— Выиграли, мистер Уэст? — прервал его раздумье голос шофера такси.
— Что? Я? Нет, сегодня неудача. Последнее время я плохо слежу за скачками. Предпочитаю футбол.
В этот вечер Джо привел домой к обеду свою невесту. Это была веселая, добродушная и милая девушка, которая любила спорт и неплохо разбиралась в нем. Она и Джо несколько раз бывали с Джоном Уэстом на состязаниях по боксу и футболу. Она изредка бывала в доме Джона Уэста, и он всегда был ей рад.
За столом разговор шел то о футболе, то о скачках. Джо, который всегда болел за керрингбушскую команду, с торжеством сообщил отцу, что Керрингбуш выиграл со счетом 2:0.
Этот обед напомнил Джону Уэсту давно прошедшие времена, когда за столом собирались все дети, когда дом оглашался смехом и болтовней Мэри, Марджори, Джона и их друзей. Он, кажется, отдал бы все свое богатство, лишь бы вернуть то время. Марджори и Джон умерли, но Мэри… Если бы она была сейчас здесь!
Нелли Уэст не вставала с постели, за ней ходили сиделка и горничная. Хотя она все еще жаловалась на боли в спине, доктор Девлин сказал Джону Уэсту:
— Это просто возраст и больше ничего; ваша жена могла бы чувствовать себя неплохо, но вся беда в том, что она утратила всякий интерес к жизни.
Джон Уэст и Нелли говорили друг с другом только в присутствии посторонних. Глухая ненависть разделяла их. И сейчас, глядя на ее пустой стул, Джон Уэст подумал, что она немало сделала, чтобы разрушить его домашний очаг: если б не ее измена, быть может, он на старости лет был бы окружен семьей.
Сын с невестой ушли в кино, а Джон Уэст уселся в столовой у камина. У входной двери позвонили — мальчик принес спортивную вечернюю газету. Джон Уэст попытался читать, но скоро отложил газету и устало поплелся к себе в спальню.
* * *
Судя по заметке, посвященной Джону Уэсту и появившейся весной 1949 года в отделе смеси одной из столичных газет, мало что было официально известно о его прошлом.
«Хотя Джон Уэст, любитель спорта и крупнейший делец, в последнее время прихварывал, он все еще исполнен энергии. На прошлой неделе он самолетом отправился в Сидней, вернулся на другой же день, затем поехал в Перт. По словам его сотрудников, всегдашняя проницательность и ясность суждений доныне ему не изменяют. В молодости мистер Уэст был классным футболистом и до сих пор остается щедрым покровителем Керрингбушского клуба. Последние годы ему не очень везло на бегах, но в 1905 году его лошадь Шелест взяла кубок Каулфилда, а в 1924 году его Гарбин пришел первым на Донкастерских состязаниях. Мистер Уэст является директором-распорядителем Боксерского клуба и постоянным посетителем всех крупных матчей на своем стадионе. Мистер Уэст славится своей благотворительностью — в течение полувека его имя служит синонимом щедрости».
Джон Уэст прочитал эту заметку, сидя у себя в конторе в кресле с вышитым на спинке гербом. С недавних пор он опять стал искать популярности. Он дал волю старой своей слабости, которую так успешно использовал на пути к власти: быть щедрым, давать деньги даже тогда, когда это не приносит взамен никакой выгоды. Он дарил деньги удачливым игрокам в крикет и футболистам; он жертвовал на церковь и на различные благотворительные заведения. Но все это приносило ему мало радости. Сердце беспокоило его все больше, он очень похудел, руки тряслись, зрение ослабело. Притом он стал обжорлив и с трудом соблюдал диету; случалось, в час завтрака он отправлялся в собственное кафе и ел много и жадно.
Хотя Ричард Лэм и сказал автору статейки, что «старик Уэст проницателен, как и прежде», за глаза он называл своего патрона выжившим из ума ворчуном. Джон Уэст выпустил из рук бразды правления, но не желал признавать это. Он злился на Лэма, Кори и Лэмменса за то, что они уговаривали его передоверить им все дела, поменьше волноваться, беречь сердце. Он стал подозрителен, часто допрашивал, почему они поступили так, а не иначе, придирался и спорил по всякому поводу. Лэмменс и Лэм каждый день вздыхали с облегчением, когда в четыре часа в конторе появлялся Пэдди Райан, чтобы отвезти патрона домой.
Джон Уэст действительно в прошлый понедельник слетал в Сидней. Он решился лететь вместе с Ричардом Лэмом, потому что среди боксеров начались серьезные неурядицы. Полгода назад образовался профсоюз боксеров — и как раз тогда, когда Джон Уэст уже решил, что ему удалось раздавить эту организацию, она вновь ожила благодаря инциденту с Роном Редмондом.
В пору своего расцвета Редмонд, потомок коренных местных жителей, был чемпионом Австралии в среднем и полулегком весе. Он одержал блестящую победу над американцем, который позднее участвовал в состязании тяжелоатлетов на мировое первенство. Боксерский клуб получил девяносто восемь тысяч фунтов чистого дохода с одних только входных билетов на матчи, в которых выступал Редмонд.
Знатоки окрестили Редмонда «величайшим боксером со времен Jly Дарби», но теперь, через десять лет после ухода с ринга, он стал просто жалкой развалиной: он страдал головными болями, потерял память и наполовину ослеп. Говорили, что Редмонд несколько раз подымался из нокдауна, хотя, в сущности, это был уже нокаут, и что, если бы ему тогда не позволили продолжать драться, он не выдохся бы так скоро.
Недавно Редмонд был арестован за бродяжничество. В полиции он заявил, что здоровье не позволяет ему работать; хулиганы колотят его на улице, чтобы похвастать, что победили Рона Редмонда!
Встретясь лицом к лицу с Редмондом в конторе стадиона в Сиднее, Джон Уэст был потрясен. Голова Редмонда тряслась, глаза остекленели и закатывались, брови, когда-то рассеченные и затем сшитые, были в шрамах, все его большое тело ссохлось, плечи согнулись.
Еще до их разговора Ричард Лэм предупредил Джона Уэста: — Редмонд всегда был из недовольных. Растранжирит все деньги — и со злости кидается на всех и каждого.
На Редмонде был новый костюм, накануне купленный для него на средства Боксерского клуба. Он сидел молчаливый, угрюмый, видимо страдая от того, что ему пришлось принять милостыню.
— Куинслендское управление по делам туземцев предложило взять вас на свое попечение, Рон, — оказал Джон Уэст. — А я оплачу ваш проезд до Брисбэна и прочие расходы. Это вас устраивает?
— Пожалуй, мне будет лучше среди моих сородичей, — ответил Редмонд. — Но наш профсоюз считает, что больным боксерам следовало бы выплачивать пенсию. Что вы на это скажете, мистер Уэст?
— Ну, у вас там полно коммунистов, — вмешался Ричард Лэм. — А признайтесь, Рон, вы нажили на ринге неплохие денежки, да только потом все промотали?
— Н-да, я нажился недурно. А вы — еще больше.
Разговор был коротким. Решили, что завтра Редмонд выедет в Брисбэн. Когда он, спотыкаясь, неверной походкой направился к двери, Джон Уэст сказал: — Вот вам на билет и на прочие расходы, Рон.
Редмонд обернулся и взял протянутый конверт; затем Джон Уэст вручил ему чек на сто фунтов. — А это в память нашей старой дружбы.
Редмонд взял чек, внимательно разглядел его и протянул обратно. — Нет, спасибо, мне теперь деньги ни к чему, — сказал он.
В тот же вечер на Сиднейском стадионе чемпион страны в легком весе был нокаутирован своим противником. На другой день он умер. Пошли слухи, что он был болен и его не следовало выпускать на ринг. Встревоженный Джон Уэст объявил подписку в пользу вдовы и ребенка и первым внес чек на тысячу фунтов. Профсоюз боксеров и тренеров возобновил требование реформ, число его членов возрастало, хотя Боксерский клуб Джона Уэста и предупреждал, что не допустит на ринг ни одного члена профсоюза. Перед отъездом из Сиднея Джон Уэст и Ричард Лэм приняли все меры для создания параллельного объединения, куда должны были войти все боксеры и тренеры.
— Это заткнет рот красным агитаторам из боксерского союза, — сказал Лэм.
Но Джон Уэст был расстроен. И прежде бывало много несчастных случаев, но тогда он не задумывался о них, а теперь ему было не по себе. Статья в последнем номере «Свободы», органе Католического действия, несколько утешила его: газета восхваляла его как руководителя Боксерского клуба и призывала всех любителей спорта не обращать внимания на «коммунистических агитаторов», пытавшихся опорочить деятельность клуба.
