— Вы еще очень слабы. За вами нужен уход. Доктор Зак поручил мне ухаживать за вами.

— Я бремя для вас. Мешаю вашим занятиям.

— Ну какое же бремя? Вы мне помогаете. Как вы чудесно танцевали возле дуба, и он распустил свои листья. А у колокола? Это вы извлекали из небытия стихи Мандельштама.

— Вы хотите, чтобы я осталась?

— Хочу.

Она мыла чашки, вытирала их полотенцем, и он видел, что она печальна, иногда покусывает губы, словно ее не отпускают горькие мысли.

Он решил совершить прогулку по городу и исследовать места, в которых появились загадочные красные человечки. Их обилие внушало тревогу, а их природа и назначение составляли загадку. Он посадил Веру в машину, и они стали колесить по улицам и площадям, отмечая скопления красных истуканов.

Они усеяли все главные трассы, свесив ноги с крыш, примостившись на фонарных столбах, присев на лавочки троллейбусных остановок. Целыми подразделениями они окружили правительственные учреждения, почтамт, телецентр, здания администрации и думы, и казалось, что они взяли под контроль все центры управления городом, и город находится во власти неведомых завоевателей. Их было много у зданий, где прежде размещались заводы и лаборатории, а теперь расположились автомобильные салоны, товарные склады, развлекательные центры. Целая армия окружала супермаркет «Ласковый мир», принадлежащий олигарху Касимову. Истуканы стояли у входа, будто осуществляли фейс-контроль покупателей. Плотно усеяли крышу, а двое прицепились к неоновой надписи. По периметру здания, на соседних уликах, на парковке машин виднелись красные, сколоченные из брусков фигуры, словно расставленные патрули. Прежде в супермаркете размещался секретный научный центр, в котором работал Садовников, и скопление деревянных пришельцев вызвало в нем беспокойство. Сберегаемая в глубине сознания тайна заволновалась, как эмбрион, проснувшийся в чреве матери.

Садовников чувствовал исходящие от истуканов волны враждебной энергии, пытливые, шарящие повсюду лучи.

— Какие странные куклы, — сказала Вера, разглядывая истуканов. — В детстве бабушка водила меня в парк, и там, на стволах старых кленов, было множество целые полчища, но они были безобидные, а от этих у меня болит голова.

— Эти не столь безобидны, — отозвался Садовников, чувствуя сквозь рубаху жжение, словно на грудь ему положили горчичник. Так действовали на кожу исходящие от истуканов лучи. Их плотность была столь велика, что они заблокировали электронику машины, и «Волга» встала. Пришлось выйти, поднять капот и, осторожно поводя ладонью над электронным блоком, снять электростатический заряд, прошелестевший голубоватой вспышкой. Закрыв капот, он экранировал всю машину, поместив ее в непроницаемый кокон. Для этого он использовал музыку Скрябина из поэмы «Экстаз», которая напоминала бурлящее серебро. Музыка окружала машину струящимися волнами красоты, всплесками страсти, лучистыми нимбами, сквозь которые не проникали ядовитые жала. Он осторожно провел автомобиль сквозь зону повышенной радиации, оставляя позади скопление истуканов. Постепенно освобождался от защитного кокона, совлекал серебряную ризу, которая улетела в небо и там продолжала сиять, как прозрачное серебристое облако.

Они остановились у сквера, где не было деревянных пришельцев, и на гранитном постаменте стояла пушка, — памятник фронтовикам и героям тыла, одержавшим победу в войне. Ствол пушки целился вдаль, словно всматривался в туманное прошлое, где гремели бои, горели европейские столицы, и русские артиллеристы «из сотен тысяч батарей, за слезы наших матерей» вели свой праведный огонь.

Возле пушки стоял худенький мальчик, с рыжей челкой, щедро посыпанный веснушками, в скромном пиджачке и галстуке, который, быть может, надел в первый раз.

— А вот и юный артиллерист, — сказал Садовников, подходя к орудию.

— Я не артиллерист, — ответил мальчик.

— А кто же ты?

— Я Коля Скалкин. Нам задали сочинение написать про эту пушку. А я ничего не знаю.

— Что ж тут знать-то. Гаубица, калибра 152 миллиметра, расчет из десяти человек, скорострельность 4 выстрела в минуту, скорость передвижения по шоссе 40 километров в час, длина ствола 3700 миллиметров.

Все это Садовников произнес, как по-писаному, глядя на пушку, выкрашенную в зеленый цвет. Коля Скалкин с изумлением выслушал Садовникова, но потом сказал:

— Мне про цифры не надо. Мне про то, как эта пушка стреляла и какие люди рядом с ней воевали.

Рыжеволосый мальчик тронул орудие, словно надеялся, что пушка отзовется на его прикосновение и поведает свою историю. Но пушка молчала.

— Она говорит, но ты ее не слышишь. Хочешь ее услышать?

— Хочу.

— Тогда положи руки на ствол и постарайся ни о чем не думать, только о пушке. Как будто она живая, и у нее есть душа. Закрой глаза и слушай. А что услышишь, тихонько пересказывай. А мы будем записывать. Согласен?

— Согласен.

Мальчик положил тонкие ладони на стальной ствол. Закрыл рыжие солнечные глаза. Глубоко вздохнул, словно переносился в мир сновидений. Садовников достал блокнот и ручку, передал Вере, а сам, не приближаясь к орудию, повел рукой по воздуху, словно оглаживал ствол, колеса, лафет и стоящего рядом мальчика. Пространство вокруг оделось в стеклянный свет. Тяжелый ствол и колеса стали прозрачными. Над головой мальчика образовался прозрачный столб света, который уходил высоко в небо и там сливался с прозрачной солнечной синью. Садовников убедился, что тяжелое, утомленное орудие превратилось в бестелесный образ, который вознесся в ноосферу и слился с хрустальной пушкой, что витала в нематериальных мирах. И оттуда, по стеклянному световоду, потекли голоса и гулы, рокоты канонады, неумолчные звуки войны, и мальчику казалось, что он спит и ему снится история пушки.

История стопятидесятидвухмиллиметровой гаубицы, написанная учеником 7-го класса Б, 12-й школы Николаем Скалкиным.

Шла война, и было очень тяжелое время. Многие жители нашего города погибли на войне. Другие сражались, и о них очень волновались их дети, жены и матери. И тогда жители нашего города решили собрать деньги, отнести на завод и отдать директору, чтобы там построили пушку. Деньги собирали, кто сколько мог. Деньги давали вдовы, чьи мужья уже погибли, и вдовы хотели, чтобы пушка отомстила врагу. Деньги дали родители тех, кто воевал на фронте, чтобы пушка спасла их детей. Деньги дал самый известный певец, самый знаменитый профессор и священник церкви.

Собранных денег хватило на одну пушку. Сначала отлили железный ствол. Потом старый токарь начал высверливать внутренность ствола. У токаря очень болело сердце. Он не уходил домой, потому что два его сына воевали, и он хотел, чтобы пушка скорей попала на фронт и спасла его сыновей. Он досверлил ствол и, когда шел домой, умер от разрыва сердца.

Пушку погрузили на платформу и повезли на фронт. Ее охранял молодой солдат, который стоял на платформе с винтовкой. Пушка ехала мимо деревень и больших городов, переезжала по мостам реки. Солдату было одиноко и холодно, он пел песни, и когда ночью взглянул на небо, то увидел, что в черном небе, усыпанная звездами, сверкает бриллиантовая пушка.

На фронте пушку передали артиллеристам, и офицер поцеловал знамя и сказал, что будет биться насмерть. В это время начали наступать немецкие танки, пушку направили им навстречу, и артиллеристы подбили два танка. Но в живых остался один командир. Ему снарядом оторвало кисть руки, он истекал кровью, но здоровой рукой зарядил снаряд и подбил третий танк.

Пушку перевозили с места на место лошади. Однажды они вместе с пушкой провалились под лед в болото, и артиллеристы ныряли в ледяную воду, пока ни вытащили орудие. Они развели костер, сушили одежду и пили водку. Тогда эту пушку назвали «Маней».

У пушки «Мани» появился новый командир. Он был очень храбрый. И еще он был красивый. Он полюбил девушку, которая была телефонисткой. И у них была свадьба. Вокруг пушки собрались артиллеристы, играла гармонь, танцевали, веселились. Ночью командир и телефонистка лежали на лафете, накрывшись шинелью, и над ними в небе горела пушка из звезд. На другой день командира убили, и он лежал на лафете, и к нему несли букеты полевых цветов.