– Вы абсолютно правы, Аркадий Трофимович. Нам всем предстоит сбросить бремя империи. Путешествие по рекам из Москвы в Петербург ознаменует начало вашей предвыборной кампании, где вы сможете обнародовать свой манифест. Рассматривайте меня как друга, который мог заблуждаться, но теперь готов искупить грех своего заблуждения. Кстати, – он обратился к Малютке, – я знаю, вы еще не зафрахтовали теплоход. И не надо. Администрация Президента предоставит в ваше распоряжение чудесный корабль, построенный на верфях Гамбурга. Он прибыл в Москву недавно, и теперь представляется случай употребить его по назначению. Если бы такой корабль был построен в Германии в тридцать седьмом году, он бы назывался «Адольф Гитлер». Но теперь, в благословенное время, мы дали ему имя «Иосиф Бродский» в честь великого космополита, всем творчеством отрицавшего империю.

– Отлично! – воскликнул Малютка. – Братцы, давайте жить дружно!

Теплоход «Иосиф Бродский», созданный германским гением на верфях Гамбурга, поражал своей красотой и величием. Казался башней с зеркальными этажами. Сочетал эстетику Парфенона и марсианской ракеты. Нежность белого лебедя и тяжеловесную грациозность кита. Его каюты завораживали комфортом, драгоценными породами дерева, инкрустациями из золота и серебра, картинами великих художников, приобретенных на аукционе «Сотбис». Рестораны и бары, концертные залы и дансинги позволяли превратить плавание в непрерывный пир и нескончаемый праздник. В трюме, как стальной гигантский мускул, помещался двигатель, блистающий своей чистотой и мощью. Из хрустальной рубки, напоминавшей кабину космического корабля, были видны дно и небо, окрестные берега и глубины. Приборы, сконструированные хитроумными немцами, сочетали корабль с орбитальными спутниками, мировыми столицами, помещали в ноосферу планеты, в прозрачный океан информационных потоков. На борту литерами из чистого золота, искусно сочетая графику готики, церковно-славянского и иврита, была выведена надпись «Иосиф Бродский». Белую трубу опоясывала алая полоса с золотым двуглавым орлом – символом президентской власти. Именно так выглядел теплоход вечером теплого августовского дня, пришвартованный к пристани Речного порта, в ожидании великосветских пассажиров.

Вездесущая пресса, пронюхав о свадебном странствии, оповестила публику об излишествах богачей, пересчитала золотые и серебряные сервизы, миллионные колье и браслеты, обнародовала списки VIP-персон, среди которых были знаменитые политики, всемогущие олигархи, прославленные артисты, что вызвало нездоровый ажиотаж завистливой толпы. Родились непристойные анекдоты, поползли крамольные слухи, состоялись демонстрации неимущих – пенсионеры под красными знаменами у памятника Марксу требовали прекратить бесчинства развратной Луизы Кипчак. Особенно злобствовала газета «Завтра», изображая теплоход как «плавучий сад извращений», перед которыми меркли фантазии маркиза де Сада.

Все это заставляло принять самые строгие меры безопасности.

По приказу Есаула вдоль всего речного маршрута из пятикилометровой зоны были выселены жители прибрежных деревень и поселков. Вдоль берега, в рощах и кустах, были установлены секретные посты и засады. Над водами барражировали вертолеты. По всему водяному пути прошел тральщик, процеживая глубины на случай закладки подводных мин. На самом теплоходе были установлены аппараты, противодействующие водным и наземным диверсантам, вероятность появления которых была весьма велика. Эти меры безопасности перемежались с ухищрениями дизайнеров и устроителей празднеств – возводились на берегах беседки в китайском стиле для увеселений и чаепитий, оборудовались причалы в виде греческих амфитеатров, создавалась подсветка деревьев и кустарников, готовились лазерные представления на облаках и на стенах окрестных соборов. Повсюду, где проплывал теплоход, планировались маскарады, фейерверки, пикантные увеселения, развлекательные прогулки. В строжайшей тайне блюлось время и место прибытия на теплоход Президента Порфирия, который прямо с альпийского курорта обещал подлететь на вертолете к плывущему кораблю и принять участие в празднествах.

Есаул лично контролировал меры безопасности, общался с разведкой, глушил скандалы, отвлекал внимание прессы от одиозной поездки. С ней был связан его тайный замысел. Его он лелеял под сердцем, окружая кольцами защиты, непроницаемой немотой. Запрещал себе думать о нем, зная, что у противника существуют технологии, считывающие мысли.

Он приехал на Речной вокзал незадолго до прибытия гостей. У трапа Есаула встретил и изысканно козырнул капитан теплохода Яким, молодой голубоглазый атлет, облаченный в белую форму с золотыми позументами. Узкий в талии китель был схвачен парадным поясом, на котором висел морской кортик, – узкий, спрятанный в ножны клинок с костяной инкрустированной ручкой. На ножнах извивалась золоченая змейка. Торец рукояти украшало золотое сердце.

– Обстановка? – спросил Есаул, поднимаясь на трап.

– Все готово, Василий Федорович. Вот ключ от вашей каюты, – Яким протянул хромированный ключ с набалдашником в виде резной головы Иосифа Бродского. Пока они шли по мягким коврам коридора, среди сверкающего лака и мягкого света плафонов, им попадались члены экипажа, молодые, спортивного вида люди в безукоризненно белых мундирах. Все состояли в молодежном движении «Нейшн», любимом детище Есаула. Все прошли школу корабельного искусства, были прикомандированы к теплоходу, владели языками, хорошими манерами, правилами светского тона.

Люкс, куда вошел Есаул, был лишен кричащей роскоши, свойственной остальным каютам. Напоминал деловой кабинет, где можно было работать, проводить совещания, связываться по многочисленным телефонам с Кремлем, Правительством, Государственной думой и Советом Федерации. Прямые телефоны соединяли каюту с Министерством обороны и МВД, штабами флота и армии. Телевизор с огромным плоским экранам позволял принимать несколько сотен телевизионных программ.

Есаул снял трубку голубого, без устройства для набора, телефона, услышал сдержанный голос: «Оперативный слушает». Удовлетворенно вернул трубку на место. Подошел к окну и стал смотреть на пирс, ожидая прибытия гостей.

Первыми явились новобрачные. Длинный, словно игла, перламутровый «линкольн» картинно выкатил на пирс в сопровождении тяжеловесных, как катафалки, джипов. Луиза Кипчак, обворожительная, в аметистовом платье, светясь жемчужным лицом, с полуобнаженной грудью, встала из автомобиля, царственно улыбаясь. Франц Малютка, тяжеловесный и мощный, с грациозностью гризли, протянул ей руку. Было видно, как чуткие белые пальцы Луизы опустились на могучую волосатую лапищу Малютки. Струнный квартет у трапа страстно заиграл «Маленькую серенаду» Моцарта. Бриллианты переливались на шее Луизы, ее локоны напоминали прическу загадочных женщин на картинах Борисова-Мусатова. Брачная пара под аплодисменты, сопровождаемая слугами с поклажей, проследовала на трап, где их встретил галантный капитан Яким. Отдал честь, верноподданно улыбался. Помощник капитана с поклоном протянул Малютке ключ от люкса с костяной головой Иосифа Бродского, проводил до дверей каюты.

Когда молодожены остались одни, Луиза оглядела роскошные комнаты, столы и кресла красного дерева, просторную кровать под шелковым балдахином, текинские ковры под ногами, приоткрытую дверь в туалет, где драгоценно мерцали фарфор унитаза и биде, зеркала и кафель, и сказала суженому:

– Как здесь мило, Франческа. Какой замечательный дом. Так давай же скорее впустим нашего домового, пускай обживает наше уютное гнездышко!

– Но не сейчас же, Лизок! – пробовал возразить Малютка.

– Именно сейчас. Нельзя нашего домового так долго держать взаперти!

Она положила свою чуткую аристократическую руку на пах Малютки, играючи расстегнула пуговки брюк, нырнула в открывшуюся норку. Малютка воздел к потолку остановившиеся бычьи глаза. Некоторое время в глубине, где орудовала прелестная рука, раздавался стук бильярдных шаров, а затем разбуженный неосторожным вторжением божок стал подниматься, выгибая ткань дорогих брюк. Убедившись, что разбуженный идол не уснет, Луиза извлекла шаловливую ручку. Нажала невидимую кнопку у себя на спине. Сбросила аметистовый покров, оставшись в тончайших трусиках «танго». Переступила светящийся ворох, словно вышла из лесного озера.