Когда второй фронт открылся, Джон Уэст решил, что окончательная победа — лишь вопрос времени. Но он уже не мог, как в 1918 году, с радостью ждать конца войны, рассчитывая достигнуть еще большей власти. Ему было за семьдесят, и он чувствовал, что стареет; он устал и уже не надеялся расширить границы своей империи.

Джон Уэст всегда жил в расчете на будущее — теперь он начал понимать, что у него нет ничего впереди; и он не мог, как другие старики, обратиться мыслями к прошлому, потому что боялся укоров совести.

Рано утром первого января 1946 года Джона Уэста разбудил настойчивый телефонный звонок. Он медленно приподнялся. Да, звонит телефон! Кто это может звонить в такую рань?

Он зажег лампочку у изголовья, откинул одеяло и встал с кровати. Надев домашние туфли, он прошел в соседнюю комнату, включил там свет и выглянул в коридор. Потом он медленно спустился по полутемной лестнице, и ему вдруг вспомнилась та ночь, когда Одноглазый Томми прибежал сюда чуть свет и сообщил ему, что О’Флаэрти захватил тотализатор.

Сердце у него сильно билось — слишком сильно. Врач сказал ему: «Берегите сердце, мистер Уэст. Пока ничего серьезного нет. Но помните — не сердиться, не уставать, не беспокоиться и не волноваться».

Телефон все еще пронзительно названивал. Кто это может быть? Что случилось?

Джон Уэст нащупал выключатель и вздохнул с облегчением, когда вспыхнул свет. Дрожащей рукой он снял трубку. — Хэлло!

Ответил управляющий из Сиднея: — Простите, мистер Уэст, что беспокою вас в такое неурочное время, но я счел своим долгом уведомить вас. Дело в том, что ваш сын Джон…

— Что он? Уж опять что-нибудь натворил?

— Час тому назад он упал с балкона своей квартиры. Разбился насмерть!

Джон Уэст не ответил. Мучительная боль сдавила ему грудь; его бросило в пот, и в то же время он весь дрожал. Он не мог пошевельнуться, а если бы и мог, поостерегся из страха, что сердце перестанет биться.

Вот о такой боли предупреждал его Девлин. Это все астма! Потрясение, которое он испытал, услышав о смерти сына, уже прошло — осталась только пугающая боль в сердце и чувство обреченности.

— Хэлло! Вы меня слушаете, мистер Уэст? Хэлло!

Боль прошла так же внезапно, как появилась.

— Да, я вас слушаю.

— Мне очень жаль, мистер Уэст, но я думал, что мой долг…

— Ничего, ничего. Распорядитесь насчет похорон. Я прилечу самолетом.

— И еще, мистер Уэст… Не знаю, как сказать вам, но кто-нибудь должен же поставить вас в известность. Имеются сомнения относительно того, упал ли он… ваш сын… или бросился.

Положив трубку, Джон Уэст медленно начал подниматься по лестнице. Сверху послышался голос Нелли: — Кто это звонил? Что-нибудь случилось?

Дойдя до верхней ступеньки, он так же медленно направился к жене, стоявшей в дверях своей спальни. Его знобило, на лбу выступил холодный пот, ладони были липкие.

— Что случилось? — вскрикнула Нелли, вглядевшись в него.

На ней был халат, второпях накинутый поверх ночной рубашки, седые волосы растрепались и в беспорядке висели вдоль морщинистых щек. Точно страшная старая ведьма, мелькнуло в уме Джона Уэста.

— С Джоном несчастье. Он умер. Подозревают самоубийство, — сказал он с беспощадной краткостью, не оставляя Нелли сомнений в том, что сын покончил с собой.

Она пошатнулась, зарыдала и, еле передвигая ноги, потащилась к кровати. Он хотел было подойти к ней, но тут же передумал. Он ни разу не входил в эту комнату с тех пор, как… И не войдет никогда!

— Мы утром вылетим в Сидней, — сказал он, потом вернулся к себе и лег в постель.

Главное место в его мыслях занимала сильная боль, только что испытанная им. Может быть, вызвать доктора? Он решил подождать до утра. Он долго лежал неподвижно, прислушиваясь к биению сердца. Потом мысли его обратились к Джону. Покончил ли он с собой? Пьянство — вот что погубило его. Он, конечно, был плохим сыном; но ведь не так давно он сказал Кори: «Отец стал помягче, мы с ним теперь ладим».

С тех пор как у Джона Уэста открылась болезнь сердца, он стал бояться смерти — и теперь этот страх терзал его. Смерть была вокруг, повсюду.

Год назад умерла Вероника Мэгайр — погибла при автомобильной катастрофе. Когда Джон Уэст узнал об этом, он заплакал. Только теперь он понял, что Вероника была для него якорем спасения, надежной защитой от одиночества, страха смерти и угрызений совести.

Умер Арти, За несколько часов до смерти Артур Уэст выразил желание повидаться с братом; Джон Уэст был у постели умирающего. Сначала Арти говорил отрывочно, невнятно, но под конец сказал просительно и настойчиво:

— Вызволи Дика Брэдли из тюрьмы, Джек. Ты должен это сделать. А пока пусть Пэдди Райан передает ему сигареты и всякое такое. Я уж говорил Пэдди. Обещай, что ты вызволишь его!

— Но Брэдли осудили пожизненно, — возразил Джон Уэст. — Как я могу вызволить его?

— Он очень болен, у него рак. Долго не протянет, Пат, его племянница, опять берется ухаживать за ним. Поговори с комендантом тюрьмы и с министром, они тебя послушают. Обещай мне вызволить Брэдли.

Артур Уэст успел еще услышать, как его брат промямлил довольно неопределенное обещание исполнить его просьбу.

А потом пришло известие, что Марджори Уэст умерла во время войны в немецком концентрационном лагере. Нелли, убитая горем, слегла и несколько месяцев не вставала с постели, непрерывно жалуясь на боли в спине. По ее настоянию, Джо просил отца попытаться вывезти из Германии детей Марджори, но Джон Уэст отказался это сделать.

Сначала, узнав о смерти дочери, он только еще больше обозлился на зятя, Пауля Андреаса, но в последние месяцы он все чаще перебирал в памяти обстоятельства, при которых дочь его вышла замуж. Может быть, он был не прав в своих действиях и до и после этого брака? Он не мог отделаться от чувства вины и жалости к самому себе: ведь у него нет других внуков, кроме детей Марджори, а отец их — немец. И сейчас они, вероятно, все еще на его попечении.

Джон Уэст сунул руку под подушку и нащупал четки, лежавшие там вместе с револьвером. Он вытащил их и начал перебирать, молясь про себя: «Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя твое…»

Вот уже больше года Джон Уэст, охваченный страхом смерти, стал усердным, богомольным католиком. Когда доктор Девлин нашел у него болезнь сердца, Джон Уэст впервые задумался над догмами католической религии, над вероятностью загробной жизни и наказания за грехи в геенне огненной. Он обратился за разъяснениями к архиепископу Мэлону и по его совету начал изучать вопросы религии. Он прочел «Апологетику» Джексона и еще много разных книг и брошюр, включая послание папы о коммунизме. Потом он исповедался у архиепископа, покаявшись сразу в грехах всей своей жизни. Правда, покаяние вышло неполное и неглубокое — самых тяжких грехов Джона Уэста оно не коснулось, но все же заставило его оглянуться на прошлое.

Однажды Джон Уэст поведал Дэниелу Мэлону, что его беспокоят слова Иисуса о верблюде, которому легче пройти сквозь игольное ушко, чем богачу войти в царство небесное. Архиепископ весело засмеялся и ответил, что это изречение не следует понимать буквально: если богатый человек щедро одаривает церковь, жертвует на бедных и в смирении души соблюдает все религиозные обряды, то он может войти в царство небесное с такой же легкостью, как всякий другой. Успокоенный, Джон Уэст вступил в Братство святого сердца. Церковь обещала очистить его от грехов и избавить от вечной кары на том свете — ради этого он стал исповедоваться и причащаться каждую неделю.