— И вы покоритесь им?

Алек покачал головой.

— Воличи сильнее беричей. Вы покорились нам?

— Ну, дань… — начал было Тролль, замолчал, нахмурился.

— Думаю, если бы империя начала воевать с нами всерьёз, история бы повторилась, — сказал Алек. — Мы бы так же скрыто сопротивлялись, уходили в болота, сколачивали отряды…

— И приносили своих провинившихся и лишних в жертву кровожадным белым?!. - перебил Тролль. Алек покачал головой:

— Вот это — вряд ли. И принимать помощь со стороны, идти на поводу у кого бы то ни было мы бы тоже не стали.

Тролль кивнул. Вздохнул, без нужды поправил висящую за спиной секиру.

— Ты научишь меня? — спросил резко, словно рубанул ею.

— Чему? — поинтересовался Алек лениво. Какое-то время ему казалось, что берич сейчас встанет и уйдёт, но Тролль смирил себя. Алек тоже взбесился бы, — ты просишь, а тебе этак через губу… Однако Урэтхи, видимо, возможность обрести силу была важнее, чем сохранение гонора перед мальчишкой младше его раза в три.

— Колдовству, — хрипло выдохнул Тролль.

— Мыследейству, — поправил Алек. — Ты же знаешь правильное слово.

— Да. Ему. Научишь?

Алек молчал.

— Отправляйся-ка спать.

Тролль замер. Алек улыбнулся в темноту.

— Ученик должен слушаться.

Мужчина задохнулся, вскочил. Алеку не нужно было смотреть в лицо великовозрастному ученику, чтобы ощутить охватившие его чувства. Тут и радость, и раздражение повадками учителя и вдруг возникшей необходимостью повиноваться, и опаска — не зря ли вообще попросил об этом. Мужчина поклонился неловко и ушёл к костру.

Алек откинулся назад, в ароматный лесной мох. Опустил веки, и перед внутренним взором предстал Тролль Урэтхи — большой, неуклюжий, невежественный берич. Будет ли толк?

Посмотрим…

Со второй попытки, — мысли сбивали, погрузился в дрёму — и в Живу, начиная вбирать в круг своего внимания место стоянки, лес вокруг него…

Когда убедился, что в достаточной мере контролирует происходящее, осмелился запустить свою мысль далеко-далеко. Где древний вой открыл слепые глаза, причувствываясь к ветру Живы. Усмехнулся, узнав.

Ты, ученик?

Алек тоже "поздоровался и стал "таять", пропадать из мысленного пространства. Такого рода беседы на расстоянии никогда не были "коньком" Алека. Он не умел отправлять внятную мысль на большое расстояние подобно имперским слухачам. Мог лишь обозначить своё присутствие и поделиться какой-нибудь простой эмоцией.

Майнус усмехнулся и сам недалеко прогулялся по телепатической дорожке, которая осталась в том непредставимом пространстве, где живут мысли.

— Вот как, ещё один ученик? — задумчиво произнёс. — Что ж, успехов вам обоим…

Старик уже знал о столкновениях и о том, что караван возвращается без пяти его участников, зато с прибытком в виде рабов. Благо в Мечте многие каждый вечер пытались достать своих родных и друзей в караване, и отрывистых сведений, передаваемых во время таких кратких контактов, хватало, чтобы составить цельную картину.

Он бросил ободряющую эмоцию — ты всё сделаешь правильно, — и разорвал контакт, с трудом поднимаясь из ласковых глубин Живы. Когда-нибудь ему захочется навсегда остаться здесь — и поутру родственники или ученики найдут остывающее тело со слабой улыбкой на лице.

Но пока рано. Майнус ещё полежал, думая, не стоит ли опять отправить мысль в полёт, решил не злоупотреблять. Всё равно особого толку не будет. В Мечте был только один человек, могущий хоть как-то контролировать свои мысленные путешествия и возвращаться невредимым и со сведениями. Сейчас она возилась с сыном, стараясь убаюкать.

Майнус не стал тревожить племянницу. Проще дождаться возвращения каравана и расспросить как следует. Если на родине Алека действительно происходят недобрые события, вполне возможно, он сумеет помочь — хотя бы советом.

— Я долго жил и всякое видел, — заунывно, словно излагая какую-то древнюю легенду, провозгласил Стагор Матис, — И считал себя опытным и многознающим. Но никогда не доводилось мне видеть более устрашающее зрелище, чем это, представшее передо мной сегодня…

Тания захлопнула рот, впечатлённая и речью мужа, и "устрашающим зрелищем" — впрочем, не таким, как прошлое вторжение детей на тренировочную площадку.

— Не видел ты прошлого, — вслух повторила она мысль.

— Да, он предусмотрительно удрал из крепости, — ехидно заметила Бета. — И даже из города.

— По делам!.. — защищался стратиг.

— Никто и не сомневается! — заверила его Бета. Но Тания, кажется, всё-таки засомневалась.

— Ты ведь любишь детей, — вкрадчиво заметила девушка.

— Не в таких количествах, — открестился Матис. — Мне и столько-то много.

— "Столько" — ты имеешь в виду их, — Тания глянула на площадку, — или…

Матис поспешил заверить, что говорил именно об этих.

Они трое стояли в коридоре над тренировочной площадкой и смотрели на хаос во дворе. Бедные тренажёры, подумала женщина-пластун, как будто мало им приходилось терпеть от дикарских выходок Дикарки и предыдущего посещения орды мелких эштов, зачем-то принявших вид маленьких детей. Теперь ещё энтузиазм Искры, изобретательность Глазка и неуклюжая мощь лопоухого парня. Бедные тренажёры, бедные шинаи, бедные каменные стены…

— Надеюсь, замок устоит, — Матис подумал о том же.

— Устоит, — заверила Бета. — Их же всего четверо, а не вся "колода" нашей Принцессы Огня.

— Зато здесь самые старшие карды!.. — сказала Тания.

Перебрасываясь кардочными шутками, они любовались происходящим на тренировочной площадке. Посмотреть было на что — не такое феерическое зрелище, которое благоразумно пропустил стратиг, но тоже неплохое.

Искра и Дикарка стучали мечами, азартно сопели через прорези масок, нападая и парируя, уклоняясь, кружа на площадке. Глазок, взяв перерыв, восседала посреди площадки с надменно-снисходительным видом статовской королевы, который не портили даже грязные разводы на лице и распахнутая защитная куртка из жёсткого каучука. Снисходительно посматривала то на подруг, то на Слона, который раздобыл где-то набор метательных ножей. Клинки упрямились, не желали лететь в цель, со звоном отлетая от болванов-мишеней. Выбросив все восемь ножей, мальчишка вздыхал и шёл их собирать. Иногда бросал не рукой — мыслью, и тогда клинок втыкался так глубоко, что выковырнуть его можно было опять-таки лишь телекинезом.

Глазок наконец заметила людей над тренировочным двором и пошла прямо через зону полёта клинков. Слон едва удержал руку и вслух вспомнил несколько уличных словечек, за что тут же огрёб от девочки подзатыльник.

— Наместник, — глядя снизу вверх, она поприветствовала стратига на статовский благородный манер, словно они повстречались на приёме во дворце, слегка оттянув полы великого ей каучукового доспеха, как юбку. Реверанс не показался взрослым смешным.

— Благородная сэнири, — отозвался Матис в том же духе и поклонился, как знатной даме.

— Мои сэнири, — Глазок изволила поприветствовать Танию и Бету наклоном шапки-шлема. — Искре было бы интересно узнать, как поживает её "колода".

— А почему бы Искре самой не спросить об этом? — спросила Бета, откровенно забавляясь.

— Ну, вы же понимаете, — Глазок обернулась на подруг. — Они бы сами подошли, да не могут оставить бой.

— Вообще-то в таких случаях принято кричать ничью, — сказала Бета.

— Боюсь, я не обладаю достаточной квалификацией и их уважением, чтобы… — Глазок запуталась в словесной конструкции и замолчала, вдруг перестав играть. — Пусть их. Устанут, лучше спать будут.

Смех исчез из глаз Тании.

— Опять? — спросила отрывисто девушка. Глазок поморщилась, кивнула.

— Всё то же самое. Пожары — Искре. Дикарке — кровь. Можно сложить сталат, — она невесело усмехнулась.

Тания тихо вспомянула каких-то недобрых духов пантеона воличей. Бета уставилась на девочек, которые разошлись не на шутку. Странно, что сразу не поняла — их энтузиазм происходит не только из тяги к самосовершенствованию и желанию превзойти друг друга. Женщина-пластун отлично знала это состояние, она и сама не однажды пыталась работать и драться так, чтобы вечером еле доползать до кровати и засыпать, не видя снов или не запоминая их.