– Не похоже. – Он окинул взглядом ее фигуру Когда мы туда доберемся, я покатаю тебя на катере вокруг Пуртабоя.

Пуртабой был самым маленьким островком в заливе. Доминика сказала, что она в восторге от его предложения, но ей вдруг пришло в голову, что магия этого места не оказывает на Энгуса такого же воздействия, как на нее. Жизнь снова вывела Энгуса на перепутье. Покупка «Лидком-Плейс» была таким перепутьем, но, возможно, поместье предков Доминики не оправдало его надежд… Или…

– Идем же, – позвал он, спрыгивая на песок.

Как следует сосредоточиться на своих мыслях Доминика смогла только вечером, когда переодевалась к обеду. Энгус пошел в контору отправить несколько факсов, и они договорились встретиться в гостиной.

Даже здесь, на острове Данк, вечерами в августе бывало прохладно, и Доминика надела плотную рубашку с длинными рукавами и брюки из плиса. Ремешок от брюк в виде серебряной цепочки, который она надела сверху, свободно спускался ей на бедра. Когда она сунула ноги в серые мягкие туфельки на плоской подошве, ее снова поразило, что Энгус выбрал для нее вещи, которые пришлись ей не только по вкусу, но и точно по размеру.

Но когда Доминика села за туалетный столик, чтобы причесаться и подкраситься, она увидела в своих глазах, устремленных на нее из зеркала, невысказанный вопрос. Если Энгус стоит на перепутье, а о его внутреннем напряжении свидетельствовали и бессонница, и стремление постоянно чем-то себя занять, не имеет ли это отношения к ней, Доминике? Может быть, для него настало время, думала она, медленно проводя по волосам щеткой, принять окончательное решение? Но что она может сделать, чтобы помочь ему принять решение в свою пользу? Может быть, следует первой объясниться ему в любви?

Доминика положила щетку и со вздохом поднялась. Разве то, что происходило между ними последние несколько месяцев, не было уже само по себе объяснением в любви?

Энгус ждал в гостиной и, увидев ее, поднялся с дивана. Нет, ошибиться было невозможно – глаза его при ее появлении вспыхнули особенным светом. Он смотрел на нее так, словно не существовало ни гостиной, ни приятной мелодии, которую кто-то наигрывал на пианино, ни звяканья бокалов и шума разговора. Все будет хорошо, заверила себя Доминика. Все должно быть хорошо.

Но она ошиблась.

Прошло еще два месяца, Энгус снова стал прежним, хотя и был чрезвычайно занят по работе. Их отношения продолжались своим чередом.

Дом на Роуз-Бэй наконец продали, и Барбара с Кристи перебрались в город. Костюм для аэробики, придуманный Доминикой, имел такой успех, что ее засыпали заказами и наперебой упрашивали создать собственную линию спортивной одежды. Она придумала название для новой спортивной серии – «Водолей».

Почти в это же время Кристи призналась Доминике, что она и Ян Холмс, молодой человек, сопровождавший ее на день рождения сестры, к которому она чувствовала искреннее расположение, негласно обручились.

– Ян хотел бы прокричать об этом с вершины горы, – сказала Кристи, демонстрируя сестре обручальное колечко с сапфиром, которое она носила пока на ленточке под платьем. – Но я уговорила его подождать, пока мама не устроится окончательно.

Доминика обняла младшую сестру.

– Дорогая моя, как я за тебя рада. Он очень славный.

– Мы не станем торопиться со свадьбой. Яну еще полгода проходить практику. Он ведь вот-вот станет врачом… Забавно, однако, – добавила Кристи, – я была уверена, что вы с Энгусом нас обгоните.

– Мы еще не достигли нужной стадии. – Вот все, что Доминика могла ответить на беспокойный вопрос в глазах сестры.

Еще неделю спустя Доминика и Энгус ночевали у него в пентхаусе, но утром, когда она проснулась, его не оказалось рядом. На подушке лежала записка, в которой Энгус сообщал, что совсем забыл предупредить ее, что уезжает на две недели в Перт и Дарвин.

Рядом с запиской лежал бутон розовой розы.

Доминика села, откинула назад волосы, обвела взглядом жемчужно-серое великолепие его спальни. На этот раз цветы были только в единственной вазе, стоявшей на столе, – розовые розы. И неожиданно для себя она заплакала навзрыд, застигнутая врасплох невыносимой болью, какую ей еще не случалось испытывать.

Примерно через полчаса Доминика приняла душ, оделась, застелила кровать свежими простынями, как всегда делала перед приходом миссис Браун. Розовый бутон она поставила обратно в вазу, а на подушку положила письмо для Энгуса в запечатанном конверте. Затем неторопливо обошла квартиру, собрала свои вещи: несколько книг, альбом для эскизов, музыкальные диски, одежду, сложила все в зеленый потертый саквояж, непрерывно благодаря Бога, что миссис Браун до сих пор не появилась. Последний раз огляделась кругом, вышла и бросила ключ в почтовый ящик.

Спустя два дня она летела в Европу вместе с мамой.

Два месяца мать и дочь провели за морем, закупая ткани и набираясь новых впечатлений и идей. Доминика главным образом пыталась справиться со своим разбитым сердцем и в то же время не испортить маме отдых. Барбару крайне расстроило сообщение Доминики, что у нее все кончено с Энгусом, но страдание в глазах дочери заставляло ее не касаться этого предмета.

В Италии они подписали контракт с текстильным магнатом, отец которого дружил когда-то с Уолтером Харрисом. Граф Эмилио Строцци был не женат, светловолос и хорош собой, владел palazzo на берегу озера и в придачу ко всему имел пылкий темперамент. Его фабрика производила фантастические ткани, вследствие чего он и Доминика быстро пришли к деловому взаимопониманию.

Эмиль, как он просил называть себя, искренне желал, чтобы их взаимопонимание в делах перешло и на сферу личных отношений. Но все три недели, что они жили в Италии, она весело отклоняла его попытки с ней сблизиться. Это нисколько не охладило пыл Эмиля, и он пригласил мать и дочь в свое palazzo, чтобы они познакомились с его матерью и провели выходные с семейством Строцци. Доминика не нашла причины, чтобы отказаться от приглашения на традиционный бал в честь сотой годовщины основания текстильной компании Строцци.

Вот только Доминика не сразу сообразила, что Эмиль – один из самых завидных женихов в Италии и что на другой же день она неминуемо окажется на страницах газет стоящей рука об руку с графом Эмилио, который смотрит на нее недвусмысленным взглядом. Обозреватели светской хроники собрали богатую жатву и поместили еще серию фотографий, на которых Доминика и граф были запечатлены вместе обедающими. Газеты придирчиво допытывались, кто эта неотразимая австралийка, которая вознамерилась похитить сердце одного из самых выдающихся сынов Италии.

Но Доминике удалось уехать домой, так и не поддавшись на ухаживания графа и не разбив его сердце. Она быстро забыла итальянского магната, и ей не пришло в голову, что светские сплетни и фотографии могут достичь берегов ее родной Австралии. Но они достигли.

Наташа первая заставила Доминику встревожиться, поздравив ее с романтическим знакомством и заметив, что итальянский граф выглядит почти так же великолепно, как и Энгус Кейр.

Впрочем, сказав это, она быстро прикусила язык.

Но Доминика только пожала плечами и неопределенно улыбнулась.

– Подожди, пока не увидишь шикарные ткани, которые я закупила у графа Эмилио, Наташа. Когда глядишь на них, просто слюнки текут.

Наташа замялась.

– Энгус звонил – то ли из Перта, то ли из Дарвина, на другой день после твоего отъезда. Он сказал, что не может тебе дозвониться, а автоответчик отключен.

Доминика подняла глаза.

– Прости меня, Наташа… Я оставила ему письмо, но он нашел его, только вернувшись домой.

– Не могу поверить, что между вами все кончено, – призналась Наташа грустно.

– Я сама не могу… – Доминика беспомощно замолчала.

– Значит, итальянский граф тут ни при чем?

Доминика недоуменно заморгала.

– Ты шутишь? – спросила она недоверчиво.

Наташа развела руками.

– Но все выглядит так, слово причина именно в нем.