Сам Жуков по поводу этого заседания вспоминал: «Генерал Штеменко занял стол секретаря Совета. Сталин почему-то опаздывал. Наконец он появился. Хмурый, в довоенном френче… Он надевал его, когда настроение было «грозовое»… Неторопливыми шагами Сталин подошел к столу секретаря совета, остановился и медленным взором обвел собравшихся. Его взгляд на какое-то мгновение сосредоточился на мне. Затем он положил на стол папку и глухим голосом сказал: «Товарищ Штеменко, прочитайте, пожалуйста, нам эти документы».
В своих мемуарах Жуков представил дело так, будто бы его хотели обвинить «в подготовке заговора с целью осуществления военного переворота». При этом он ссылался на якобы зачитанные показания другого «своего друга» — Телегина.
Однако Борис Соколов опровергает и эту «красивую» выдумку, отмечая, что «на заседании не могли быть зачитаны показания Константина Федоровича Телегина, которого арестовали лишь 28 января 1948 года». Телегин действительно дал на Жукова показания, но в другое время и при других обстоятельствах.
Мягко говоря, Жуков писал в «воспоминаниях» неправду. Он не мог признаться, что считал себя обиженным и полагал, что Сталин не в полной мере удовлетворил его жажду славы. Он хотел получить больше почестей, наград и особых привилегий. Но на Военном Совете ни о каком заговоре речь не шла. Никаких «политических» обвинений в отношении Жукова не выдвигалось; об этом вообще ничего не говорилось.
Впрочем, еще в августе 1945 г. начальник Управления контрразведки СМЕРШ Группы советских войск в Германии генерал-лейтенант А.А. Вадис докладывал: «Жуков груб и высокомерен, выпячивает свои заслуги, на дорогах плакаты: «Слава маршалу Жукову».
Конечно, маршалу, сочинявшему позже мемуары, не хотелось предстать перед читателями в роли мелкого завистника, карьериста и лица, злоупотребившего своим служебным положением. Поэтому в «воспоминаниях» он сослался на якобы «политические» моменты в разборе его дела.
Сочинитель лукавил. О заговоре не было сказано ни слова. Маршала обвиняли в более прозаических пороках. А ему нечего было возразить на нелицеприятную критику.
На заседании Высшего Военного Совета с осуждением поведения и жестких манер Жукова выступили Василевский, Голиков, Конев, Рокоссовский, Рыбалко, Соколовский, другие маршалы и генералы, не понаслышке знавшие своего коллегу. Его уличали в грубости, нескромности и стремлении перехватить заслуги других военачальников.
Маршал Голиков уличал коллегу в «невыдержанности и грубости по отношению к офицерам и генералам». Кстати, уже позже, в 1961 году на XXII съезде КПСС, при очередной разборке достоинств полководца Голиков назвал его «унтером Пришибеевым».
По предложению Высшего Военного Совета от 1 июня Совет министров СССР 3 июня вынес «предложение об освобождении Маршала Советского Союза Жукова от должности Главнокомандующего Сухопутными войсками и от обязанностей заместителя Министра Вооруженных сил».
В совершенно секретном приказе министра Вооруженных сил Союза СССР № 009 от 8 июня 1946 года указывалось:
«Обстоятельства дела сводятся к следующему. Бывший командующий Военно-воздушными силами Новиков направил недавно в Правительство заявление на маршала Жукова, в котором сообщал о фактах недостойного поведения со стороны маршала Жукова по отношению к правительству и Верховному Главнокомандованию.
Высший Военный Совет на своем заседании от 1 июня с. г. рассмотрел указанное заявление Новикова и установил, что Маршал Жуков, несмотря на созданное ему Правительством и Верховным Главнокомандованием высокое положение, считал себя обиженным, выражал недовольство решениями правительства и враждебно отзывался о нем среди подчиненных лиц.
Маршал Жуков, утеряв всякую скромность и будучи увлечен чувством личной амбиции, считал, что его заслуги недостаточно оценены, приписывая при этом себе в разговорах с подчиненными разработку и проведение всех основных операций Великой Отечественной войны, включая те операции, к которым не имел никакого отношения (курсив мой. — К.Р.).
…Вопреки изложенным заявлениям Маршала Жукова на заседании Высшего Военного Совета было установлено, что все планы всех без исключения значительных операций Отечественной войны, равно как планы их обеспечения, обсуждались и принимались на заседаниях Государственного Комитета Обороны и членов Ставки в присутствии соответствующих командующих фронтов и главных сотрудников Генштаба, причем нередко привлекались к делу начальники родов войск.
Было установлено далее, что к плану ликвидации сталинградской группы немецких войск и к проведению этого плана, которые приписывает себе Маршал Жуков, он не имел отношения: как известно, план ликвидации немецких войск был выработан и сама ликвидация была начата зимой 1942 года, когда Маршал Жуков находился на другом фронте, вдали от Сталинграда (курсив мой. — К.Р.).
Было установлено далее, что ликвидация Корсунь-Шевченковской группы немецких войск была спланирована и проведена не Маршалом, как он заявлял об этом, а маршалом Коневым, а Киев был освобожден не ударом с юга, с Букринского плацдарма, как предлагал Маршал Жуков, а ударом с севера…
Было, наконец, установлено, что, признавая заслуги Маршала Жукова при взятии Берлина, нельзя отрицать, как это делает Маршал Жуков, что без удара с юга войск Маршала Конева и удара с севера войск Маршала Рокоссовского Берлин не был бы окружен и взят в тот срок, в какой он был взят».
Итак, заседание Высшего Военного Совета для чрезмерно амбициозного военачальника практически обернулось судом офицерской чести. В результате Совет министров СССР принял решение «об освобождении Маршала Жукова от занимаемых постов и назначил его командующим войсками Одесского военного округа».
Да, его лишили престижного кабинета в Москве, но не отправили ни в провинциальный Забайкальский округ, ни на Дальний Восток, ни в жаркую Среднюю Азию. 13 июня он прибыл в курортный город — «жемчужину у моря» — Одессу, но, конечно, для самого маршала это назначение стало почти трагедией. Между тем, кроме военных высокого ранга, в стране мало кто обратил внимание на неожиданное исчезновение из столицы заместителя министра Вооруженных Сил.
Но и это не вся правда. Новая неприятность настигла Жукова уже в теплой Одессе. 23 августа 1946 года на стол Сталина лег еще один любопытный документ, направленный заместителем министра Вооруженных сил А. Булганиным:
«Товарищу Сталину. В Ягодинской таможне (вблизи г. Ковеля) задержано 7 вагонов, в которых находилось 85 ящиков с мебелью. При проверке документации выяснилось, что мебель принадлежит Маршалу Жукову… Указанная мебель направлена в Одесский Военный Округ с сопровождающим капитаном тов. Ягельским. Транспорт №152/8431… Одесской таможне дано указание этой мебели не выдавать до получения специального указания…»
Но оставим на время рачительного маршала и вернемся назад. После смещения и ареста Шахурина министром авиапромышленности стал Хруничев. На очередном совещании, состоявшемся 8 июля 1946 года, Сталин выслушал доклад министра и его заместителя Яковлева о доводке серийных истребителей Ла-7, Як-3, Як-9. Но главным был вопрос о производстве реактивных истребителей. В это время уже создавалась база реактивной авиации тех
МиГов, Яков и серии самолетов «Ту», которые вскоре восхитят мир.
Как и в предыдущие годы, для осуществления своих намерений и планов Сталин остро нуждался в деловых, предприимчивых, но главное — в честных людях. Н.С. Патоличев позже вспоминал, как в том же году был свидетелем любопытного разговора. «Вечером, — пишет он, — мы с Кузнецовым были в кабинете Жданова. Вдруг звонок. У телефона — Сталин. Узнав у Жданова, кто у него в кабинете, он обратился к секретарям ЦК: «Назовите мне самого лучшего коммуниста».
Конечно, вопрос был совершенно неожиданным и необычным. Все замялись. Сталин любил иногда задавать вопросы, которые обескураживали собеседников своей логической необычностью. «Жданов, — отмечает Патоличев, — смотрит на нас, мы — на него. Потом догадались спросить Сталина, для каких же целей требуется «самый лучший коммунист». Сталин сказал, что надо подобрать работника для руководства торговлей в стране. Мы тогда долго перебирали руководящие кадры. И вот все единодушно остановились на В.Г. Жаворонкове».
