Это уже было сверх всяких сил. Макар Иванович свернул влево, вошел в распахнутую дверь клозета и там, прислонясь к стене, долго и беззвучно плакал…

Спустя малое время Макаров вернулся в Новониколаевск пассажиром, похоронил жену и сына и вступил на новую стезю своего бытия, прикованный к чемодану, где были «петры» и «катюхи». (Впоследствии угрозыск все это нашел в квартире Макара Ивановича, но установить пути-дороги, кои привели сюда чемодан с царским миллионом, так и не удалось. Да мы, впрочем, и не очень-то старались!..)

Так, с девятнадцатого года в сердце Макара Ивановича поселилась глухая тоска… В двадцать втором заблестел в стране новый, невиданный серебряный рубль со звездой вместо царского профиля и зазвенели полтинники, на которых спервоначалу чеканилась тоже пятиконечная звезда, а затем – кузнец с искрами, летевшими из-под молота. Появились пятирублевые «сертификаты», на них был изображен локомотив истории с пояснением, что эти сертификаты обеспечиваются всем железнодорожным достоянием республики. За сертификатами начали порхать по РСФСР беленькие бумажки: в левом углу стоял сеятель, сбоку было древнее русское слово – червонец.

Макаров воспринимал все эти новшества с естественным недоверием кассира и даже перепробовал сколько-то рублевок на зубок: оказалось серебро, без фальши. Потом с тысчонку червонцев проверил на свет, и снова оказалось: водяные знаки налицо. Большевики, прихлопнувшие царские и колчаковские кредитки, не сфальшивили. Очень хорошо! Зато все фальшивил в жизни сам Макар Иванович. В послеобеденные часы одолевали его те же мечтания о богатстве, которое должно было свалиться либо с американского неба, либо путем компромиссных денежных реформ советского государства…

К тому времени у Макарова появился новый знакомый – сосед по квартире, Досифей Ерофеевич, человек бурной жизнеспособности и почти свободной профессии: был он агентом-распространителем печатных изданий на процентах, да еще художественным фотографом. В этом объеме Досифей Ерофеевич и заказал себе визитные карточки.

Сблизились соседи на почве общей страсти к шахматам. Досифей Ерофеевич тоже был закоренелым холостяком и человеком философской складки. Он постоянно развивал мысль о бренности земного существования и, сидя за шахматной доской, часто мурлыкал под нос древнюю студенческую песенку:

Впрочем, Досифей Ерофеевич был далеко не беден: носил шелковое белье, запонки с бриллиантиками и галстучную булавку с роскошным рубином.

– Плавленый? – как-то осведомился Макаров, легонько ткнув перстом в вишневый камешек. Досифей Ерофеевич укоризненно покачал головой:

– Не выношу суррогатов!.. Желудовый кофе – не мой напиток. Все, что я имею, – высшего качества. Супериор! Манифик!.. Кстати, вы моих часиков не видели, сосед?

Он извлек из кармана большой замшевый кошелек со многими отделениями и с монетницей на рамке, достал из кошелька еще один замшевый мешочек, а из мешочка добыл и благоговейно положил на стол роскошные золотые часики с тремя крышками и солидной бриллиантовой монограммой.

– Этот шедевр, конечно, не для всеобщего обозрения, Макар Иваныч: вы – приятное исключение. Только надеюсь на вашу скромность. Вещице цены нет! Настоящая «Омега», золото девяносто шестой пробы, а о монограмме и говорить нечего, – подбор люкс! Вы разбираетесь в таких камешках? Вот, смотрите: в центре буква Д – голубые бриллианты чистейшей воды. Папа мой, покойник, знал толк в таких вещах, недаром был именитым горнозаводчиком… А теперь заглянем сюда, дорогой и уважаемый Макар Иваныч, поднимем нижнюю крышку. Читайте: «Фирма Мюр и Мерилиз, по особому заказу Ерофея Акинфиевича Демидова, князя Сан-Донато». Эх, папка!.. Если бы ты дожил до наших дней и посмотрел, как твой сын прячет фамильные драгоценности и добывает себе средства на жизнь коммивояжерством самого низкого пошиба!..

– Как! – поразился Макаров. – Так вы… тот Демидов?

– Как видите, -улыбнулся Досифей Ерофеевич. – Потомственный князь Сан-Донато. Судьба играет человеком!.. -Тут он спрятал часы в кошелек, а кошелек – в бортовой карман; сокрушенно махнул рукой.

– На свете все пустое!.. Знаете, Макар Иванович, что-то не хочется мне сегодня тратить время на эту арабскую игру. Не махнуть ли нам в какое-нибудь современное Эльдорадо, ну, хоть в ресторацию «Россия»? Это, конечно, не «Медведь», не «Кюба» и даже не «Яр». Но за неимением лучшего…

Макар Иванович был ошеломлен. Только и нашелся ответить, что он не при деньгах. Но сосед усмехнулся:

– Пустяки! – И вытащил пухлый бумажник, отсчитал десять червонных бумажек, подал Макару Ивановичу: – Прошу! Берите, берите, не стесняйтесь! Во-первых, я, несмотря на удары судьбы, не настолько обеднял, а во-вторых, я эти деньги вам просто одалживаю. Вернете, когда разбогатеете… Ну, одевайтесь, дорогой! Махнем к цыганам! Слава богу, большевики хоть этого удовольствия не лишают порядочных людей…

В ресторане «Россия» к ним тотчас присосались две пиявки в черных бархатных платьях. Одна – крашеная блондинка, вторая – крашеная брюнетка.

Утром Макар Иванович очнулся в своей комнате, с недоумением скосил глаза на край постели: женщины уже не было, но подушка, казалось, еще хранила ночное тепло.

Макар Иванович бросился к заветному чемодану, но все было на месте. Потом он осмотрел карманы, но и здесь все оказалось в целости, до перочинного ножичка включительно. Правда, от ста рублей остались только три червонца, но тут уж ничего не поделаешь: настолько тогда расчувствовался, что по тридцатке сам отвалил красулям. Одной, конечно, за дело, а второй за что? Решительно не мог вспомнить, какая же из них утепляла его холостяцкое ложе?

А в дверь уже стучался сосед:

– Пора! Служба зовет, умывайтесь! Я уже все приготовил.

В большой, со вкусом обставленной комнате соседа уже пили кофе с коньяком вчерашние дамы. Они благосклонно улыбнулись Макару Ивановичу, но держались с достоинством, и никаких фамильярностей не было, чему Макар Иванович очень обрадовался: он терпеть не мог никаких «пупсиков», «котиков», «папашек».

На службу Макаров пришел с мешками под глазами, но в благодушнейшем настроении. Он не журился: надо же встряхнуться, черт побери, а то окончательно закиснешь!

И хотя опять пошло каждодневное тик-так, тик-так, Макар Иванович словно преображался на глазах сослуживцев: стал как-то разговорчивее, добрее и однажды даже предложил счетоводу Кузьме Фомичу червонец взаймы до следующей получки.

В общем характер у человека менялся в лучшую сторону. Он даже сказал помглавбуху ни с того ни с сего:

– До чего же есть хорошие люди на свете, Пал Палыч!

Пал Палыч оторвался от костяшек на счетах и очки опустил на нос, ниже их штатного места.

– Чего это вы?.. Может, жениться собрались?

Позже, докладывая патрону о делах, Пал Палыч намекнул:

– Должен сообщить, Зосима Петрович, Макар наш…

– Несколько отмяк? Да и я заметил. Что ж, и для кассира непредосудительно, лишь бы кассовые отчеты не задерживал, а там его дело. Пусть хоть Есенина читает!

– Пить начал, – вмешался счетовод Кузьма Фомич. – Намедни я в кассу зашел – платежку относил, а от Макария того… разит!

– Спиртным? – помрачнел главный бухгалтер.

– Нет, гвоздикой…

– Ну, это не одно и то же, – сказал помглавбуха, а главный изрек:

– Да это ты, Фомич, сам того, через край хватаешь! Кто богу не грешен, жене не виноват? А гвоздичка – мероприятие пользительное. Или вот еще – чаёк. Ежели пожевать – начисто отбивает. А орлеанские девственницы средь нашего брата счетного работника – понятие немыслимое. Так что, не осудите ближнего своего, и вас не осудят… Тебе бы, Кузьма Фомич, понять сие особо следовало, ибо лично состоишь у Макария в дебиторах.

Так бухгалтерия одобрила перемены в характере Макара Ивановича, произошедшие в результате частого общения с потомком князя Сан-Донато.