Вскоре после этого вернулась вторая группа, и я почувствовала возрастающее уныние. Они привели с собой семнадцать других людей, которых нашли, пока блуждали в лабиринте. Эти люди были «владельцами» того сектора города. Они сказали, что несколько дней назад верхние ярусы обрушились. Все эти дни они изучали любые пути, которые вели вверх или вниз. Для дальнейших исследований нужно было больше факелов, чем мы могли собрать.
Источники дерева почти истощились, в разграбленных комнатах больше не оставалось мебели, которую можно было бы использовать на факелы. Голод и жажда мучили всех. Если наш огонь погаснет, мы погрузимся в полную темноту. Когда я позволяю себе думать об этом, моё сердце начинает испуганно трепетать, и я впадаю в оцепенение. В свете костра трудно бороться с витающим вокруг городским «искусством». Погружённая в темноту, я быстро уступлю ему.
Я была не единственной, кто понял это. В молчании мы позволили огню догорать. Поток грязи стекал по главной лестнице, принося с собой сырость и холодный воздух. Люди искали друг друга не столько ради общения, сколько ради тепла. Я боялась первого прикосновения воды к моим ногам и задавалась вопросом, что сломает меня раньше — сплошная тьма или поток грязи.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем вернулась третья группа. Они нашли три лестницы, ведущие наверх. Все три были завалены и не давали возможности попасть на поверхность. И чем дальше, тем разрушенней становился коридор. Вскоре пришлось шлёпать по мелким лужам, почувствовался усилившийся запах земли. Когда факелы почти догорели, а вода стала холоднее и дошла уже до колен, они вернулись. Ритайо и Тримартин были членами этой группы. Я была эгоистично рада, что они снова рядом, пусть это и означало, что нам почти не на что надеяться.
Ритайо хотел разбудить Карлмина, но я спросила его:
— Зачем? Чтобы он смотрел в темноту и боялся? Пусть он спит, Ритайо. Кажется, ему даже снятся хорошие сны. Если бы я могла вынести его на солнечный свет снова, я бы разбудила его и попыталась вернуть обратно. А пока пусть его оставят в покое, — я села и Ритайо обнял меня, а я молча думала о Петрасе и моём бывшем муже — Джетане. Что ж, он принял хотя бы одно мудрое решение в жизни. Я чувствовала странную благодарность к нему за то, что он не позволил мне загубить жизни обоих наших сыновей. Надеюсь, что он и Петрас достигнут берега благополучно и, так или иначе, вернутся в Джамелию. По крайней мере, хоть один из наших детей сможет стать взрослым.
Мы ждали последнюю группу, и наши надежды сгорали так же быстро, как и наши дрова. Людям приходилось уходить всё дальше и дальше за топливом.
Наконец, Ритайо снова повысил голос:
— Либо они всё еще изучают дорогу, в надежде найти путь наружу, либо они нашли и боятся вернуться. В любом случае, мы ничего не выиграем, если останемся здесь. Лучше отправимся следом за их знаками, пока у нас ещё есть свет, чтобы увидеть их. Либо мы найдём ту же дорогу к выходу, либо все вместе умрём.
Каждый взял по куску дерева. Большей глупостью некоторых было собрать сокровища и тоже взять с собой. Никого не упрекали за это, хотя многие горько рассмеялись этой жадности. Ритайо без слов взял Карлмина. Меня тронуло то, что мой сын был ему дороже сокровищ. По правде говоря, я ослабла из-за голода, и не знала, смогу ли нести своего мальчика. Я только знала, что не оставлю его здесь. Тримартин перекинул Опли через плечо, тот был мягкий, словно утопленник. Утонувший в искусстве, — подумала я про себя. Утонувший в воспоминаниях о городе.
Одна из дочерей Челли, Пьет, всё ещё боролась со сном. Она спотыкаясь шла за матерью. Молодой человек по имени Стеррен предложил понести Ликею, и Челли расплакалась от благодарности.
И мы поплелись вперёд. У нас был один факел в начале процессии и один в хвосте, чтобы никто больше не мог пасть жертвой очарования города. Я шла в середине, и тьма, казалось, улавливала все мои чувства. Об этой бесконечной ходьбе можно мало что сказать. Мы не делали привалы, огонь съедал факелы с поражающей скоростью. Вокруг было темно и влажно, нас мучили голод и жажда, и утомлённые люди шагали со всех сторон. Я не могла увидеть зал, через который мы шли, только пятна света впереди и сзади. Понемногу, я передавала заготовки факелов тем, кто нёс свет. Последний раз я предложила факел, когда мы двигались мимо блестящей стены из черного камня с серебряными прожилками. Она была искусно украшена силуэтами людей. Ведомая любопытством, я протянула руку, чтобы коснуться одного, и даже не поняла, как Ритайо оказался рядом. Он поймал меня за запястье, прежде чем я коснулась силуэта.
— Не надо, — предупредил он меня. — Я задел такой однажды. Они прыгнут тебе в разум, если ты коснешься их. Не надо.
Мы следовали за отметинами пропавшей группы. Они отмечали тупики и рисовали стрелки, если продвигались дальше, так что мы продолжали идти и надеяться. Затем, к нашему ужасу, мы встретили их.
Они сгрудились в середине коридора. Факелы погасли, и они остановились там, парализованные сплошной темнотой, не в состоянии ни продолжить, ни вернуться. Некоторые из них были без чувств, другие заскулили от радости при виде нас и нашей группы, будто сама жизнь вернулась к ним.
— Вы нашли путь наружу? — спросили они нас, словно забыли, что это они ушли на поиски. Когда они, наконец, поняли, что были нашей последней надеждой, казалось, жизнь оставила их.
— Коридор тянется и тянется, — сказали они. — Но мы ещё не нашли ни одного пути наверх. Комнаты, в которые мы могли попасть, были без окон. Мы думаем, что эта часть города всегда была под землей.
Мрачные слова. Бесполезно останавливаться на них.
Так что мы двинулись дальше все вместе. Мы столкнулись с несколькими развилками, так что свой выбор делали почти всегда случайно. Нам больше не были нужны факелы, чтобы исследовать каждый путь. На каждом перекрестке мужчины, шедшие во главе, обсуждали, а затем выбирали дорогу. А мы шли следом, но каждый должен был задаваться вопросом, не сделали ли они роковую ошибку. Не удаляемся ли мы от пути к свету и воздуху? Мы отказались от факела в конце процессии и взялись за руки. Но даже так запасы дерева исчерпались слишком быстро, и у нас осталось сначала три, а потом два факела. Женщина упала на колени, когда зажгли последний факел. Он горел не очень ярко или, возможно, страх перед темнотой был так в нас силен, что и этого пламени нам было недостаточно. Я поняла, что мы все столпились вокруг факелоносца. Коридор стал шире, а потолок — выше. Время от времени свет факелов выхватывал серебряные силуэты или серебристые прожилки на отполированной стене из камня, и они до сих пор манили меня. Тем не менее мы безнадежно продолжали идти, измученные голодом, жаждой и — ещё больше — ношей. Мы не могли путешествовать быстро, но мы также и не знали, есть ли у нашего путешествия другой исход, кроме смерти.
Заблудшие призраки города снова преследовали меня. Искушение поддаться, оставить свою жалкую жизнь и погрузиться в воспоминания, всё возрастало. Обрывки их музыки, разговоров были слышны на расстоянии, мне даже казалось, что я могу почувствовать странные ароматы — и всё это искушало меня. Но разве не об этом Джетан всегда меня предупреждал? Что если я не возьму под усиленный контроль свою жизнь, я погружусь в своё искусство и оно поглотит меня? Но было так трудно устоять, оно затягивало меня, как рыбак — рыбу. И оно знало, что рыба клюнула, но выжидало, когда тьма окружит меня полностью.
Факелы догорали с каждым нашим шагом. Каждый шаг, который мы делали, мог быть в неправильном направлении. Проход расширился и привёл нас в холл, и я больше не могла видеть блестящие чёрные стены, но чувствовала, что они взывают к нам. Мы прошли фонтан, окружённый камнями. Напрасно мы искали что-нибудь, что могло заменить наши факелы. Древний народ построил всё на века — из камня, металла и обожжённой глины. Я знала, что все эти комнаты были не просто хранилищем или складом. Они верили, что всегда смогут жить здесь, что вода в фонтанах всегда будет танцевать в лучах света. Это было так же очевидно, как и моё собственное имя. Как и я, они глупо верили, что смогут жить вечно благодаря своему искусству. Теперь же от них осталась лишь маленькая часть.
