Постепенно у Чарлза появились и другие ученики: в марте он уже посвящал 15 часов в неделю регулярным занятиям с ними. Параллельно урокам, отнимавшим много времени, он продолжил и свои математические занятия. В начале года под руководством профессора Прайса он вместе с другими выпускниками готовился к экзамену на получение стипендии по высшей математике. Однако вследствие ли общей усталости от напряжения прошлого года или инфлюэнцы, которая свалила его в феврале, на второй день экзамена он добровольно «сошел с дистанции», поскольку не был удовлетворен своими ответами в первый день. В результате стипендию получил Боузенкит, над которым он одержал победу в прошлом году. В дневнике Чарлз винит себя за то, что не занимался должным образом.
Эта неудача не помешала ему в середине февраля 1855 года занять пост помощника хранителя библиотеки (Sub-Librarian). Его предшественником был старый друг Бейн, который, получив степень магистра, должен был оставить эту должность, по традиции занимаемую бакалаврами. В материальном отношении пост был не очень весомым. «Это прибавит 35 фунтов к моим доходам, — записал Чарлз в дневнике, — не слишком много для достижения независимости».
Впрочем, ему не приходилось жаловаться. В мае в дневнике появилась запись: «Ректор и каноники колледжа сочли возможным присудить мне одну из Бостокских стипендий, что, как говорят, дает 20 фунтов в год». Стипендия была учреждена в 1630 году некой Джоанной Босток из Виндзора, которая завещала доходы от принадлежащих ей четырех земельных участков четырем бедным студентам, предпочтительно из ее родни или земляков. Так как ни тех ни других на данный момент, по-видимому, не обнаружилось, одна из стипендий имени почившей в XVII веке дамы досталась Чарлзу. «А это означает, — пишет он, — что мои доходы в этом году весьма приблизились к обеспечению независимости. Терпение!»
Независимость — вот к чему Чарлз стремился. Он хотел освободить отца от необходимости поддерживать его: тому еще предстояло дать университетское образование трем младшим сыновьям, что было единственным способом обеспечить их будущее. К тому же Чарлз понимал, что рано или поздно ему придется взять на себя заботу о сестрах. Конечно, отец делает всё, чтобы обеспечить их будущее, но семь дочерей — это непросто… Неизвестно, все ли они выйдут замуж, а в викторианском обществе женщины из такой семьи имели весьма ограниченные возможности зарабатывать себе на жизнь: они могли стать учительницами или гувернантками, которым платили весьма скудно. Впрочем, дело, по-видимому, было не только в этом. Как ни был Чарлз привязан к отцу, как ни восхищался им как священником, богословом и человеком, всё же, очевидно, ему хотелось выйти из-под отцовской опеки, ощутить себя самодостаточной и свободной личностью. Он мечтал о жизни, полной интересных событий и друзей, хотел занять достойное место в Оксфорде, писать, может быть, рисовать… Его письма родным и друзьям, сопровождаемые смешными рисунками, исполнены юмора. Он был весел, умен, энергичен, зорко подмечал смешные стороны жизни.
Двадцать седьмого марта 1854 года Великобритания в союзе с Францией и Сардинским королевством официально вступила в Крымскую войну (1853–1856) на стороне Турции. Еще раньше Англия и Франция ввели свои эскадры в Черное море; в сентябре их армии высадились в Крыму. Чарлз внимательно следил за военными действиями — отметил в дневнике начало осады Севастополя 17 октября, битв под Балаклавой 25 октября и под Инкерманом 5 ноября. В первом из дошедших до нас дневников за 1855 год он упоминает имена коллег, которые отправились в Крым, в том числе лектора Крайст Чёрч и своего друга Чарлза Фоссета. Конечно, он внимательно читал статьи известного военного корреспондента Уильяма Говарда Рассела в «Таймс». Рассел в своих репортажах из Крыма писал о бездарности и нерешительности английского командования и чудовищном состоянии английских госпиталей. Это он сообщил о приказе главнокомандующего, по которому была брошена в бой на хорошо укрепленные позиции под Балаклавой легкая бригада из шестисот кавалеристов, преимущественно отпрысков знатных родов. Почти все они погибли под снарядами русской артиллерии, о чем благодаря журналисту узнала широкая общественность. Королева и принц-консорт были настолько возмущены дерзостью Рассела, что хотели привлечь его к суду или, по меньшей мере, запретить ему публиковать в самой популярной газете страны материалы, порочащие нацию. Однако сделать это они не могли.
Второго марта 1855 года Чарлз записывает: «По телеграфу сообщили о Смерти Российского Императора, что взволновало весь колледж» (выделено Кэрроллом. — Н.Д.). Он не упоминал о болезни Николая I и о ходивших в обществе слухах о том, что царь, тяжело переживавший поражение в войне, покончил с собой, но, конечно, знал о них. Спустя две недели Чарлз посетил лекцию об обороне Севастополя, за ходом которой с трепетом следила не только вся Россия, но и страны-противники.
В том же марте Чарлз получил письмо от сестры Элизабет с переписанным от руки стихотворением об «атаке под Балаклавой». Автор прославлял отвагу английских воинов и скорбел по погибшим, трактуя их гибель как моральную победу. Анонимные стихи приписывали поэту-лауреату[35] Альфреду Теннисону. Чарлз, питавший глубокое уважение к Теннисону, с недоумением читал стихотворение: «Думаю, что Теннисон не мог написать такие строки: “Но пришел бессмысленный приказ…” или “сабли… саблят” (the sabres… sabre)».
Поражение под Балаклавой вызвало в Англии резкую реакцию: весной 1855 года парламент начал судебное разбирательство по поводу злоупотреблений и ошибок, связанных с Крымской кампанией. Чарлз, который внимательно следил за военными и политическими новостями, не мог не знать об этом.
Спустя два месяца «Атака под Балаклавой» была напечатана в журнале «Экземинер» (Examiner) под названием «Атака легкой кавалерийской бригады». В августе Чарлз купил сборник Теннисона «Мод и другие стихи» (Maud and Other Poems). Стихотворную монодраму «Мод» он прочитал в один день. Найдя в сборнике «Атаку», с вниманием перечитал ее. Увы, сомневаться не приходилось — стихи принадлежали Теннисону. В записи от 14 августа 1855 года Чарлз замечает: «Он значительно улучшил “Атаку под Балаклавой”, там уже нет слов о “бессмысленном приказе”, хотя сабли всё еще по-прежнему “саблят”». В целом, заключает Чарлз, этот сборник «не поднимает и не роняет репутации поэта, хотя некоторые строки очень хороши».
В эти дни он ближе познакомился с театром, которому было суждено занять важное место в его жизни. Чарлз не принимал отрицательной позиции большинства англиканских священнослужителей, к которым принадлежали его отец вместе со старым другом доктором Пьюзи, епископ Оксфордский Сэмюэл Уилберфорс, другие представители старшего поколения и даже его друг Генри Парри Лиддон, который, будучи всего на три года старше Чарлза, уже получил в Оксфорде известность как богослов и проповедник. В начале века театр имел скандальную репутацию благодаря репертуару и нравам в актерской среде, где царили дешевая роскошь и распущенность. Репертуар состоял в основном из водевилей, комедийных сцен и бурлесков; девушки танцевали, высоко задирая юбки и поднимая ноги, после спектакля их разбирали по рукам. Правда, сцены из Шекспира и некоторых других старых классиков (целиком пьесы не ставились) пользовались популярностью. Спустя почти полвека отношение к театру стало меняться. Появились серьезные постановщики и актеры, а также чувствительные и так называемые интеллектуальные пьесы, хотя бурлески и водевили продолжали пользоваться большим успехом. Чарлз, обладавший незаурядным актерским даром, который отмечали все знавшие его, в том числе актеры-профессионалы, стал заядлым театралом. В его дневниках можно насчитать сотни упоминаний о посещении драматических спектаклей, концертов, опер. Наряду с «серьезными» пьесами он с удовольствием смотрел водевили и бурлески, отмечая удачные постановки, а также приводя имена актеров и актрис. Вот одна из его записей, сделанная 24 апреля 1867 года после возвращения из театра «Нью Роялти» (New Royalty Theatre), где он смотрел водевили «Забава Мэг», «Поклонник Сары», «Позднейшее появление черноглазой Сьюзен», которые ему очень понравились. Последний водевиль Чарлз называет «отличным бурлеском» и отмечает, что «песенку “Красотка Сьюзен, не говори нет!” вместе с танцем для пятерых бисировали 4 раза».
