— Да, мэм, — пробормотала Салли Энн, прыснув в кулак, и ее конопатое личико неизвестно по какой причине залилось краской. Пошарив в стоявшем рядом шкафчике, она выудила оттуда склянку темно-синего стекла и с торжественным видом подала ее Эбби. — Может быть, желаете, чтобы я вымыла вам голову, мэм?

Эбби машинально потрогала волосы. Хоть они порой и доставляли ей немало забот, однако она гордилась своей шевелюрой — вот и сейчас она забеспокоилась, не намочила ли их?

— Нет, Салли Энн, не надо. Конечно, идея хорошая, но боюсь, тогда они вряд ли высохнут к вечеру.

Эбби вздохнула, с завистью глядя на смешливую горничную, чьи тугие локоны походили на медные пружинки. Она бы с радостью пожертвовала годом жизни, чтобы иметь такие локоны… Впрочем, Бог с ними, с локонами, она согласна и на то, чтобы ее волосы перестали напоминать сухую солому и хоть немного вились.

— Салли Энн, а ты, случайно, не умеешь укладывать волосы? Честно говоря, я просто иной раз не знаю, что с ними делать!

— Его светлость уже нашел для вас парикмахера, мэм, — весело прощебетала Салли Энн. — Он должен прийти буквально с минуты на минуту! Ой, так вам тогда нужно поторопиться, мэм! Небось он уже здесь!

Эбби позволила себе роскошь еще чуть-чуть понежиться в горячей воде, мысленно представляя себе наслаждение, которое ее ждет, когда ее волосами наконец-то займется искусный парикмахер. Но это длилось всего минуту — слова горничной вдруг дошли до ее сознания, и Эбби вытаращила глаза.

— Его светлость позаботился о том, чтобы найти для меня парикмахера? Как это любезно с его стороны — снизойти до таких мелочей!

Захихикав, Салли Энн кивнула и снова залилась краской.

— Да, мэм, он сам приказал! Элфи — это один из лакеев — так вот, он все-все мне рассказал! Как его светлость переживал, потому что — он так и заявил! — не может же он позволить вам появиться на сегодняшнем балу с волосами, словно у какой-то высушенной старой девы — гувернантки. И как раз нынче утром Элфи мне сказал, что его светлость послал его с запиской к мусью Парфэ!

— Только сегодня утром, говоришь, — задумчиво протянула Эбби, мысленно желая Киппу провалиться в геенну огненную за то, что он позволяет себе отпускать подобные замечания в ее адрес, да еще в присутствии их слуг! Фыркнув, она выбралась из ванны и с удовольствием позволила завернуть себя в горячее полотенце. Чтобы немного успокоиться, Эбби принялась яростно тереть свое тело, но кипевшая в ней злость была настолько велика, что она скорее всего обсохла бы и так.

Но больше всего ее бесило то, что Кипп, похоже, смотрел на нее как на нечто несовершенное, над чем ему придется еще работать и работать. Впрочем, какая-то доля правды в этом все же была…

Эбби немного остыла. А потом ей неожиданно стало грустно. И еще она страшно разозлилась. Что было уж совсем глупо — ведь, по правде говоря, она должна быть благодарна ему за заботу. С его стороны это самая обычная доброта. А то, что Эбби принимала за злость, было скорее обидой. Гордость ее была оскорблена — ей откровенно дали понять, что внешность ее, мягко говоря, далека от совершенства.

Сейчас Эбби и сама не могла бы сказать, что за чувства она испытывает; знала только, что безоблачное счастье, которым она минуту назад упивалась, исчезло без следа. Вслед за ним исчезло и ощущение независимости, к которому она уже привыкла. И это было куда печальнее, потому что Эбби очень дорожила свободой. Не хватало еще, чтобы Кипп теперь решал, как ей следует выглядеть, и все это только из-за щедрого содержания, которое он ей выделил.

Нетерпеливо отмахнувшись от Салли Энн, Эбби сама натянула белье — так, как привыкла делать это до сих пор, — и протянула руку за своим старым платьем, которое перевезли на Гросвенор-сквер вместе со всем ее скудным гардеробом.

— Салли Энн?

— Да, мэм? — Собрав мокрые полотенца, маленькая горничная с улыбкой присела.

Эбби невольно залюбовалась ею — до чего же славное существо, подумала она. Милая услужливая девочка. Но в эту минуту Эбби с радостью отправила бы служанку на другой конец света. Ей хотелось остаться одной — кричать, ругаться, швырять предметы о стену. Так он, значит, нашел для нее парикмахера?! Он лучше знает, как ей одеваться и как причесываться, возможно, даже туфли станет выбирать для нее сам — словно она не человек, а кукла, которую он купил в магазине! За кого он ее принимает, черт возьми?!

Черта с два, злобно подумала она. Еще посмотрим!

— В моем сундуке — на самом дне, если не ошибаюсь, — ты найдешь платье из тафты шоколадного цвета. Я была бы очень признательна, если бы ты его принесла.

На гладкий лоб горничной набежали морщинки.

— Как же так, мэм? А я как раз хотела бежать вниз да погладить для вас то красивое, розовое! Ну, то самое, мэм, что вы привезли с собой в такой шикарной белой коробке. А вы бы пока малость отдохнули, а там, глядишь, и мусью Парфэ придет! А потом бы я принесла вам блюдо с сандвичами, чтобы вы перекусили — ведь вы наверняка слишком взволнованны, чтобы пообедать как следует вечером, — так миссис Харрис сказала…

— Мне совсем не хочется ложиться в постель! И есть — тоже. К тому же мне очень нужно сказать пару слов его све… моему мужу. А поскольку еще слишком рано, чтобы надевать розовое платье, так и коричневое пока сойдет, — решительно заявила она, изо всех сил стараясь смягчить резкость своих слов.

Служанка открыла было рот, чтобы возразить. И тут же снова захлопнула его. Потом пожала плечами и дернула головой так, что огненно-рыжие кудряшки запрыгали по плечам.

— Ну… что ж, ладно, мэм.

Двадцатью минутами позже, услышав знакомое насвистывание, Эбби тихонько подкралась к двери, некоторое время внимательно прислушивалась, потом негромко постучала. Не дождавшись ответа, Эбби приоткрыла тяжелую дверь и бесшумно проскользнула в спальню виконта.

Ей уже случалось бывать здесь, когда миссис Харрис устроила ей нечто вроде обзорной экскурсии по всему дому, и Эбби знала, что покои виконта почти точная копия ее собственных, только поменьше. Разница между ними была разве что в мебели.

Мебель в спальне виконта была из темно-вишневого дерева. Тяжелые столы и стулья и массивная каминная полка из точно такого же дерева создавали бы ощущение некоторой мрачности, если бы не контраст со стенами цвета слоновой кости, сверкающую белизну которых удачно оттеняли роскошные портьеры глубокого винно-красного цвета. Сейчас перед камином стояла латунная ванна, над которой клубился пар. Возле нее валялись еще влажные полотенца.

Пол устилали мягкие ковры — как и стены, тоже цвета слоновой кости. Огромная, поистине королевская кровать, на которой без труда могли поместиться четверо мужчин, была застлана бархатным покрывалом того же цвета, что и портьеры. Такого же цвета были и шелковые простыни, край которых выглядывал из-под покрывала. На стенах висели семейные портреты, написанные в слегка мрачноватых тонах.

Спальня виконта ошеломила ее. Она подавляла, здесь трудно было дышать, и среди этого мрачного великолепия Эбби почувствовала себя маленькой и жалкой. Она внезапно поймала себя на мысли, что ей куда проще было бы разговаривать с виконтом в ее комнате, тем более что и он наверняка чувствовал бы себя там не в своей тарелке — Эбби давно уже заметила, что представители сильного пола, попав в женский будуар, обычно теряются, словно все это обилие шелков и кружев, ароматы духов и изящная хрупкая мебель лишают их почвы под ногами.

Между тем ее новоиспеченный супруг, беззаботно насвистывая, развалился в одном из стоявших перед камином обитых кожей вишневого цвета кресел. Откинувшись на мягкую спинку, он закинул ноги в шелковых носках на высокий табурет и бездумно следил за пляшущими в камине языками пламени. Мускулистое тело его прикрывал мягкий халат в винно-красных и темно-синих тонах. В руках он держал высокий хрустальный бокал, до половины наполненный темно-красным вином. Небрежно вертя его двумя пальцами, Кипп любовался игрой вина.