Судьба избавила Джона Уэста от хлопот по расправе с представителем округа Брокен-Хилл: Перси Блеквуда случайно застрелил какой-то сумасшедший.

Тем не менее Джок Сомертон и многие другие были уверены, что Джон Уэст причастен к этому убийству.

Однажды вечером, полгода спустя, Джон Уэст сидел у себя в гостиной, поджидая архиепископа Мэлона, который накануне вернулся в Мельбурн.

Джон Уэст встал с кресла и принялся его разглядывать. Сиденье было обито горностаем с искусно вышитым гербом, на котором была изображена кривая сабля и лев на задних лапах; сверху шла надпись на гэльском языке. Джон Уэст отступил на несколько шагов, любуясь обивкой. Потом он передвинул кресло так, чтобы свет выгоднее падал на него, снова осмотрел со всех сторон и, наконец, снова уселся в него.

Кресло было вышито монахинями из монастыря «Доброго пастыря» и преподнесено Джону Уэсту на городском собрании католиков. Вручая ему подарок, мистер Т. Дж. Рил, недавно избранный заместитель лидера лейбористской фракции в федеральном парламенте, рассказал присутствующим о том, что мистер Уэст происходит из рода ирландских королей, и объяснил, что гэльская надпись в вольном переводе означает: «Уэст — к победе». Мистер Рил сообщил, что это подлинный герб предков мистера Уэста, и добавил, что его мать ведет свой род от самого Брайана Бору. Затем Рил принялся расписывать Джона Уэста как «истинного любителя всех видов спорта, щедрого благотворителя и бесстрашного борца за свободу и справедливость».

Джон Уэст очень гордился этим креслом. Он решил поставить его у себя в конторе, но прежде хотел показать архиепископу.

Он с нетерпением ожидал встречи с Мэлоном, который, без сомнения, будет доволен его хлопотами по делу Джеспера и прочей его деятельностью.

Джон Уэст снова встал с кресла, потом снова сел. Вошла Нелли. Он не произнес ни слова и даже не взглянул на нее. Она должна занимать беседой архиепископа, это входит в ее обязанности, но разговаривать с ней в ожидании гостя вовсе не обязательно.

Тем временем архиепископ Мэлон готовился выйти из своего особняка, чтобы отправиться с визитом к Джону Уэсту. На нем, как всегда, был длинный черный сюртук. Надев цилиндр, он вышел из дому.

Пять лет, истекшие со времени ирландского восстания, не прошли для него бесследно. Прежде все считали, что он хорошо сохранился, но теперь он выглядел не моложе своих шестидесяти лет: волосы его поседели, густые мохнатые брови стали совсем белыми, глаза впали и сузились, а лицо покрылось морщинами. Он сильно похудел, но держался по-прежнему прямо.

Архиепископа Мэлона беспокоил предстоящий разговор. Ему придется с полной откровенностью рассказать Джону Уэсту об инструкциях, полученных в Ватикане. Джон Уэст и понятия не имеет о том, что произошло, — Мэлон переписывался с ним и даже послал ему свою фотографию, но ведь в письмах многого не скажешь.

Прибыв в Ватикан после поездки по Америке, Мэлон обнаружил, что коллегия кардиналов и сам святой отец далеко не в восторге от ирландских событий и их отзвука в Австралии. Ватикан желал, чтобы в Ирландии воцарился мир — и притом как можно скорее. Мэлону сказали, что, поддерживая повстанцев, католическая церковь ничего не выиграет и может потерять все. Среди ирландского духовенства возникли разногласия по этому поводу. Среди повстанцев были такие элементы, которые считали нужным подорвать власть церкви, так же как и власть английских землевладельцев. На юге должно быть сформировано прочное правительство, которое признало бы раздел и договорилось с Англией. Архиепископу Мэлону сказали, что по приезде в Ирландию он должен использовать все свое влияние для достижения этой цели.

Во время беседы с папой Дэниел Мэлон сообщил, что успел приобрести немало сторонников среди католического населения Австралии. Папа выразил свое удовлетворение по этому поводу, но, сказал он, в Австралии были допущены ошибки в ирландском вопросе и некоторых других делах. Ирландский вопрос надо потихоньку отодвинуть на задний план, настаивал его святейшество, как это и было при архиепископе Конне до пасхи 1916 года. Из-за ирландского вопроса много богатых австралийских католиков отвернулось от церкви. Трактовка ирландского вопроса в Австралии шла вразрез с политикой Ватикана.

Но австралийские представители церкви допустили и другие, более серьезные ошибки. Католическая пресса, особенно в штате Виктория, заняла совершенно неправильную позицию по отношению к русской революции. Какова бы ни была прежняя точка зрения, но теперь не приходится рассчитывать на то, что новый государственный строй откроет путь для возрождения католицизма в России. В Австралии, как и всюду, необходимо вести борьбу против социализма, или, как теперь говорят, коммунизма. Сейчас во все страны рассылается серия статей по этому вопросу, принадлежащих перу известного католического журналиста, Хилэри Беллока, — эти статьи должны получить широкое распространение. Коммунизм стремится уничтожить власть так называемого класса капиталистов; к счастью или несчастью, сказал папа Дэниелу Мэлону, власть Ватикана сейчас в огромной степени зависит от власти класса капиталистов, поэтому против социализма или коммунизма надо бороться всеми силами, ибо он проповедует атеизм, противоречит христианским понятиям о семье и посягает на священную частную собственность.

Это новое отношение к социализму и коммунизму потребует изменения тактики со стороны архиепископа Мэлона, внушительно заявил папа. Он должен прекратить всякое общение с социалистами и членами ИРМ, ибо они легко могут стать проводниками революционных идей в Австралии. Необходимо также принять меры, чтобы австралийская лейбористская партия не превратилась в социалистическую.

Затем его святейшество вызвал кардинала, который изучал обстановку в Австралии с помощью австралийского иезуита-священника, недавно побывавшего в Риме. Последовало длительное совещание, во время которого было решено: католическая церковь в Австралии должна прежде всего опираться на лейбористскую партию и сделать ее главным орудием своего политического влияния. Поэтому надо прекратить выставление кандидатов на выборах через Католическую федерацию и на некоторое время ослабить агитацию за предоставление субсидий католическим школам. Дэниел Мэлон сообщил, что он уже начал проводить такую политику. Ему ответили, что его святейшеству и кардиналам это известно.

— Еще одно маленькое замечание, — елейным тоном сказал кардинал. — Архиепископ Мэлон должен прекратить всякое гласное сотрудничество с весьма известной личностью по имени… как его зовут… Ах, да, Уэст, правильно, Джон Уэст. Брать у него деньги — это в порядке вещей; использовать его политическое влияние — даже похвально, но связывать свое имя с именем Уэста во всякого рода общественных делах — это уж слишком. Церковь не может позволить себе быть чересчур разборчивой в выборе союзников, но должна избегать гласности.

После еще нескольких бесед о положении в Австралии и об ирландских событиях Дэниел Мэлон выехал из Рима в Англию. Английские власти отказали ему в визе на въезд в Ирландию, хотя он уверял, что хочет только повидаться с матерью, ибо она уже так стара и слаба здоровьем, что, вероятно, скоро умрет. Таким образом, Мэлону пришлось «вернуться домой, в Австралию», как умоляли его слова песенки, посвященной ему Джоном Уэстом и целую неделю считавшейся шедевром. И хотя Мэлону не удалось проникнуть на родину, чтобы помочь осуществлению политики Ватикана, он убедился, что это с успехом делает новое правительство, возглавляемое де Валера.

Нелли Уэст сама открыла архиепископу дверь, взяла у него шляпу и с подобострастным умилением пригласила войти. Здороваясь с Мэлоном, Джон Уэст сказал, что у его преосвященства очень усталый вид. Заговорили о поездке Мэлона; Нелли сидела молча, с вязаньем в руках. Потом архиепископ перевел разговор на ирландский вопрос. К немалому его удивлению, Джон Уэст охотно согласился, что этому делу, насколько позволят обстоятельства, следует уделять поменьше внимания — исключая, конечно, ежегодные процессии. Ирландский вопрос сослужил свою службу, и энтузиазм Джона Уэста сильно поостыл.