На свет появился небольшой медальон удивительно тонкой работы. Крошечные рубины, оплетённые золотым кружевом, складывались в рисунок, напоминавший раскрывающийся бутон цветка.

— Интересно, — Блайт тут же выхватил медальон из трясущихся пальцев старухи и поднес к глазам, пытаясь в пляшущих отблесках масляных светильников разглядеть украшение. — Ох, как интересно-то получается, Таша. Не зря мы сюда приехали.

Поднявшись, он швырнул на колени хозяйки, всё ещё хлюпающей носом, несколько золотых монет.

— Вот, держи. Считай, удача пришла-таки в твой дом, Бельга. Этого золота хватит и на новую лодку, и на молодую лошадь, и на пару-тройку безделушек, подобных этой. И ещё… — он склонился над распухшими ногами старухи, привычно активируя «исцеление». Полностью болезнь не изгнать, но на какое-то время страдалице станет легче.

Несколько томительно долгих минут Бельга тупо смотрела на поблескивающие монеты. Она за всю жизнь ни разу не видела и одного золотого гура, а тут их — целых три. Только вот радость не осветила сморщенное лицо, не заставила заблестеть от счастья или от жадности глаза. Сухие пальцы коснулись тяжёлых кругляшей, собрали их в кучку, снова рассыпали по одеялу. Взгляда на гостей она более не поднимала, лишь пробормотала сквозь зубы:

— Уходи, недобрый господин. Ты принёс золото, а забрал радость. Уходи, нет от тебя удачи.

Блайт пожал плечами и вышел, придержав дверь для Таши. Та с наслаждением глотнула чистого, наполненного запахом моря воздуха, столь приятного после душной и воняющей прогорклым жиром норы, и непонимающе уставилась на спутника.

— Стоило грабить старуху?

— Стоило, Таша, ещё как стоило. Если бы пришлось отобрать медальон силой, поверь, я сделал бы и это, не задумываясь. И спасибо тебе, очень удачно ты спросила, клянусь Эмиалом.

— Что в нем такого особенного? Опять эта пресловутая магия Формы?

— Нет. Это просто золото и рубины. Вопрос лишь в том, кому этот амулет принадлежал в прошлом.

— И кому? Ангер, ради всех богов, не дразни меня.

— Эта безделушка — свадебный подарок одного юного баронета своей возлюбленной. Семейная реликвия, хранимая домом Шедаль чуть ли не со времен Разлома. Лишь супруге главы или старшего наследника рода дозволялось носить «рубиновую лилию». Драгоценность, продать которую не посмеет ни один истинный Шедаль.

Его Величество Унгарт Седьмой, Император Гурана, в одиночестве сидел за огромным столом в кабинете, отделанном синими гобеленами. Если бы случайному человеку вздумалось (и удалось) заглянуть сюда, то он решил бы, что Император всецело занят государственными, несомненно, крайне важными делами — груда бумаг веером рассыпалась на столе перед пожилым невысоким человеком в тёмно-синем камзоле, но уже долгое время ни одной из строчек не касался взгляд.

Финансовые отчёты, доносы об истинных или придуманных злодеяниях, слёзные жалобы, униженные просьбы, обоснованные и не очень претензии — всё это в данный момент ни в малейшей степени не интересовало Императора. Куда больше его беспокоило то, что и должно беспокоить истинного властителя — положение дел в принадлежащей ему стране. Сведения о том, что на самом деле происходит на просторах Империи, стекались к её полновластному Императору не только от верной, хотя в последние годы и порядком сдавшей позиции Тайной Стражи. У Унгарта были и свои источники, служившие кто за плату, а кто и по каким-то иным, часто не вполне понятным Императору причинам. Люди, которых Унгарт не понимал, считались опасными, но он признавал — страх и золото отнюдь не самый крепкий поводок, его легко разорвать угрозами или звоном монет. Дилану он не понимал, но доверял ей.

Очень скоро дверь откроется, и в синий кабинет войдет человек, ни малейшего доверия к которому Его Величество не испытывал.

Унгарт снова уставился в стену невидящим взглядом — мысли его стремительно уносились в прошлое. Когда-то союз между Императором, Триумвиратом и Ночным Братством казался единственно правильным — сила, магия и страх, вот те три камня, на которых покоилось величие Империи. Но с тех пор прошло много лет, и ситуация в корне изменилась, это признавали многие — но мало кто решался произнести свои мысли вслух. Ночное Братство, некогда вселявшее ужас в сердца людей, изрядно измельчало, хотя Старший Брат всё ещё пытался при случае подчеркнуть свою значимость. Но следовало признать, старик, задержавшийся на этом свете сверх всякого разумного предела, умел продемонстрировать Императору лояльность и готовность к сотрудничеству.

Иное дело — Юрай Борох. Безликие за века, прошедшие с момента заключения союза, времени даром не теряли, превратившись в реальную силу, способную, при случае, не только оказывать решающее влияние на имперскую политику, но и — от себя самого Унгарт этого скрывать не собирался — но и вершить эту политику самостоятельно, не оглядываясь на трон Империи. Борох не пытался построить заговор, но чем дальше, тем вернее чувствовалось, что власть потихоньку, по капельке уплывает из рук Его Величества.

И что можно сделать? Отправить войска, дабы стереть с лица земли Святилище, а вместе с ним и скалу, на которой оно построено? Вырезать всех, носящих чеканные маски? Брон — неприступная крепость, но сильна она мужеством защитников, а не только высокими стенами и прочными воротами. Чёрная гора, на вершине которой построена обитель Верховного Жреца, являлась крепостью сама по себе, а защитники… Да, воины могут отступить или устрашиться, но вряд ли угроза смерти способна сломить дух Безликих. А узкие коридоры, вырубленные в камне, так легко превратить в смертельные ловушки. Допустим, императорские воины смогут сломить сопротивление колдунов и некромантов, но что потом? Лишившись поддержки магии, Империя ослабнет настолько, что с ней перестанет считаться даже Кинтара. О, речь не о вторжении, Ультиматум Зорана надёжно защищает обитателей Эммера от тревог войны. Но есть и другие способы.

Нет, такой исход Унгарта ни в малейшей степени не устраивал. Ему требовались Маски — но покорные его воле и не претендующие на большее, чем истовое служение благу Империи. Причём служение так, как понимал Его Величество, а не согласно указаниям Юрая. Императору требовались и Ночные братья — но лишь в качестве клинка в его руке. Клинок не должен думать и действовать сам, он обязан подчиняться воле хозяина и неважно, захочет ли тот обагрить клинок в крови, повесить на стену или отправить в кузнечный горн.

Пока же всё складывалось не слишком удачно. Сила и золото уплывали из рук. Поговаривали — и эти слухи, перенесенные на бумагу старательными слугами, регулярно появлялись на столе Его Величества — что в тайных схронах Триумвирата золота куда больше, чем в императорской сокровищнице. Да и боялись безликих куда сильнее, чем императорских гвардейцев или, скажем, воинов Тайной, давно уже ставших для всех явной, Стражи.

Давая разрешение на использование алого свитка, Унгарт действительно рассчитывал нанести рыцарям Ордена тяжелейшее поражение, но не одна эта мысль заставила его нарушить древние, веками подтверждавшиеся договорённости. Он надеялся, что применение запретной магии бросит — проклятье, не может не бросить — тень на тех, чьим уделом магия и была, на надменных чародеев в тяжёлых масках. Увы, всё вышло по-иному. Призванный демон, использование яда — эти позорящие честных воинов деяния тяжким грузом легли на самого Императора и, в его лице, на Империю. Проклятый Юрай свалил вину за происшедшее на Консула, а кому подчиняется Тайная Стража? Известно кому… и можно на каждом перекрестке вновь и вновь зачитывать обвинение Консула Блайта в измене, да толку с того? Людям можно запретить говорить, вырезав самые длинные языки, можно запретить излагать свои мысли на бумаге, отрубив пальцы — если надо, то по самую шею. Только вот никому и никогда не удавалось ещё запретить людям думать.

И Дилана туда же… в иное время её блестящий ум, позволивший захватить без боя северную инталийскую цитадель, считавшуюся практически неприступной, оказался бы должным образом вознагражден. Но нашлось достаточно глупцов, усмотревших в происшедшем нечто, недостойное истинного рыцаря. Теперь кое-кто приравнивал ход леди Танжери, жестокий, но вполне оправданный, к позорным действиям, совершенным, якобы, Консулом. Кому служит леди Танжери? Императору. Кому служил Консул?