Она позвонила Саше Иванову, но сказать ничего не могла, ревела. Иванов приехал. Тут очень кстати оказалось, что нет у него воображения. Он всегда спокоен как холодильник. Сказал, плевать на деньги, главное, что все здоровы. Этот странный силлогизм успокоил Катю. К тому же если Иванов берётся сопереживать, то делает это с размахом. Двадцать тысяч вёрст и океанский прибой – вот лучший клей для разбитого сердца, сказал он. И пообещал купить домик в Калифорнии. И правда купил.

Отличное средство кстати, прекрасно лечит расстроенные нервы. За неделю Катя сократила рыдания до трёх часов в день. Собрала вещи. Чтобы ничто не напоминало о прошлом, она решила ничего не брать. Три шкафа – такой неудобный объём: оставлять жалко, взять невозможно. К тому же там сплошные ансамбли. К джинсам блузки и сапоги, платье летнее у неё было, с ним сандалии, шляпа…

Следующие пять минут её рассказа я привести не смогу, потому что плохо понял. Так вот, белоснежный боинг собирался унести Катю в своих алюминиевых объятиях. Из мира переменчивых мужчин она улетала к океану, который никогда не обнимет, но и не обманет. Он каждую минуту разный и постоянен в своей переменчивости. Когда до побега осталась ночь, Катя не выдержала ещё раз, позвонила Генриху. Просто спросить, как дела, и попрощаться. Почти муж всё-таки. Она чувствовала, что выдержит разговор.

В ней всё уже перегорело, даже гордость. И пусть он знает, он для неё – пустое место.

Генрих поднял трубку и заговорил быстро, не давая вставить ни слова. Снова называл её ангелом. Говорил, что сам собирался звонить. Невероятным образом в ту ночь он отыгрался. Он знал, что отыграется, и поклялся завязать, если деньги вернутся. И загаданное сбылось. Конечно, ей всё это безразлично, он понимает. На прощение не надеется, но хотел бы увидеть её в последний раз и вернуть всю сумму. И просто взять её за руку, если можно.

Катя молчала в ответ. То есть, как молчала. Её пробило сразу после слова «привет». Он всё говорил, говорил, потом спросил, почему она не отвечает.

И можно ли приехать. Она сказала «угу».

Он добирался час, она взяла себя в руки. Даже улыбалась. Встретились как чужие, говорили о пустяках. Сидели там же, у камина. Чаепитие не предвещало ничего выдающегося. И вдруг раз – они уже голые. До сих пор не понятно, как это вышло. Он уснул, она ревела. А поутру улетела в Америку. Всё было кончено, но из аэропорта она снова позвонила, сказать что добралась и всё отлично. Потом ещё из Калифорнии позвонила, рассказала в двух словах, как устроилась. Потом позвонила предложить остаться друзьями. Ну и просто голос услышать, как он там.

И слушала пять часов. Вскоре выяснилось, что прилететь назад дешевле, чем вот так висеть на телефоне. Взяла и вернулась. Втайне от Саши Иванова. Её бывший до сих пор уверен, что она лечит разбитое сердце Тихим океаном. Он добряк, но лишён фантазии. Он старается её не тревожить, спрашивает в скайпе, как ей тамошний климат. Катя отвечает – замечательно. Для правдоподобности сочинила смешных американских соседей. Саша им уже приветы передаёт. Признаться, что она снова с Генрихом, – невозможно.

Она вернулась в Юрмалу, в этот самый дом. Иванов говорил, что не собирается сдавать в аренду. Хлопот много, выручка не окупит ремонта. Русские курортники – буйные. Что не перебьют, то перемажут. Вот Катя и живёт по секрету. Генрих в Москве, отрабатывает долги. Катиных денег он больше не берёт, хоть она и предлагала. Сама она преподаёт йогу, рисует картины и водит японских туристов. Она знает японский, ничего себе. Добрые небеси кружат бывшего мужа, он весь в делах. А если и приедет, поворчит и успокоится. Он добрый. К тому же Генрих вот-вот рассчитается и тогда – в Норвегию. Или в Америку. В общем, всё хорошо, только вот кое-кто все шмотки выбросил.

Катя вздохнула, посмотрела и улыбнулась. Она больше не сердится. Ей даже смешно, почти. Приехала такая, открыла шкаф, там пусто. И мужчина выходит, трясёт кочергой. Испугалась, конечно. А это просто бывший муж сдал дом собственному издательству. Тут Катя повела рукой в мою сторону, будто показывая невидимым японцам последний, самый странный экспонат музея. Воображаемые туристы смотрели на меня с интересом. Катя опустила руку, экскурсия закончилась.

Конечно, теперь она снимет квартиру. Просто жалко, столько связано… Генрих приезжает на выходные. В общем, вы простите, сказала Катя.

Рыба моего разума бессильно шлёпала хвостом по пляжу. Где-то тут засада, сети и капканы, но мне плевать было на опасности. Заприте сонного эссеиста в клетку с ухоженной кокеткой на целую ночь.

К утру он станет податливым, тёплым дураком.

Я предложил неслыханную наглость – разделить кров. Впереди лето. Дети под присмотром кота уедут к бабушке. Вернутся в сентябре. Сам я тихий, только стучу на компьютере всякую свою ахинею. По ночам, почти беззвучно. А Катя – тихая, интеллигентная девушка. Это я сразу заметил.

– Вы ведь, Катя, не увлекаетесь шумными танцами?

– Ну что вы, Севастьян. Я инструктор по йоге.

У нас всё шёпотом.

Мы улыбались друг другу. Наш мир был полон интеллигентных, культурных людей.

– Господин генерал-майор, у меня к вам заявление! – крикнул я капитану. Он поднял голову. Посмотрел как разбуженный меведь, недовольно.

– Иди сюда, – сказал полисмен и бросил в меня ключ, средневековую железяку размером с молоток. Я увернулся, болванка врезалась в стену.

– Вот безрукий… – сказал он беззлобно.

Открывать клетку сквозь прутья не очень удобно. Катя взялась помогать. У неё смуглые запястья и ловкие детские пальцы. Никакого маникюра. Чего, интересно, не хватало тому дураку, чьей щеки касались эти пальчики? Я без раздумий прыгну в кадушку с холодом, кипятком и молоком, лишь бы поменяться с ним местами. Если сильно повезёт, мы с ней, может быть, подружимся.

У нас будет целое лето. С моим воображением успею развестись и жениться несколько раз. Она даже не узнает. Дочь Маша считает, хорошая дружба может перерасти в симпатию, а потом и в любовь. По крайней мере в кино. Например, друг Гарри Поттера придурок Рон Уизли именно так женился на Гермионе Гренджер.

Замок щёлкнул. Я подошёл к начальнику, перегнулся через стойку.

– Господин маршал, понимаете, такое дело… По правде если – мы любовники. Повздорили. Она меня приревновала. Но теперь всё в порядке. У вас тут замечательный микроклимат. Спасибо вашему дому, мы помирились, теперь хотим домой.

Полицейский сомневался. Было что-то странное в том, что ухоженная Катя ревнует жёваного меня. Пришлось пояснять:

– Я писатель известный. Не здесь, конечно, в России. Если вы согласитесь пройтись со мной до банкомата, я с радостью распечатаю необходимые справки и доказательства…

Капитан запыхтел. Его внутренний полицейский уступал натиску человечности. Служебный долг боролся с желанием помочь влюблённым сердцам. Он растолкал помощника, велел перебраться спать за пульт. Катю оставил в заложницах. На случай, если я бегаю быстрей и спиной отклоняю пули. Расплачиваясь, я шепнул ему, что очень, очень рад знакомству.

В четыре утра такси, дребезжащее как свадебный лимузин, доставило нас на улицу Променадес, КВ-7-Н. Лет десять я не испытывал такого трепета, как на заднем сиденье той машины, случайно коснувшись её бедра. Мир был прозрачен и свеж, хоть и тёмен ввиду раннего времени. Мы пожелали друг другу спокойной ночи. Она поднялась к себе. Я примостился на диванчике в гостиной. Предчувствие великих перемен мешало спать.

– Сева, вы всё-таки отдайте вещи. Куда вы их дели? – сказала Катя утром.

– Катя, я не могу.

– Не кокетничайте.

– Я не кокетничаю. Правда, выбросил одежду.

– Не смешно. Отдайте вещи.

– Говорю же, затолкал в мусорные пакеты и вынес на помойку.

Долгая, мучительная пауза.