Зрелище, которое предстало нашим глазам, было настолько неожиданным, что мы просто обомлели. Под сенью развесистого дерева таману тучный монах в черной сутане играл в настольный теннис с темноволосым мальчуганом. Мальчику было от силы семь-восемь лет, он только-только дорос до стола, но играл удивительно уверенно, заставляя вспотевшего противника метаться из стороны в сторону.
Мы никак не ожидали встретить в Омоа монаха, увлекающегося настольным теннисом. В свою очередь, он тоже вряд ли привык к тому, чтобы с гор кубарем скатывались женщины и бородатые мужчины в шортах. Но вот прошло первое замешательство и мы представились друг другу. Патер Альберт оказался весьма достойным человеком. После того как мы переоделись и немного отдохнули в доме нашего хозяина, патер пришел рассказать нам о жизни в долине.
Мы узнали, что положение в Омоа ничуть не лучше, чем на других островах архипелага. Всевозможные болезни, пьянство страшное, скандалы, даже воровство бывает. Хорошо еще, что в долине нет купцов — они только эксплуатируют островитян, заставляют их влезать в долги, навязывают им всякую дрянь. Один Альфред занимается коммерцией, но у него есть своя плантация, и он не очень-то любит торчать за прилавком. Торговля для него побочное занятие, он предпочитает заготавливать копру. Фатухивцы продают ему свою копру — вернее, сдают в обмен на товары, если задержится очередная шхуна. Вообще-то они куда охотнее сбывают копру прямо на шхуну.
Туристы редко навещали Фату-Хиву, а те, с кем встречался патер Альберт, ему совершенно не нравились: они только портили островитян. По его словам, здесь появлялись преимущественно любители приключений, отваживающиеся в дальнее плавание на небольших суденышках. Так как хороших якорных стоянок нет, они задерживаются всего на день-другой — и спешат предельно использовать этот краткий срок. Строго говоря, их интересуют только две вещи: женщины и маркизские древности.
Жители долины, независимо от пола, требуют за свои дары или «гостеприимство» либо спиртное, либо деньги. Попойки, как правило, заканчиваются оргиями… Патер Альберт уверял, что фатухивцы сами изготовляют «древности» и сбывают их белым за бешеные деньги. Он сам видел путешественников, которые отдавали ручные часы за неуклюжие подделки каменных топоров. А женщины не унимаются, пока не выманят у приезжих все наличные ценности.
Мрачная картина… Естественно, у нас возник вопрос — как же в таких условиях наставлять прихожан? Натер Альберт признал, что ему приходится туго. Но он все-таки не утратил надежды. Особенно его ободряло то, что удалось увлечь островитян футболом и настольным теннисом. Началось строительство церкви; правда, работа продвигается медленно, но патер рассчитывал, что она будет закончена при его жизни, а большего ему и не надо.
Пока мы беседовали, появилось двое мужчин с объемистым свертком из листьев, который они бережно развернули.
— Кеа туки попои э уу, — сказал один из них.
Действительно: в свертке лежали сходные с нашими каменные песты, применяемые для растирания забродивших плодов хлебного дерева, а также деревянные палицы, и прошлом самое распространенное оружие мужчин. И песты и палицы казались старинными, на пестах даже была земля, словно их недавно откопали.
— Лае ахура тара марите, — продолжал островитянин. Он запросил за древности пятьдесят долларов.
— Не покупайте, — вмешался патер Альберт. — Это же подделка. Они сделали песты недавно и нарочно закопали в землю. А палицы изготовлены китайцами на Таити. Посмотрите внимательнее: даже лаком покрыты. Эти приятели только чуть-чуть их потерли, чтобы придать им сходство со старинными. Кстати, это единственная работа, которую они проделали за последние недели!
Мы поблагодарили священника за добрый совет и сказали фатухивцам, что покупать не будем.
— Пойдемте, познакомитесь с нашим ученым, он весь татуирован, — позвали они.
— Это правда, — неохотно признал патер Альберт. — Есть на острове человек с татуированными ногами. Кстати, последний на всем архипелаге. Но лучше я тоже пойду с вами, не то они с вас за показ деньги возьмут.
И мы все вместе зашагали к стоящей в глубине долины ветхой лачуге. Там мы застали старика лет семидесяти с хитрющим лицом. Как же, как же, он охотно покажет нам ноги, их расписал ему в детстве дед, последний на острове мастер татуировки. Вот только устал он что-то, не худо бы сперва подкрепиться глотком вина… Один из наших проводников явно предусмотрел такой ход — он достал бутылку и пустил но кругу. Старик заметно оживился и тотчас без стеснения снял брюки. Патер Альберт уверял, будто старик носит длинные брюки, стыдясь своих языческих ног. Но мне сдается, что старый хитрец просто по хотел, чтобы на его ногах наживались другие. Длинные брюки надежно охраняли авторское право.
Как бы то ни было, на такие ноги стоило посмотреть. Узоры отвечали древним маркизским образцам, а зеленоватый оттенок подтверждал, что татуировка сделана очень давно[28]. Кожа обеих ног была испещрена изображениями причудливых божеств и стилизованных человеческих голов. Я решил сделать фотоснимок, но только взялся за фотоаппарат, как дед подтянул брюки.
— За фото — две тысячи долларов, — решительно сказал он.
— Ты хочешь сказать — два доллара, — поправил я его, зная, как вольно полинезийцы обращаются с цифрами, особенно с нулями.
— Нет-нет, но тебе я резрешаю снять за двести долларов. Один американец, который здесь побывал, написал мне из Чикаго, что платит за снимок двести долларов.
— Но тогда тебе придется отрубить себе ноги и отправить их в Америку. Иначе он не сможет их сфотографировать. Я от тебя ничего такого не требую.
— Ладно, — уступил наконец старик. — Давай два доллара и снимай.
Но я отнюдь не собирался следовать примеру Ларри. Платить деньги за разрешение сделать снимок — дурной обычай, это ведет только к дальнейшему шантажу. И я ответил:
— Если ты разрешишь мне сфотографировать твои ноги, я потом сниму всю твою семью, и ты сможешь повесить карточку на стену.
Старик глотнул еще вина и обратил ко мне сияющее лицо.
— Идет! Снимай сколько хочешь. Только бы я был на карточке.
Что значит поторговаться! Я принялся поспешно щелкать затвором, пока дед не раздумал.
По проводники были явно недовольны таким оборотом дела; очень уж им хотелось подзаработать на нас.
— Хотите послушать древние легенды? — спросил один из них. — Старик единственный, кто их знает.
Второй достал еще бутылку вина и поставил перед дедом. Тот сделал добрый глоток и приступил.
— Знаете, что означают названия всех островов? Некогда бог Лтеа построил дом. Фундаментом был Нукухива, сваями — Уапу, потолочной балкой — Хпва-Оа, а остальные острова… остальные были, наверное, стенами… По могучая волна захлестнула дом, разбила его вдребезги, и все обломки раскидала в разные стороны. Дальше всех унесло Фату-Хиву. Один Ной остался жив, он сел в большую лодку, взял с собой всех животных, ослов и свиней, кур и собак. И ковчег отправился в путь…
— Постой, это же из библии, — перебил я.
— В самом деле, кажется, перепутал, — признался старик и подкрепился еще из бутылки. — Атеа построил… Сейчас, вспомню…
Откинувшись назад, он закрыл глаза. Наши гиды, обескураженные, съежились в уголке. Я с улыбкой глянул на старика. Он дышал ровно, размеренно. Уснул…
Проводники до того огорчились, что я вывел их на солнце перед лачугой и сфотографировал. Необдуманный шаг! Тотчас один из них побежал за женой, чтобы показать мне ее страшно распухшие ноги. Как и многие другие жители долины, она страдала слоновой болезнью. Видимо, муж счел меня специалистом по ногам и решил, что количество заменит качество… Пришлось отдельно фотографировать ее. Второй проводник не захотел отставать от товарища и вызвался сходить в горы, в потайную пещеру за черепом своего деда. Это звучало заманчиво, однако вылазка должна была отнять целый день, а он несомненно был способен потребовать почасовую оплату. И я вежливо, но твердо отказался.
