.

– Как это произошло? – тихо, с сочувствием в голосе спросила она.

Хок отвернулся и посмотрел на обгоревшие руины своего родного дома.

– Тринадцать лет назад мы не были единственными владельцами ранчо на Литл-Колорадо. К западу от нас разбил свое ранчо другой фермер, Ти Эл Латимер. Пастбищ вокруг хватало всем с избытком. Отец был так рад, что у нас наконец появились соседи.

Хок замолчал и в нерешительности повернул голову к Анастасии.

– Продолжай, – подбодрила его она, одновременно и страшась, и желая услышать продолжение рассказа о разыгравшейся здесь трагедии.

– Так вот этот самый Латимер при одном лишь взгляде на мою мать места себе не находил от злобы. Ведь она была индианкой, а Латимер был одержим желанием стать местным грандом, в особенности после женитьбы на знатной испанке из южной Аризоны. Правда, когда он перебрался на север, то был одним из тех белых бедняков, которые, попав на Запад, надеялись сколотить состояние за счет тех, кто уже освоился на этих землях. В любом случае...

Анастасия подъехала совсем близко к Хоку и слегка сжала его руку, давая понять, что разделяет его душевную боль. С этого мгновения она решила всегда делить с Хоком все его беды и невзгоды, какими бы они ни были.

Хок поднял на нее глаза и, как бы обретя новые силы, продолжил:

– Дело было не только в том, что он ненавидел мою мать и вдобавок меня как краснокожего ублюдка, – Латимер был жаден до невозможности. Чуть ли не с первых дней его появления здесь у нас начал пропадать скот, тогда как его стадо росло с неукладывающейся в голове быстротой. Но мы по-прежнему считали, что к пропажам он не имеет никакого отношения. Мы думали, что это дело рук апачей или навахо, мирились с потерями и продолжали работать от зари до зари. А Латимер продолжал вести себя как наш самый лучший друг.

У Хока прервался голос, и он замолчал. Совладав с собой, он продолжил:

– В один из вечеров, на закате, с запада к ранчо подъехали всадники, солнце светило им прямехонько в спину. Жестокие, беспощадные, они налетели на нас со стремительностью голодных стервятников, не оставив ни единого шанса спастись. Большинство наших работников пасли скотину и были далеко от ранчо. Двое, которые оставались с нами, погибли так же быстро, как и мои родители, хотя и были вооружены. Все случившееся стало для нас полной неожиданностью. Моя мать, может быть, и уцелела бы, но в нее угодила пуля, которая чиркнула по моей голове. Мама умерла сразу – упала, укрыв меня своим телом. Отец начал было отстреливаться, но у них были винчестеры, а у него – простой револьвер. Они быстро с ним покончили.

Анастасия, оцепенев, слушала Хока, и ужас мертвящим холодом сковывал ей сердце. Теперь она поняла, почему у них с Хоком оказалось так много общего. Она тоже потеряла все во время войны, но все же не столько, сколько Хок. Родители ее, слава Богу, живы, вот только тех земель ей уже не увидеть и не вернуть, а у него все наоборот: земли есть, но родителей ему уже не вернуть никогда.

– А потом они подожгли усадьбу, – ровным голосом продолжил свой рассказ Хок. – Ломали все, что попадалось под руку, и тащили все, что можно было украсть. Я хорошо успел рассмотреть Латимера, когда он подошел и пнул сапогом сначала труп моей матери, а потом и меня. Он ненавидел индейскую кровь в нас, даже в мертвых. Но именно индейская кровь меня и спасла, потому что мать мудро меня воспитала, – под ударом сапога я просто перекатился навзничь, притворившись мертвым. Все мое лицо было залито кровью, и он, наверное, подумал, что одной пулей убил и меня, и мать. Они уехали, когда уже совсем стемнело, а через несколько дней вернулись, чтобы забрать скот. В случившемся эти головорезы публично обвинили индейцев – они даже раскидали в нескольких местах вещи, говорившие о том, что это дело рук краснокожих. Настоящую правду знал только я один.