Литмир - Электронная Библиотека

Когда он показался в прихожей, Тиль поднял брови и старательным театральным жестом протёр глаза:

— А-а… Сив, ты мне раньше не говорил, что ты умеешь быть… таким.

— Неофицерским? — Сиф, слегка скривившись, застегнул несколько пуговиц на яркой гавайской рубашке, расписанной пальмами и попугаями. — Практика! Я же учусь в обычной школе!.. И дружу с хиппи… — он на секунду почувствовал себя предателям по отношению к Расте с Кашей. За резкость при последнем разговоре, за редкие звонки… Впрочем, перед Растой он ощущал ещё одну, непонятную, вину, которая была с одной стороны горькой, но с другой… в ней было что-то шальное и притягательное.

… Втроём они спустились на первый этаж, и только там расстались. Учтиво попрощавшись с Ивельским, Сиф крепко сжал руку Тиля и прошептал:

— План остаётся в силе?

— Этого Леон точно предвидеть не мог… — признал Тиль, всё ещё изумлённо качая головой.

— Ведь дело просто в имени, — согласился Сиф. Или, быть может, Спец?..

Глава 5. Авантюрист

Человеку знакомо множество бросающих в дрожь описаний заката: «кроваво-красное солнце», «багровый шар, заходящий за горизонт», «объятое огнём небо», — никогда писатели не жалеют красок для создания подобного пейзажа, как правило, ещё и «исполненного предчувствием беды». Издавна, с удивительным единодушием люди считают тревожным закат багряный, алый, малиновый — словом, возьми любой оттенок красного, и получишь необходимую картину. Хотя, по сути, предчувствия беды здесь никакого нет. Просто человек видит конец — дня, солнца. И, конечно, смерть светила всегда будет тревожной.

Но возьми цвет, более близкий к жёлтому, тот же рыжий, — и человек вздохнёт уже спокойнее. Чем ближе закатные краски к естественному, в людском представлении, «солнечно-жёлтому» цвету солнца, тем спокойней кажется солнечная смерть…

… Нынешний закат не был багровым, пунцовым, кумачовым, червонным, «чёрмным» или карминовым. Он не имел ничего общего с рубинами, раскалённым металлом, гранатами, малиной, вишней, киноварью, кровью или, на худой конец, даже помидорами. Это просто был тёплый янтарный свет, взмывающий над крышами домов и расцвечивающий небо очень спокойными рыжими, как котёнок, красками. Заболотин-Забольский, полковник Лейб-гвардии Российской Империи, сидел на балконе в гостиничном номере и разглядывал столицу Забола с высоты третьего этажа и естественной возвышенности, на которой был построен гостиничный комплекс. А ещё офицер с досадой думал о переговорах с Выринеей и Заболом, о том, что ничего не выходит, потому что все три стороны напустили туману и ждут, пока кто-нибудь в этом тумане заплутает и с криком: «Ло-ошадь!» случайно откроет свои намерения и козыри. Пока что не нашлось ни одного Ёжика, который бы это сделал, поэтому переговоры зашли в тупик. Россия готова была чуть-чуть уступить и дать решать Заболу. Забол был готов чуть-чуть уступить требованиям Выринеи. Выринея, опасающаяся напрямую ссориться с Российской Империей, под чьим протекторатом находился Забол, тоже была готова чуть-чуть уступить, если Россия надавит. Но ведь Россия решила дать возможность решить Заболу, а тот решил… В общем, с мёртвой точки дело сдвигаться не хотело, обосновываясь на ней со вкусом и надолго. И всё это приходилось выслушивать ему — полковнику Лейб-гвардии. В силу того, что он был непосредственной охраной ведущего переговоры Великого князя и отлучаться от него не смел, кроме тех случаев, когда князь находился под охраной братьев-Краюхиных.

Тяготы дипломатических передряг не искупил вчерашний, с русским размахом отпразднованный День Победы — с парадом, речами и вечерними посиделками в номере у князя. Потому что после праздника ещё тяжелее было с утра тащиться в посольство…

От всех этих мыслей полковнику захотелось найти где-нибудь в небе луну и немного на неё повыть. Особенно оттого, что в комнате за стеклянной дверью на диване сидел и разговаривал по телефону его ординарец. Говорил, а в то же время одной рукой, морщась и шипя, смазывал рану у загривка — след меткого выстрела снайпера из местной радикальной группировки, которую сам ординарец окрестил «Клубом Малоизвестных Пацифистов», хотя как на самом деле расшифровывалась аббревиатура КМП ни ординарец, ни офицер не знали.

— Си-иф! — позвал полковник, обернувшись через плечо. — Если это Кром, то дай сюда!

Ординарец перестал смазывать, прикрыл рукой трубку и возмутился:

— А можно я про Кота спрошу?!

В свои пятнадцать лет, ординарец позволял себе иногда похамить обожаемому командиру. Впрочем, в относительно вежливых пределах и по поводу. На этот раз поводом стал кот по имени Кот, оставшийся в Москве скучать по этой отчаянной семейке «Заболотин и Сиф». Вадим Кром, друг Заболотина, ежевечерне делал крюк, возвращаясь с работы, и заходил кормить «наглого огромного зверя»; доля истины в добродушном ворчании Крома была: Кот действительно хвастал нетипичными для домашних кошек размерами — по колено в холке, по пояс в длину, если считать без хвоста. А ещё Кот, разумеется, обладал совершенно не заниженным самомнением, хитрым умом и обаятельным коронным видом «Покорми-ите голодного котёнка…»

В общем, Вадиму было нескучно, а вот сам зверь действительно тосковал по хозяевам.

— Сиф, ну дай ты трубку! — во второй раз попросил Заболотин, добавляя в голос армейской стали. На этот раз Сиф решил послушать беспрекословно, и уже вскоре допрос с пристрастием на тему: «Ты котёнка не оставил умирать с голоду?» был повторен уже полковником.

Где-то ближе к концу допрос преврался вежливым вопросом появившегося рядом Сифа:

— Ваше высокородие, а можно я прогуляюсь с Тилем?

Заболотин пообещал Вадиму перезвонить и, отложив телефон, медленно проговаривая слова, спросил:

— Ты… в своём уме?! — он ещё раз оглядел одетого в гавайскую рубашку и бежевые бриджи ординарца и вывел: — В своём. Чужой ум был бы… просто был бы.

— Так можно я уйду гулять с Тилем? — стараясь, чтобы голос звучал бесстрастно, повторил вопрос Сиф.

Заболотин долгое время не находил, что ответить, затем молча махнул рукой. У него не было сил спорить с мальчиком, упрямством ничуть не уступающим ему самому.

— Вали хоть до утра, — вяло разрешил он уже в спину Сифа. — У меня нет желания с тобой припираться.

— Да я часа на два! — излишне поспешно откликнулся юный фельдфебель, боясь, что командир передумает. — Всё равно про утро вы вряд ли всерьёз…

— Бегом марш! Через два с половиной часа начинаю волноваться! — окончил разговор Заболотин, не скрывая улыбки. В конце концов, пусть погуляет мальчик. Если он не в офицерской форме, значит, ему это тоже всё до смерти надоело и хочется развеяться. В таком случае — почему бы и нет?

Примерно таким путём Заболотин-Забольский старательно себя убеждал минут пять, что поступил правильно, но внутри всё равно колом вставало недоверие к этому Тилю. Непредсказуемый, наглый, со странностями — в общем, Шакал, каким мог вырасти и Сиф. Шакалы — кучка детей, возомнивших, что единственное достойное занятие на войне — убивать всех без разбора.

Впрочем, ничего уже было не поменять, потому что Сиф в это время бодрым шагом спешил в сторону трамвайной остановки. А ещё через десять минут он вместе с Тилем шагал по какому-то переулку, разглядывая восьмиэтажки по обеим сторонам.

— Ты уверен? — вновь жалобно спросил Тиль.

— Я ответил уже раз так сотню! — унимая своё волнение, заверил мальчик. — Только умоляю, не забудь!

— … Что тебя зовут Спец, и что ты хиппи, — тихо пробормотал Тиль, послушно кивая. Может, он и казался другим людям слегка неадекватным, но прекрасно понимал: от его действий и слов зависит судьба идущего рядом с ним мальчика. Если Хамелеон поверит, что Спец — это просто малолетний хиппи, то всё хорошо. Если же он каким-то чутьём сумеет связать этого Спеца с юным офицером русской Лейб-гвардии Иосифом Бородиным, то обоим друзьям грозит нешуточная опасность. Тиль не хотел об этом думать, но понимал, что Леон может легко убить любого, кого посчитает опасным для КМП.

43
{"b":"184886","o":1}