Джон Уэст слышал их тяжелое дыхание и вздохи. Обнимаются и целуются там в темноте под беззвездным небом. Гнев и ревность разгорались в Джоне Уэсте. Впервые он подумал о том, что его дочери выросли, что они могут любить и быть любимыми.

Его голос неожиданно разорвал тишину: — Марджори, иди спать! Ты что — хочешь поднять весь дом?

На мгновение внизу воцарилось молчание, потом послышался голос Марджори: — Извини, папа, я не знала, что ты не спишь.

— Ну, теперь ты знаешь. Очень жаль, что некоторые люди так злоупотребляют гостеприимством.

Джон Уэст снова улегся в постель; с веранды больше не доносилось ни звука. Он был раздражен, в голове носились горькие мысли. Долго не мог он заснуть. Не о лейбористской партии и Морисе Блекуэлле думал он, а о том, как расстроить планы Пауля Андреаса, посягнувшего на любовь его дочери и на его деньги.

Несколько дней спустя, ясным весенним утром Джим Мортон шел по Бурк-стрит. Судя по внешнему виду, трудно было представить себе человека, менее отвечавшего тому значению, какое придавали ему Джон Уэст и Ренфри. Солнце и тепло не могли приободрить Джима Мортона, он слишком устал и — хуже того — под ложечкой сосало от голода. Джим был высок и строен, но очень худ и явно истощен. Пиджак и брюки на нем были от разных костюмов, но довольно опрятны, хоть и поношены, каблуки стоптаны, и он прихрамывал — правая подошва насквозь прохудилась, и нога касалась асфальта. К тому же он был еще и небрит.

Джима Мортона огорчало положение в австралийской коммунистической партии. Через год после того, как ее создали Перси Лэмберт и его сторонники, она распалась из-за отсутствия единой политической линии. Хотя затем она была реорганизована, но Лэмберт не вступил в нее, так как пришел к убеждению, что создание коммунистической партии в Австралии преждевременно. Все же он остался неофициальным руководителем той горстки людей, которые составляли партийную организацию штата Виктория.

Джима Мортона одолевали сомнения. Ему казалось, что борьба безнадежна. Он не был Томом Манном, но слыл неплохим организатором. Помимо обычной работы — продажи брошюр, выступлений на берегу Ярры и агитации среди безработных, — ему поручили проводить в профсоюзах линию партии. Он должен был по возможности оказывать влияние на профсоюзное руководство при решении важнейших вопросов. Эта задача оказалась очень трудной, ибо его влияние было невелико.

Он шел, прихрамывая, и держал руку в кармане, зажав в ней последнюю шестипенсовую монету, как бы опасаясь, что она может выскочить из кармана и потеряться.

Давно ли он бежал из ветхой лачуги в Новой Зеландии, куда родители привезли его из Ирландии ребенком? Давно ли бежал из дому и пустился в плаванье вокруг света? Казалось, с тех пор прошла целая вечность, долгий путь проделал он, прежде чем остался с шестью пенсами в кармане.

Давно ли он сидел в тюрьме за то, что поднял бунт на корабле? Давно ли сошел на берег в Мельбурне, когда ему осточертело море, пробавлялся случайной работой и наконец обосновался на суше? Давно ли от нечего делать пошел в воскресенье на берег Ярры и слушал, как неугомонный Джо Щелли призывал своих многочисленных слушателей организоваться и действовать, чтобы приблизить день, когда бедные и угнетенные восстанут и сбросят ярмо ненавистного «господствующего класса»? Давно ли имя Ленина пламенем возгорелось в его груди? Давно ли он вступил в коммунистическую партию?

Он в нерешительности остановился на углу перед рестораном. Он уже догадывался, что слабость и сосущая боль под ложечкой происходят не только от отсутствия курева, но и от голода. Когда он курил в последний раз? Чего бы он не дал сейчас за одну затяжку! Только позавчера он с жадностью выкурил последнюю папиросу, а кажется, что с тех пор прошла целая вечность.

Он сделал над собой усилие и собрался с мыслями. Вот что он сделает: истратит пять пенсов на чашку чая и пирожок с мясом в дешевом кафе напротив, а потом, чтобы не чувствовать себя полным банкротом, с одним пенни в кармане, пойдет к витрине редакции «Века» посмотреть объявления о найме. Ему нужно заработать денег, чтобы расплатиться за комнату, немного подкормиться и починить обувь. Значит, партийной работой ему придется заниматься лишь в свободное время. Человек не может творить чудеса, ему нужно жить. Со сбора средств на митингах сигарет не купишь. Брось ты все это, дружище Джимми. Какое дело рабочим, что ты дошел до точки, что у тебя не заплачено за квартиру, что ты весь обносился? Он пожал плечами. Пойти съесть пирожок и выпить чаю. Может, настроение подымется.

Джим только хотел сойти с тротуара и пересечь мостовую, как вдруг прямо на него наехала большая автомашина. Он отскочил назад. Машина резко затормозила у тротуара, из нее вышел мужчина в котелке и с толстой сигарой во рту и направился к чертыхающемуся Мортону. Тот сразу узнал Ренфри, репутация которого была ему хорошо известна.

— Вы Джим Мортон?

— Да, но из этого не следует, что на меня можно наезжать! — сердито сказал Джим.

Ренфри добродушно похлопал его по плечу. — Ну где там! И не задели. За рулем сын сидит, горяч малость. Я искал тебя. Мы едем, а он и говорит: «Вон Мортон, на углу стоит». Легок на помине, — говорю. — Я — Ренфри. Небось слыхал?

— Слыхал, — буркнул Мортон, немного поостыв.

— Пойдем выпьем?

Мортон был в нерешительности. Кто это сказал — Генри Лоусон, кажется, — что голодному человеку часто предлагают выпить, но редко поесть.

— Ладно, — согласился он, и Ренфри, крепко взяв его под руку, повел в бар.

— Ты что будешь пить?

— Виски с содой. — Мортон подумал, что от пива его сейчас стошнило бы, а виски, может быть, подбодрит.

Мортон знал, что Ренфри влиятельная фигура в лейбористской партии — ставленник пресловутого Джона Уэста. Ренфри заказал две порции виски и облокотился на стойку, перекатывая незажженную сигару из одного угла рта в другой.

«Прав Дарвин, — подумал Мортон. — Сущая обезьяна. Интересно, что ему от меня нужно».

— Просто вчуже обидно, что такой умный парень ходит оборванцем. Того и гляди, из штанов вывалишься, — сказал Ренфри сочувственно.

Мортон не спеша глотнул виски, ему обожгло внутренности, потом ударило в голову. Когда мысли прояснились, он ответил:

— Пока еще не вывалился!

— Такой парень, как ты, далеко может пойти в любом деле. Язык у тебя хорошо подвешен, да и грамотный ты. Я могу дать тебе работу на швейной фабрике у Джека Уэста. Я там директором.

Мортон промолчал.

— Брось ты якшаться с красными. Что это тебе даст?

— Боюсь, что очень немного.

— То-то. Почему бы тебе не вступить в лейбористскую партию? Будешь работать со мной, а я тебя устрою на фабрику. И в парламент проведу. Я уж постараюсь, чтобы Джек Уэст протолкнул тебя туда.

Джим Мортон все потягивал виски. Оно немного подкрепило его, и он чувствовал себя лучше. Слова Ренфри заинтересовали его. Мортону, как и большинству руководителей рабочего движения, Джек Уэст представлялся таинственной силой, действующей за кулисами. Он слышал, что Уэсту принадлежат спортивные залы, ипподромы и бог весть что еще, что он разбогател на тайном тотализаторе, который некогда держал в Керрингбуше.

Мортон решил разузнать, что за всем этим кроется. — Неужели это так просто? — спросил он.

— А то как же? За Джеком Уэстом всегда последнее слово, когда выдвигают кандидатов. А если кто-нибудь идет не так, мы подтасовываем бюллетени. — Ренфри вынул сигару изо рта и расхохотался, хлопнув Мортона по спине и чуть не расплескав его виски.

— Понимаю. Но не станете же вы это делать для меня даром.

— Нет, не совсем. Тут есть один тип, который дает деньги коммунистам. Подписывается «Номер девять» в красной еженедельной газете «Рабочий». Его статьи печатаются чуть ли не в каждом выпуске. Ты не знаешь, кто он такой?

— Понятия не имею.

— Не Блекуэлл ли? Он выступал против исключения коммунистов из лейбористской партии.