Он заканчивает письмо цитатой из «Пиквикского клуба»:
«Мне так и хочется процитировать старика Уэллера и в конце концов крикнуть Беатриче (если б только не считалось неприличным обращаться к артистам прямо из зрительного зала):
— Ах, Сэмми, Сэмми, почему не было алиби?»
Как видим, Кэрролл, хотя и любил жаловаться на память, своего Диккенса знал не хуже, чем своего Шекспира, и не смущался диковинным сравнением суда над мистером Пиквиком, обвиняемым в нарушении брачного обязательства, с шекспировской сценой из комедии «Как вам это понравится».
Эллен Терри пишет об отношении Кэрролла к его юным друзьям: «Мистер Доджсон был удивительно предан детям. Он по-настоящему любил их и ради них был готов на всё. Меня он обычно знакомил с теми детьми, которые мечтали попасть на сцену; при этом он пускался на всевозможные трогательные ухищрения, чтобы продвинуть их». Великая актриса никогда не отказывала в помощи — если, конечно, у юных соискателей были какие-то способности — и с удовольствием отмечала их успехи: «Н. с тех пор завоевала ведущее положение в пантомиме и мюзик-холле, Д. играет в театре главные роли».
Кэрролл сделал множество фотографий членов семьи Терри: семейный портрет Эллен с отцом и матерью, портреты ее старшей сестры Кейт (она рано вышла замуж и оставила сцену), младших сестер Марион и Флоренс (домашние называли ее Флосс) и брата Фреда, который так походил на Эллен, что все сразу узнавали его. Все они были прекрасными актерами. И, конечно, он фотографировал Эллен. Особенно запоминается портрет Эллен в образе Офелии — одной из ее коронных шекспировских ролей.
Шекспировские роли Эллен Терри вошли в историю театра и литературы. Известные поэты посвящали ей стихи. Оскар Уайльд после просмотра «Венецианского купца», в котором Эллен играла Порцию, написал сонет:
Не диво, что Бассанио, в котором
Проснулась страсть, рискнул избрать свинец,
Что принц Марокко прибыл во дворец,
Откуда Арагон ушел с позором:
Когда пред нашим изумленным взором
Предстали Вы в наряде золотом, —
Сам Веронезе стал бы клясться в том,
Что далеко до Вас его синьорам.
Но мудрость в единенье с красотой —
Какому их я уподоблю чуду?
Вы в суд явились в мантии простой
Спасти Антоньо, Шейлок был жесток…
О Порция! Вот сердце — мой залог;
Я долг опротестовывать не буду.
Второй сонет был написан после выступления Эллен в роли «грустной героини» королевы Генриетты Марии в драме Уильяма Гормана Уилса «Карл I». Уайльд вспоминает сцену в военном лагере из третьего акта:
Предвестница побед на поле брани,
Она стоит одна перед шатром,
Как лилия, омытая дождем;
В ее глазах туманится страданье;
Кровавый небосвод, мечей бряцанье,
Дымящаяся гибелью земля
Не страшны ей; дождаться короля
Быть рядом с ним — одно ее желанье.
Златые кудри, алые уста!
Их вдохновенно создала природа!
Всё в отблеске волшебного лица
Забудется: унылых дней тщета,
И путь мой без любви и без конца,
И жизнь, и убежденья, и свобода
[149].
Эллен Терри и Кэрролла сближала глубокая любовь к театру, а также готовность принять участие в людях, зачастую совсем незнакомых. Оба высоко ценили талант и великодушие друг друга. Они часто беседовали о Шекспире, перед которым преклонялись. Чарлз поделился с Эллен своим планом (он так и не был осуществлен) подготовить сокращенное издание Шекспира для девочек от десяти до семнадцати лет.
Кэрролл восхищался игрой Эллен и водил на ее спектакли своих многочисленных родственников и юных друзей, а нередко и знакомил их с актрисой. С годами его юные приятельницы становились всё старше: теперь это часто бывали уже не маленькие девочки, а подростки и девушки восемнадцати, двадцати, двадцати пяти лет, которых он, ссылаясь на собственный возраст, продолжал называть своими child-friends. Эллен подтрунивала над его дружбой с великовозрастными «детьми», но он ничуть не обижался: они привыкли обмениваться шутками.
Следуя своим непреложным правилам, Кэрролл ставил матерей своих подопечных в известность о прошлом Эллен и, лишь получив их разрешение, представлял актрисе своих юных приятельниц. Так, 26 мая 1894 года он после спектакля познакомил с Терри девятнадцатилетнюю Доротею Бейрд (родные и друзья называли ее Долли), которая играла в любительских спектаклях. После этой встречи он написал Эллен:
«Хочу от всей души, насколько могу выразить свои чувства словами, поблагодарить Вас за Вашу доброту и разрешение привести к Вам за кулисы Долли. Мне не нужно говорить Вам, какое огромное удовольствие Вы доставили этим добросердечной девушке и какую любовь (думается, Вы цените ее выше, чем просто восхищение) она испытывает к Вам. Ее безумное желание попробовать свои силы на сцене, скорее всего, не выдержит холодного света дня, когда ей удастся его осуществить: она поймет, до чего тяжел этот труд, связанный с бесконечным ожиданием и несбывшимися надеждами».
К счастью, судьба была милостива к Долли: в конце концов она стала профессиональной, а потом и ведущей актрисой и вышла замуж за Гарри Ирвинга, сына прославленного сэра Генри Ирвинга.
Биографы Кэрролла не раз задавались вопросом о том, не был ли он в молодые (или зрелые) годы влюблен в Эллен Терри. Сама актриса однажды со смехом отвергла это предположение. Однако сестры Доджсон такой возможности не исключали. Впрочем, даже будь это так, обстоятельства явно не благоприятствовали Чарлзу. Он познакомился с Эллен, когда она была замужем за Уоттсом, и возобновил знакомство с ней после долгого перерыва, когда она состояла во втором браке.
Летом 1880 года Кэрролл принял внезапное решение оставить занятия фотографией. Что именно побудило его к такому шагу, мы точно не знаем. Возможно, причиной было быстрое распространение «сухого» метода фотографии, к тому времени почти вытеснившего сложный и непредсказуемый коллодионный, которым на протяжении стольких лет пользовался Кэрролл. Он считал, что фотографии, выполненные новым методом, уступают качеством «коллодию», хотя и имеют безусловные преимущества. 8 декабря 1881 года он писал миссис Хант:
«Последнюю фотографию я сделал в августе 1880 года. В этом году я не сделал ни одной, ибо ничто не вдохновило меня настолько, чтобы заставить вновь привести студию в рабочее состояние. Фотография — весьма утомительное развлечение, и если теперь в профессиональной студии можно за несколько шиллингов выполнить снимки столь же хорошо или даже лучше, я предпочту обратиться туда, а не трудиться самому. Не думайте, что я стал ленив! Вспомните, что я занимался этим делом 22 года и сделал тысячи негативов».
Как бы то ни было, Кэрролл твердо знал, что не станет осваивать новый метод. Старый же с его сложной и трудоемкой технологией требовал слишком много времени, что могло серьезно помешать осуществлению его творческих планов. Он думал о том, сколько еще он хочет написать: математика, роман, богословие, парламентское представительство, защита детей… 31 марта 1890 года он признался в письме: «Моя жизнь кажется мне раздерганной на мелкие кусочки — так много всего я хочу сделать. С чего начать — решить нелегко». Скорее всего, именно эти планы заставили его оставить фотографию.
