— Эмма и так уже весь двор перекопала. Если не можешь сама следить за огородом, нечего тогда было его и заводить.

Уэлкам пожала плечами.

— Борьба с природой доставляет мне удовольствие. — Поднявшись на ноги, она повернулась к Неду и кивнула: — Давай сюда свою рубашку. Так и быть, смешаю соль с уксусом и надраю тебе пуговицы.

Нед снял рубашку и отдал ее Уэлкам, которая, внимательно оглядев его обнаженный торс, вдруг расхохоталась.

— Не понимаю, что смешного? — спросил он.

— Ты на негра похож — правда, частями. Грудь у тебя белая, а шея и руки темные — точь-в-точь как у меня. Стало быть, ты наполовину негр, наполовину белый.

Нед промолчал и направился в сарай за чистой рубашкой. Эдди посмеялась вместе с Уэлкам, а потом заметила:

— Ничего не имею против мужчин, которые наполовину негры, а наполовину — белые.

Уэлкам перевела вдруг изменившийся взгляд на Эдди и пробормотала:

— Это, доложу я тебе, такая беда, что ты и представить не можешь.

— Ну, тебе лучше знать, — заметила Эдди.

— Ясное дело, — только и сказала Уэлкам. Подняв корзину с бельем и уперши ее в бок, она пошла в дом, бормоча: — Да простит мне бог грехи мои тяжкие…

Эдди сидела на заднем крыльце, обмахиваясь веером, пока не появился одетый в белую рубашку Нед. Заодно он надел чистые штаны, а его сапоги выглядели так, будто он прошелся по ним сапожной щеткой. Подойдя к колодцу, он облил голову водой и пальцами зачесал назад мокрые волосы; после этого он подошел к Эмме и что-то ей сказал. У Эммы появилось на лице озадаченное выражение; некоторое время она раздумывала над его словами, потом заулыбалась и согласно кивнула. Двинувшись к дому, Эмма на ходу поправила волосы и опустила закатанные рукава блузки. Неожиданно Эдди ощутила укол ревности и подумала, что была бы не прочь поменяться сейчас с Эммой местами и прокатиться на двуколке вместе с Недом. Возможно, с этими поездками она что-то перемудрила. Прежде чем Эмма успела пересечь двор, Эдди встала и вошла в дом.

— Вот что, — сказала она Уэлкам. — Отдай его рубашку мне. Я сама начищу ему пуговицы.

— Так ноженьки ломит, что спасу нет, — сказала на следующее утро Уэлкам, когда Эдди спустилась к завтраку и обнаружила, что служанка сидит за столом, вытянув ноги и положив их на соседний стул.

Эдди покосилась на ее мощные, голые, явно косолапые конечности.

— У меня тоже кое-что ломит, так что сочувствия от меня не дождешься, — сказала она с кислым видом. — Завтрак готов? — Ей было до смерти обидно, что Нед радовался жизни, катаясь по окрестностям с Эммой, в то время как она была вынуждена остаться в заведении и работать. Она даже ночью почти не спала: так из-за этого себя накрутила, напрочь позабыв о том, что мысль об этих прогулках пришла в голову ей, а вовсе не Неду.

Уэлкам опустила ноги на пол, оправила длинную полосатую юбку, но с места не двинулась.

— Я уже испекла на завтрак лепешки для Неда и этой леди. А потом замесила тесто и нажарила оладий для девиц, но я могла бы с равным успехом накормить их цыплячьими головами, поросячьими хвостиками и пастернаком — все равно благодарности от них не дождешься. Но я не нанималась готовить завтраки по три раза на дню, в особенности для тех, кто этого не ценит. Так что сегодня утром я больше ничего готовить не буду — даже пальцем не пошевелю. Вот так-то вот.

— Где Нед?

Уэлкам мрачно на нее посмотрела.

— Я собрала им кое-какой еды, завернула в клетчатую скатерть и уложила все это в небольшую корзинку, а потом они вскочили на коней и умчались бог знает куда. Он — в новой, чистой рубашке, а она — в платье для верховой езды, вся такая возбужденная… Уже несколько часов минуло, как они уехали. Если хочешь знать, есть во всем этом какая-то чертовщина.

— Да ничего я не хочу знать! Разве я тебя о чем-нибудь спрашивала? — ответила Эдди. — И вообще: тебе-то какое до всего этого дело?

Уэлкам неопределенно пожала плечами.

— Ты собираешься кормить меня завтраком? — спросила Эдди.

— Нет, мадам, не собираюсь.

Эдди вздохнула.

— Ты всегда будешь мне перечить?

— Если тебя что-нибудь не устраивает — я мигом отсюда съеду. Ты только слово скажи. — Уэлкам ухмыльнулась и, опершись о столешницу, поднялась со стула. — Ладно, так и быть, дам тебе хлеба с джемом. Эта привезла в своем сундучке кувшинчик айвового джема, сегодня утром отдала его мне и сказала, чтобы я тебя угостила. Девиц я, конечно же, джемом не угощала. В один прекрасный день я накрошу кукурузного хлеба, смешаю с пареным горохом, добавлю сусла, вылью эти помои в корыто и заставлю их съесть без ложки. Кстати сказать, точно так же кормили когда-то детей рабов.

Эдди наклонилась вперед и, пристукнув одним кулачком по другому, спросила:

— Тебя так, что ли, в детстве кормили?

Лицо у Уэлкам словно окаменело. Оправив ярко-красный головной платок, она отвернулась, подошла к сушилке для посуды и взяла большой разделочный нож. Достав из шкафчика начатую буханку хлеба, она отрезала ломоть, положила его на тарелку, а потом, прихватив масленку и кувшинчик с джемом, отнесла все это на стол.

— А ведь ты была рабыней, верно? — спросила Эдди.

— Я была еще совсем молоденькой, когда пришла свобода, — сказала Уэлкам, не отвечая на вопрос впрямую.

Эдди не стала на нее давить. Щедро намазав хлеб джемом, она некоторое время молча жевала, погрузившись в размышления. Потом спросила Уэлкам, есть ли на сундучке Эммы замок.

Уэлкам никак на ее слова не отреагировала, но, в свою очередь, задала ей вопрос:

— Как же ты допустила, чтобы он вот так ее увез — даже не в двуколке? Она, правда, очень хотела прокатиться на лошади, но бокового дамского седла у тебя-то ведь нет, верно? Вот она и уселась верхом, как мужик. Выглядело это, доложу я тебе, не лучшим образом.

Эдди с любопытством на нее посмотрела.

— Во второй раз спрашиваю — тебе-то какое дело?

— Говорю же — неважно это выглядело. Даже неприлично, можно сказать. Поскакала, понимаешь, враскоряку, как какая-нибудь фермерша. Никакого тебе лоска.

— У нас, между прочим, публичный дом, — фыркнула Эдди, — или ты забыла? Мы тут не такие рафинированные, как мистер президент Гровер Кливленд.

— Эта женщина — не публичная девка.

— Она сама захотела здесь остаться. А если расхочет — я ее удерживать не стану.

Уэлкам присела за стол и стала растирать себе ноги.

— Не нравится мне все это.

— Твоего мнения никто не спрашивает. Кроме того, ты, как и все, тоже можешь ошибаться. Помни об этом.

Эдди взяла еще один ломоть хлеба, намазала его маслом, положила поверх несколько ложечек джема и откусила кусочек.

— Айвовый джем… Не понимаю, почему люди делают джем из айвы? Почему не из слив или персиков? — спросила она.

— Может, она уехала из Канзаса раньше, чем там поспели сливы.

— Похоже, ты большой специалист по сливам.

— Ага, а ты по айве.

Эдди рассмеялась и покачала головой. Благодаря Уэлкам на душе у нее стало немного легче. Засунув остатки бутерброда с джемом себе в рот и тщательно облизав пальцы, она объявила, что собирается заглянуть в сундучок Эммы.

Собиравшая со стола посуду Уэлкам замерла и вопросительно посмотрела на Эдди.

— С каких это пор ты записалась в ищейки?

— Ни в какие ищейки я не записывалась, — обиделась Эдди. — Но надо же знать, кто живет под твоим кровом. Что, если эта особа — морфинистка? В таком случае в одно прекрасное утро все мы рискуем проснуться с перерезанным горлом — и ты тоже. Возможно также, она курит опиум. Тогда она может спалить это заведение вместе с девицами. А я, между прочим, за своих девочек несу ответственность. Она вполне может быть наркоманкой — уж больно тощие у нее бедра, — продолжала повествовать Эдди. — Да и вся она такая худющая, что ребра у нее, должно быть, постукивают друг о друга, как сухие кукурузные стебли. А наркотик, как известно, иссушает людей.

Уэлкам попыталась было сохранить на лице невозмутимое выражение, но не смогла и начала тихонько смеяться.