Вот и все. Имплант, активировать режим «Берсерк».

ПОДТВЕРДИТЕ.

Подтверждаю.

РЕЖИМ АКТИВИРОВАН. – Мне даже показалось, что в «голосе» импа послышались скорбные нотки.

Боевой режим «Берсерк». Тело – непредставимая легкость, сила, малочувствительность к боли. Разум – расчетный транс, мышление в несколько потоков, позволяющее мгновенно реагировать на события и в какой-то мере предсказывать их.

Как будто все то же, что и в математике?

Нет…

Математика всего лишь позволяет действовать на пределе возможностей человеческого тела и разума. Выжирает силы до донышка, но все же не преступает ограничения, которые наложила на человека природа.

«Берсерк» выходит за все пределы, проламывая эти ограничения. Человек в таком режиме функционирования импланта превращается в боевую машину, в бога смерти.

Которая и ждет его потом.

Потому что режим «Берсерк» выпивает саму жизнь. Ultima ratio.

Время вновь растягивается, но сейчас степень замедления много больше. Мир как будто замер, выцвел и превратился в цифры.

Я смотрел своими глазами и сенсорами своего комбеза. Смотрел глазами девчонки – эльфийской принцессы.

Дано…

Направление и сила ветра и сопротивление воздуха.

Препятствия, листва, ветки деревьев, неровности почвы.

Воздействие силы тяжести.

Наклон ствола оружия, регулировка створа.

Задержка во времени между нажатием на курок и выстрелом.

Градус отдачи при выстреле.

Погрешность от дрожи рук противника.

Все эти символы и цифры падают во тьму моего рассудка, в безумный хоровод – и вдруг застывают, образуя четкую формулу. Проходя ее частями, я любуюсь строгой красотой расчетов, играю переменными, создавая полотно будущего.

В реальности же лоза удавом обвивает мое тело, ее листья поворачиваются, чтобы закрыть наибольшую площадь моего тела. Я откуда-то знаю, что эта нежная зелень в случае необходимости запросто может защитить от огня. Не от прямого попадания из мультигана, конечно, но хоть какой-то бонус к защите.

Мягкие кольца биомеча струятся с предплечья, рукоять удобно ложится в ладонь, и я срываюсь в бег с препятствиями. Исполняя формулу, уворачиваюсь от выстрелов, припадаю к земле, перекатываюсь. Клинки листьев лозы от движений и ударов рвут мое тело, расширяя раны, но это данные, которыми можно пренебречь. Оружие вытягивается в копье – короткое, с толстым древком и четырехгранным клинком, острие которого сходилось на иглу.

Отводя руку назад, я подпрыгиваю и швыряю свое оружие. Оно будет лететь долю секунды, есть время поразмыслить о вечном.

Босс уже мертв. Вот только и я тоже. Бросив тело вверх, я лишаю себя маневра. Мое движение зависит от простых физических величин, в этих формулах нельзя ничего изменить.

Разве что извернуться, уходя от еще не выпущенного заряда плазмы. И… приказать лозе, чтобы частично раскрутилась с меня, растопырив листья, как паруса.

Траектория меняется. Чуть-чуть.

Острие копья касается пластины нагрудника Главаря.

Его палец вжимает спусковой крючок, и бластер выплевывает сгусток белого огня. Пламя настигает меня, застилает поле зрения ослепительным светом…

А потом падает тьма.

– Молодец, – сказала Леди из огромной пластины алмазного зеркала. – Нет, серьезно. Я даже почти впечатлена.

На сей раз ей не понадобилось намекать и подсказывать, я помнил себя и произошедшее.

– Да. – Я не стал скромничать. Глупо, но всегда мечтал о чем-то таком… героическом.

– А ведь она во всем виновата. Она тебя убила. Зачем ты ее спасал с таким усердием?

Хотел бы я сам знать… Потому что это было необходимо?.. Судьба? Рок, фатум… никогда не верил в предопределенность. Но все же – зачем?

Я беспомощно развел руками. Леди слегка улыбнулась.

Знакомое ущелье, заполненное алмазными осколками, простиралось вокруг. В нем ничего не происходило. Если логически предположить, мир моего воображения с моей смертью должен начать разрушаться…

– М-м-м… а вы меня проводите? – спросил я наконец.

– Куда?

– Ну, куда там положено… Вам, верно, виднее, куда уходят люди после смерти. В ад и рай я, кстати, тоже не верю, – а не ляпнул ли я лишнего, подумал Штирлиц. Говорить такое сверхъестественному существу… и потом, я ведь, можно сказать, самоубился. Один из немногих грехов, который я сам признаю.

Леди разглядывала меня с удивлением.

– После смерти? – переспросила наконец. – А с чего ты, собственно, взял, что ты умер?

– То есть…

– Ты покуда жив. Я слегка помогла.

– У? – Леди не выглядела человеком, способным кому-то просто так помочь. – Спасибо, конечно…

– Хочешь знать, какую плату я с тебя истребую? – улыбнулась Леди. – Ты в самом деле готов ее заплатить?

– Ну, я попробую. Если это под силу человеку. И если, – тут я вспомнил кое-что, – если я буду помнить нашу встречу и не сочту ее бредом. А то прошлую мгновенно забыл.

– Забудешь и эту, – уверенно сказала Леди.

– Но почему? – обиделся я.

– Потому что рано, – невпопад ответила женщина. – Считай, мы в расчете.

– Мне не нравятся бесплатные подарки, – набычился я.

– И в этом ты прав. Но пока ты делаешь все правильно и движешься в верном направлении. И ради удовольствия следить за твоим путем я могу подбрасывать тебе на нем мелкие подарки. Например, вот этот… подойди.

Не без опаски я приблизился к кристаллу. Леди подняла руки, – узкие ладони, длинные тонкие пальцы…

И с размаху ударила по разделяющей нас плоскости изнутри кристалла.

– Ой!.. – отшатнувшись, я упал. – Что такое?

В глаза будто песку сыпанули. С трудом удержавшись, чтобы не приняться изо всех сил растирать, я встал на колени, опустив голову, и отчаянно заморгал слезившимися глазами. Но песчинки не вынимались и жгли все сильнее.

– Что это, зачем?!. – прорычал я, запрокидывая голову. Леди улыбалась, глядя на меня сверху вниз. Хлопнув ладонями по плоскости изнутри, она вышибла алмазную крошку – и кристаллы попали мне в глаза!..

– Вот именно. Боль – невеликая плата за более острое зрение, ты так не считаешь? Почему бы тебе его не испробовать? – Она указала куда-то вверх, за мою спину. Я послушно оглянулся.

Ничего. Только черные пики гор на фоне черного неба с искрами звезд.

– Неужели? – удивилась Леди. – А вот так?

Она резко хлопнула в ладоши – звук разнесся по ущелью, как хлопок выстрела стартового пистолета.

И я увидел, как с пиков летят знакомые клочья черноты. Вот только на сей раз их было много больше, и были они гораздо крупнее и, видимо, опаснее.

– Что вы делаете?!. – завопил я. – Они же сейчас набросятся!

– Уж будь уверен.

– Но мне…

– Придется драться, конечно.

– Чем?!

– Серый, твои глупые вопросы меня несколько утомили. – Леди начала растворяться в толще кристалла, на прощание чарующе улыбнулась и положила руку себе на грудь.

Ах, да… я торопливо вообразил черную дыру в своей грудине и запустил туда руку. Взмолился – только не как в прошлый раз!..

Рука онемела, нащупав что-то в темноте самого себя, я поволок это наружу. Ну… уже лучше. Хотя ненамного.

Пижонская выкидушка с блестящей кнопкой и клипсой. Это что, боевой нож? Конечно, умеючи и перочинным можно дел наворотить. Я повернулся к алмазу, но намерение сказать пару ласковых осталось невоплощенным по причине отсутствия собеседника. Леди в черных лохмотьях исчезла.

Вздохнув, я выщелкнул клинок и повернулся к налетающей тьме.

На этот раз она была оформлена поразнообразней. Я бегал, прыгал, рубил и колол черных птиц, летучих мышей, бил рукоятью и пинал каких-то мелких зверьков, норовящих подобраться по земле. Иногда рассеченные не распадались в пепел, их лоскуты превращались в кричащие и хохочущие рожи, летающие вокруг меня. Самое мерзкое, что эти черные хари представляли собой многажды повторенные и искаженные человеческие лица. В этой портретной галерее были я сам, родные и друзья, неприятели, просто какие-то левые почти незнакомые люди, даже известные спортсмены, актеры и политики.