— Я могу взять на себя приглашение гостей, готов заказать свадебный пир, согласен даже прислуживать за столом, но принять всю ответственность за то, что Биной женится на твоей дочери, я, знаешь ли, все-таки откажусь. Я мало знаком с божеством, по чьей воле совершаются все эти дела, стараюсь не попадаться ему на глаза и всегда поклоняюсь ему издалека.

— Не воображай, пожалуйста, что, если ты стараешься не попадаться ему на глаза, он тебя пощадит, — возразил Мохим. — Как знать, когда ему придет в голову заняться тобой. Я не знаю, что он там надумал относительно тебя, но вот с Биноем натворил такого, что не разберешься. Только я предупреждаю, как бы не пришлось тебе, Гора, пожалеть, что ты не вмешался в это дело и предоставил все на волю такого легкомысленного божества…

— Ладно, пусть уж я лучше буду жалеть о том, что отказался взяться не за свое дело, а то как бы мне не пришлось еще больше пожалеть, взявшись за него. Предпочитаю избежать такой участи.

— Неужели же ты будешь спокойно смотреть, как сын брахмана, забыв о фамильной чести, о своей касте, о правилах приличия, готовится совершить недостойный поступок? — настаивал Мохим. — Ты готов голодать и терпеть всякие лишения, чтобы сохранять в чистоте индуизм, а твой лучший друг собирается тем временем отречься от своей касты и жениться на девушке из брахмаистской семьи? Интересно, как ты будешь смотреть людям в глаза, если это случится? Ты, Биной, наверное, рассердишься на меня, но у многих чешутся языки сказать обо всем этом Горе за твоей спиной. Я же сказал ему это при тебе, считая, что так лучше для всех. Если слух ложный, скажи об этом прямо, и делу конец, если же правильный — то нужно решить, что же делать.

С этими словами Мохим ушел, Биной же остался сидеть, так и не проронив ни слова.

— Так в чем же дело, Биной? — спросил Гора, повернувшись к нему.

— Объяснить, что произошло, в нескольких словах очень трудно, — сказал Биной, — я хотел рассказать тебе все по порядку, но, как видно, в этом мире ничто не делается так, как нам хочется. События сначала двигаются тихо, незаметно, словно тигр, который бесшумно подкрадывается к своей жертве, а в следующий момент ты уже оказываешься в их власти. Так и слухи — сперва они тлеют себе потихоньку, как слабый огонек, а когда вырвутся наружу яростным пламенем, то их уже не загасить. Поэтому иногда мне приходит на ум, что человек сможет достигнуть духовного освобождения, лишь совершенно отказавшись от всякой деятельности.

— Какая же это свобода, если от всякой деятельности откажешься один только ты? — рассмеялся Гора. — Как сможешь ты пребывать в состоянии покоя, если вместе с тобой не остановит своего развития и вселенная? Ведь этим ты достигнешь как раз обратных результатов. Бездельничая в то время, как весь мир работает, ты обязательно прогадаешь. Лучше уж смотреть в оба, как бы тебя не обогнали, пока ты один топчешься на месте.

— Это верно, — согласился Биной. — Со мной именно так всегда и бывает. Вот и на этот раз события меня обогнали. Я никогда не могу предугадать, какой они ход примут, а потом приходится за это расплачиваться. Можно, конечно, тешить себя мыслью, как хорошо было бы, если бы эти неприятности тебя не коснулись, но вряд ли это может помочь избежать их.

— Мне довольно трудно судить, поскольку я не знаю даже, о чем идет речь, — заметил Гора.

— Неумолимым ходом событий, — собравшись с духом, начал Биной, — я оказался поставленным перед необходимостью жениться на Лолите, ибо в противном случае она до конца своих дней останется мишенью для незаслуженных нападок и оскорблений со стороны членов «Брахмо Самаджа».

— Мне бы хотелось узнать поподробнее, что это были за события? — прервал его Гора.

— Об этом долго рассказывать, — уклонился Биной от прямого ответа, — Постепенно я все объясню, а пока довольствуйся тем, что я тебе сказал.

— Хорошо, довольствуюсь! Но я хочу сказать одно: если ход событий действительно неотвратим, то столь же неотвратимы и его печальные последствия. Если в «Самадже» считают, что Лолита заслужила оскорбительное отношение с их стороны, то помочь тут ничем нельзя.

— Но ведь я же имею возможность помочь этому! — воскликнул Биной.

— Если это действительно так, прекрасно, — сказал Гора, — но одних твоих слов, как бы красноречивы они ни были, тут недостаточно! Ведь если человек впадает в нищету, у него тоже есть возможность вырваться из нее. Он, скажем, может пойти грабить или даже убивать. Но разве это выход? Ты утверждаешь, что, женившись на Лолите, ты выполнишь свой долг по отношению к ней, а уверен ли ты, что это и есть самый главный твой долг? Разве у тебя нет обязанностей по отношению к обществу?

Биной не сказал ему, что именно сознание общественного долга заставило его отказаться от женитьбы на брахмаистке. Вместо этого он стал горячась отстаивать свою точку зрения.

— Мне кажется, что по этому вопросу мы с тобой никогда не договоримся, — заявил он. — Я вовсе не хочу сказать, что чувство к какому-нибудь человеку может заслонить от меня долг по отношению к обществу. Я только говорю, что есть нечто, стоящее выше, чем общество и люди, и это нечто — истина; ею-то и следует руководствоваться в своих поступках. Я согласен, что долг по отношению к отдельному лицу не должен стоять на первом месте, но это относится и к обществу, потому что нет у человека долга выше, чем бороться за истину и ограждать ее от всего.

— Я не понимаю истины, которая отрицает личность и общество и выше всего ставит себя! — воскликнул Гора.

— А я понимаю, — разгорячившись, настаивал Биной. — Не личность и общество над истиной, а, наоборот, истина над ними. Если признать высшим смыслом то, к чему стремится наше общество, то оно заслуживает проклятья. И если общество будет препятствовать мне выполнить то, что справедливо и правильно с точки зрения высшей истины, то моя первейшая обязанность по отношению к этому обществу и будет состоять в том, чтобы не считаться с его несостоятельными претензиями. Поскольку в моем намерении жениться на Лолите нет ничего дурного, поскольку фактически я обязан сделать это, то уклониться от брака с ней только потому, что обществу данный поступок неугоден, — будет с моей стороны насмешкой над истиной.

— Разве ты один решаешь, как правильно поступить в данном случае? Подумал ли ты, в какое положение ставишь этим браком своих будущих детей?

— Становясь на такую точку зрения, ты только узакониваешь социальную несправедливость, — возразил Биной, — зачем же ты тогда порицаешь конторского служащего, который терпеливо сносит оскорбления и попреки хозяина-англичанина? Ведь он тоже думает о своих детях!

Биной никогда не заходил так далеко в своих спорах с Горой. Еще совсем недавно душа его содрогалась при одной мысли о возможности разрыва с индуистской общиной. Он никогда не позволил бы даже мысли об этом закрасться ему в голову. Если бы не этот спор с Горой, дело приняло бы совсем другой оборот. Биной никогда не поступил бы вразрез со своими раз и навсегда установившимися понятиями. Но в ходе спора его увлечение, к которому примешивалось теперь чувство долга, выросло и окрепло.

Спор с Горой был очень горяч. Как всегда в такого рода дискуссиях, Гора не прибегал к логическим доводам, а лишь с величайшей — нечасто свойственной людям — страстностью отстаивал свое мнение. Так и сегодня он не щадил усилий, чтобы в пух и прах разбить Биноя, но скоро понял, что это не так-то просто. До сих пор каждый защищал в споре свою теоретически обоснованную точку зрения, и Биной обычно терпел поражение. Но сегодня столкнулись не два мнения, а два человека, и Гора уже не мог найти нужных слов, чтобы отражать сыпавшиеся на него словесные стрелы, они вонзались ему прямо в чуткое, наболевшее сердце.

— Я не собираюсь препираться с тобой, — сказал в конце концов Гора. — Словами тут делу не поможешь, правильное решение может подсказать только сердце. Но то, что ты хочешь жениться на брахмаистке и тем самым порвать связи со своим народом, лично мне очень тяжело и больно. Очевидно, ты способен на это. Я же никогда бы не мог — в этом, по всей вероятности, и заключается вся разница между нами, а вовсе не в знаниях и не в способностях. Нас влекут к себе и волнуют совсем разные вещи. Вряд ли ты испытываешь какое-то чувство к индуистской общине, раз уж ты готов нанести ей такой удар. Для меня же в ней сосредоточивается вся жизнь. Мне нужна моя Индия. В чем бы ты ни обвинял ее, как бы ни ругал, именно она нужна мне. Дороже и выше ее для меня никого нет на свете — и не будет! И я никогда не сделаю ничего, что могло бы хоть на волосок отделить меня от нее.