Потом они в сопровождении Урэтхи Тролля — чужак жив, лишь ранен легко, — идут к ручью и наполняют доверенные им фляги, носят вёдра. Здесь её находит мать и награждает оплеухой за непослушание, трясёт за плечи, ругает такими словами, которых девочка никогда не слышала. Потом они рыдают в обнимку, а Гарий и Норик суетятся рядом, удивительно похожие в этот момент. У маленького охотника находится фляга кориса, и они делят не такую уж маленькую ёмкость на троих — детям и Линде.

Мона обнаружила, что крепчайшее картофельное вино пьётся как вода. Зато её перестало трясти. Норик занялся женой, а Гарий зачем-то повёл её к ручью…

— Эй, — тихо позвала Мона. — Чего мы здесь забыли?

— Если б я помнил, — потусторонним голосом отозвался Гарий. Ну да, кориса ему досталось больше, подумала Мона, наблюдая за попыткой встать.

С третьего раза получилось. Гарий стоял, пошатываясь, рубаха с чужого плеча, слишком ему большая, болталась как шкура на весеннем медведе.

— Рубаха, — вспомнила девочка. Гарий уставился на неё, моргая, вспомнил и перевёл взгляд на ручей. Тогда, сбросив окровавленную рубаху, он попытался её отстирать да так и оставил в воде. Потерял бы, если бы Мона не придавила камнями.

Выпутавшись из рубахи старшего брата, он подогнул гачи и забрёл в ручей. Мона поёжилась, глядя, как мальчишка, не рассчитав глубину, макнулся по грудь.

И поняла, что снова чувствует холод, сырость, усталость. Даже лёгкое опьянение. Всё вернулось.

Всё стало другим.

Я убила человека.

Гарий, ворча и ругаясь, добрёл до рубахи, вынужден был окунуться ещё раз, чтобы достать. Потащился к берегу. Мона помогла ему выбраться.

— Тебе надо переодеться, — тихо сказала.

— Надо, — не стал спорить мальчишка, но сел на берегу. С него бежало аж ручьями, но он как будто не замечал холода.

Девочка шёпотом позвала его по имени. Гарий посмотрел на неё — бледное лицо, тревожно блестящие глаза. Сквозь безразличие пробилась мысль — да, кажется, это называется испуг. Она боится. Его? Надо её успокоить… Гарий неуверенно шевельнул губами, вспоминая, как надо улыбаться.

— Пошли. Ты простынешь, — Мона настойчиво потянула за руку — его запястье было ледяным.

У Гария почти получилось улыбнуться. Простуда — это было что-то из прошлой жизни. Возможность схватить насморк, сидя в мокрой одежде на сырой траве, представлялась ему совершеннейшей ерундой.

Мона решительно вздёрнула его на ноги. Гарий понял, что покоя ему не будет, и поплёлся следом.

Фургон, в котором жили Алек с братом, был опрокинут набок. Мона прикинула, сможет ли поставить его на колёса. Пожалуй, вот только наверняка повредила бы эти самые колёса. Пробравшись в опрокинутый фургон, она подхватила первые попавшиеся вещи и вынесла наружу, вытряхнула Гария из мокрой одежды и заставила переодеться. Напоследок накинула ему на плечи чёрно-красный плащ войя. Может быть, она слишком устала, но в этом ей почудилось какое-то недоброе предзнаменование.

Гарий немного воспрянул. Он проводил девочку к её фургону и даже попытался помочь залезть внутрь. Проигнорировав его руку, Мона закинула себя в дверной проём.

В "доме" никого не было. Она оглянулась, Гарий топтался снаружи.

— Поднимись тоже, — тихо попросила Мона. Если кому и нужна была помощь, то это ему — мальчишка едва не промахнулся мимо двери. Мона затащила его внутрь и задумалась — зачем?..

В маленькие окошки брезжил тусклый рассвет. В фургоне царил разгром и хаос. Мона, споткнувшись о выброшенные матерью на пол тряпки, добралась к своей кровати, села и какое-то время бессмысленно смотрела на Гария. Тот подпёр плечом косяк и так же пусто таращился на неё, держа руку у рукояти даги. Мона поняла, что и сама то и дело бессознательно касается громобоя. А ещё ей хотелось сказать мальчишке, что стоять так в дверном проёме не слишком разумно.

Подумав то же — или подслушав её мысли, он шагнул внутрь. Мона заставила себя встать, собрала тряпки и сунула в сундук. Прошлась по фургону, ставя вещи на место, убрала рассыпанное, разложила тряпки по сундукам. В этих действиях было что-то успокаивающее, она создавала порядок из хаоса, и смута в душе утишалась. Или так на неё действовало молчаливое присутствие Гария.

Она подняла голову, мальчишка смотрел странным взглядом.

— Что?.. — смутилась она.

— Нет, ничего, — он как будто очнулся, повертелся неловко, глянул наружу. — Я, наверное…

Мона запаниковала, поняв, что он сейчас уйдёт.

— Подожди… ведь твой фургон всё равно… оставайся пока здесь…

Гарий, недоумённо хмурясь, выслушал её лепетание. Мона прикусила губу.

— Посиди со мной. Мне страшно, — почему-то совершенно невозможные слова произнеслись очень легко. Раньше она нипочём не смогла бы сказать такого.

— Мне тоже, — признался Гарий и виновато улыбнулся.

Мона вернулась к своей кровати и села. Гарий потоптался рядом и осторожно устроился на полу, на каких-то ещё не убранных тряпках.

— Я нипочём не усну, — сказала девочка.

— Тогда просто полежи с закрытыми глазами.

— Ты только не уходи.

— Я буду здесь.

— Вот уж не думал, что первый убитый этим мечом окажется моим сородичем, — Алек мягкой тряпочкой полировал меч.

— Уверен? — спросил Норик. Молодой вой кивнул, не поднимая от оружия безучастного взгляда.

— Одежда характерная. Меток нет, спороты… но по следам можно определить, что именно было спорото. Да, и про следы — отпечатки мокасин тоже наши. И пленники — половина изгои, не знающие рода, но остальные радоничи, из дальних деревень…

Сталь уже блестела тускло, а он всё продолжал водить тряпочкой.

— Плохо, — выдохнул маленький охотник.

Тролль сидел поодаль, сейчас здорово похожий на тотем племени. Угрюмый взгляд из-под кустистых бровей, фингал под глазом, ещё один на скуле, толстые кривые губы — расплющенные ударом, казалось, вот-вот исторгнут рычание. Он опирался подбородком на руки, сложенные на рукояти секиры, которая гляделась суковатой дубиной. Время от времени недобро поглядывал на Алека и Норика, нимало не озаботясь тем, что охотник и вой чуют его взгляд.

— Я извинялся, — виновато сказал Норик, передёрнув плечами. Алек невесело искривил губы и наконец-то счёл, что меч достаточно чистый. Вскинул его, проворачивая в руке. Клинок поймал первый луч солнца, плеснул за спину молодого войя, мгновенно поймав остриём устье ножен.

В бою Тролль убил одного. По-тролльи — голыми руками заломал. Отобранной у него секирой смертельно ранил другого. И тут на него выскочил Норик.

Хорошо, что громила Тролль и маленький охотник столь разнились, что не смогли сразу приноровиться к противнику и поубивать друг друга. В процессе драки всё-таки поняли, что обознались, однако Норик по инерции ухитрился заехать беричу в челюсть рукоятью его взятой с боя секиры.

Потом они, отложив ругань на более подходящее время, вместе противостояли нападающим.

— А ведь он мне жизнь спас, — задумчиво сказал охотник. Алек удивлённо вскинул глаза. — Ну, может быть, не жизнь, но здоровье — точно. Неслабо выручил.

По виду Тролля можно было заключить, что в этом своём поступке он раскаивается.

— И что мне теперь, кровь с ним мешать? — буркнул Норик. Встал, переступил с ноги на ногу, чуть присел, подогнув колени.

— Больно? — поинтересовался Алек.

— Нет, почти совсем прошло. Гарий и Луиса на славу меня заштопали.

— Да, Гарий… — Алек завертел головой.

— Луиса его спать отправила. Тебе и самому не помешает.

— Я караулю, — угрюмо отозвался Алек.

— Лучше бы…

— Я караулю, — повторил юноша невыразительным голосом, от которого Норику захотелось забраться под фургоны. Он кивнул и торопливо ретировался. На всякий случай обошёл лагерь, наметил список дел после пробуждения и отправился к своему фургону.

Линда лежала на кровати, не спала. Когда муж вошёл, улыбнулась ему и указала глазами. Норик крякнул и запустил пальцы в бороду. Однако…