Влияний было очень много, но все-таки мы склонялись к негритянской музыке".
Примерно в это же время, в 1963-м, зазвучал первый эстонский рок-н-ролл — группа "Юниоры", состоявшая из трех братьев Кырвиц. Затем она трансформировалась в "Оптимистов", с которыми иногда — в качестве приглашенного гитариста — играл и Пит Андерсон. Балтийская рок-машина завелась раньше и начала работать на ритм-энд-блюзовом топливе. В России было иначе.
Записи американского рок-н-ролла были большой модой, но еще не руководством к действию. Они скорее заканчивали "пассивную" эпопею стиляг, чем начинали новое движение. Слово Коле Васину (р. 1945), большому бородатому добряку, патриарху ленинградских рок-фанов, создателю и содержателю единственного в стране музея рок-реликвий[7]. "Романтика, неведомая поэзия из космоса обрушилась на нашу серую жизнь. Что у нас тогда было? Стерильные слащавые песенки типа "Мишка, Мишка, где твоя улыбка?" или "Полюбила я такого, и не надо мне другого" в исполнении пошлого оркестра лысого Эдди Рознера… Но у меня был обитый синим бархатом проигрыватель "Юбилейный", и приятель приносил в коробке из-под обуви пластинки "на костях". Они стоили 5—10 рублей на старые деньги, я не мог покупать их, но слушал запоем. Часто мы не знали ни исполнителей, ни названий песен — ведь "кости" шли без аннотаций, — но все равно с кайфом их распевали на свой манер. Моей любимой была "Тури-фури, ов-рури"[8]… Я балдел, я стал бездельником".
Коля Васин
Фото А. Усова
Пит Андерсон сегодня (группа "Архив")
Александр Градский (р. 1949), голосистый папа московского рока, живет недалеко от Ленинского проспекта с молодой женой и двумя малышами и тоже ездит на огромном "Бьюике" цвета изумруда, разваливающейся колымаге середины 70-х. Сейчас он признан, вполне респектабелен, хотя и не лишен замашек задиры-эгоцентрика. "Я находился в привилегированном положении: мой дядя, танцор в фольклорном ансамбле Моисеева, часто ездил на Запад (тогда это была редчайшая возможность) и привозил оттуда настоящие пластинки. Я начал их имитировать лет в двенадцать: ставил диски и пел вместе с Пресли и прочими. Когда мне было тринадцать, я пошел в студию "звуковых писем" на улице Горького и записал там "Тутти-Фрутти" Литл Ричарда. До сих пор эта штука где-то у меня валяется. Но рок-н-ролл не был для меня всем: Я учился в музыкальной школе, и там мы слушали Шаляпина и Карузо, пели Шуберта и Баха. Дома я "попугайничал" не только с американскими хитами, но и подпевал Леониду Утесову и даже Клавдии Шульженко…
Короче, я хотел петь, но в голове творился полный сумбур. И так было до 1963 года, когда я впервые услышал "Битлз". Со мной был шок, истерика. Пришли эти ребята и сразу же поставили все на место. До них была только прелюдия".
Коля Васин тоже понял, зачем живет, только услышав "Битлз": "Ко мне пришел приятель и спросил: "Слышал про новую сенсацию "жуков-ударников"?[9] — и поставил ленту, записанную по радио Би-Би-Си. Это было божественно. Я почувствовал себя абсолютно счастливым и всемогущим. Исчезли подавленность и страх, воспитанные годами. Я понял, что все, кроме "Битлз", было насилием надо мной".
Градский (кажется, он незнаком с Васиным): "Мне тут же все обрыдло — кроме "Битлз".
Козлов (более спокойным тоном): "Я думаю, советский рок начался с "Битлз".
К этим голосам может присоединиться хор миллионов. Роль "Битлз" в зарождении советского рока невозможно переоценить: она была главной и решающей. Я давно задавал себе вопрос — почему? — и могу поделиться некоторыми соображениями. Мне кажется, Элвис и рок-н-ролл были хороши, но слишком экзотичны для нас. Жесткий "черный" ритм, быстрый темп, гиперсексуальный голос — колоссально, неслыханно, идеально для новых танцев, — но можно ли рок-н-ролльных "крикунов" представить "своими ребятами"? Нет, до них далеко, как до Америки… А "Битлз" были рядом, и не географически, а душевно. Известная фраза "Они, должно быть, русские"[10] прекрасно подходила бы им — и это доказала феноменальная отзывчивость всей нашей молодой публики. Счастливые и совершенно натуральные голоса "Битлз", сливавшиеся в гармоничном хоре, оказались именно тем "своим" голосом, которого так ждало наше мятущееся новое поколение, но не могло само придумать… Ответ пришел из Ливерпуля.
Затем, у "Битлз" были мелодии. Для русского уха это необходимо. Хороший ритм и сочный звук всегда приветствуются, но без красивых, напевных мелодических линий шансы на настоящий успех сводятся к минимуму. Именно поэтому "Роллинг Стоунз" никогда не были у нас реальными соперниками "Битлз", а посредственные малоприметные группки вроде "Смоки" возводились в ранг суперзвезд. (И поэтому я завален сейчас по уши письмами от радиослушателей, возмущенных моими критическими высказываниями в передаче о жалких "Модерн Токинг"…) Часто и от разных людей я слышал одну и ту же фразу: "Битлз" попали в "десятку". Да, у них было все, и если вы хотите почувствовать, в чем страшно нуждались миллионы молодых сердец в России, то достаточно послушать "Ши лавз ю йе, йе, йе…". Радость, ритм, красота, спонтанность. Идеалист Васин называет это одним словом: "любовь". То, что, как известно, нельзя ни купить за деньги, ни получить в качестве премии за отличную работу или учебу.
Трещина между поколениями ("проблема отцов и детей"), которую наметили стиляги и стимулировал молодежный фестиваль, стала стремительно разрастаться. Взлелеянная тоталитарная "общность" культурных устремлений вдруг стала разваливаться. Уже не единичные фанатики, а массы "детей" поставили жирный крест на ариях из оперетт, спортивных маршах, "слезоточивых" романсах и прочих казенных программах и отдались во власть нездешних "электрических" ритмов. Теперь это не было данью моде и снобизму: за искренность "Битлз" фаны платили своей искренностью. Новый язык так манил и был так доступен, что мало было слушать, хотелось попробовать высказаться самим. Наверное, хотелось просто радоваться, попугайничать и "балдеть"… Но за этим стояло нечто большее — "всенародный подъем рока", по словам Коли Васина. Они впервые почувствовали свое право на независимое самовыражение. Русский рок пошел!
Продолжим монолог Градского.
Итак: "…Все обрыдло, кроме "Битлз". Я жил недалеко от Московского университета и часто ходил на вечера интерклуба. Там было много студенческих ансамблей — эстрадных и джазовых. Однажды в одной из комнат я обнаружил настоящую бит-группу польских студентов — она называлась "Тараканы". Я нагло заявил им, что хочу с ними спеть. Сначала эти ребята посмеялись, потом согласились. Первый концерт я пел вообще без микрофона, и так громко, что одна дама из зала попросила: "Нельзя ли потише?.." С "Тараканами" я выступил еще несколько раз, а потом познакомился с Михаилом Турковым — он тоже играл на электрогитаре и пел. Мы нашли ритм-секцию, Вячеслава Донцова и Виктора Дегтярева, и так возникла моя первая группа — "Славяне".
Это произошло в начале 1965 года, и "Славяне" были, по-видимому, третьей по счету "русской" рок-группой в Москве. Первые — "Братья", но они существовали очень недолго, вторые — "Соколы". "Славяне" и "Соколы" конкурировали между собой: группа Градского ориентировалась на репертуар "Битлз", "Соколы" — на "Роллинг Стоунз" и, впоследствии, "Манкиз". В Ленинграде первыми были "Странники" (начало 1964 г.), затем "Лесные братья", "Авангард" и "Аргонавты". Все группы играли только на танцах — в фойе институтов, школах, студенческих кафе и общежитиях[11] — и получали за выступление по 50—100 рублей, по договоренности с организаторами. Вся аппаратура была самодельной. Например, оборудование "Славян", сконструированное неким Сашей Королевым, состояло из трех 25-ваттных гитарных "комбо" и 100-ваттной голосовой системы. Стоил весь комплект 1000 рублей.
