Одним словом, чем более мы знакомимся с средневековым городом, тем более мы убеждаемся, что он не был простою политическою организациею для охраны известных политических свобод. Он представлял попытку — в более широком размере, чем это было сделано в деревенской общине, — тесного союза для целей взаимной помощи и поддержки, для потребления и производства, и для общительной жизни вообще, — не налагая для этого на людей оковы государства, но предоставляя, наоборот, полную свободу для проявления созидательного гения каждой отдельной группы людей в области искусства, ремесел, науки, торговли и политического строя.

Насколько эта попытка была успешна, мы лучше всего увидим, рассмотрев в следующей главе организацию труда в средневековом городе и отношения городов к окружавшему их крестьянскому населению.

Средневековые города не были организованы по какому-нибудь заранее намеченному плану, в силу воли какого-нибудь постороннего населению законодателя. Каждый из этих городов был плодом естественного роста в полном смысле этого слова: он был постоянно видоизменяющимся результатом борьбы между различными силами, снова и снова приспособлявшимися друг к другу, соответственно живой силе каждой из них, а также согласно случайностям борьбы и согласно поддержке, которую они находили в окружающей их среде. Вследствие этого, не найдется двух городов, которых внутренний строй и исторические судьбы были бы тождественны; и каждый из них, взятый в отдельности, меняет свою физиономию из века в век. Тем не менее, если окинуть широким взглядом все города Европы, то местные и национальные различия отходят вдаль, и мы поражаемся существующим между всеми ими удивительным сходством, хотя каждый из них развивался сам по себе, независимо от других и в иных условиях. Какой-нибудь маленький городок на севере Шотландии, населенный бедными рабочими и рыбаками; или же богатый город Фландрии, с его мировою торговлею, роскошью, любовью к удовольствиям и одушевленною жизнью; итальянский город, разбогатевший от сношений с Востоком и вырабатывающий в своих стенах утонченный художественный вкус и утонченную цивилизацию, и, наконец, бедный, главным образом занимающийся земледелием, город в болотно-озерной области России, — по-видимому, мало имеют общего между собою. А между тем руководящие черты их организации и дух, которым они проникнуты, поражают своим семейным сходством.

Везде мы находим те же самые федерации маленьких общин, или приходов, и гильдий; те же самые «пригороды» вокруг «города»-матери; то же самое вече; те же внешние знаки независимости — печать, хоругвь и т. д. Защитник (defensor) города, под различными наименованиями и в различных одеяниях, представляет одну и ту же власть, защищая одни и те же интересы; заготовка пищевых запасов, труд, торговля — организованы в тех же самых общих чертах; внутренние и внешние столкновения зарождаются из тех же побуждений; мало того, самые лозунги, выдвинутые во время этих столкновений, и даже формулы, употребляемые в городских летописях, уставах, документах, оказываются те же; и архитектурные памятники, будут ли они по стилю готическими, римскими или византийскими, выражают те же самые стремления и те же идеалы; они задуманы были, чтобы выразить ту же мысль, и строились они тем же путем. Многие несходства оказываются просто различиями в возрасте двух городов, а те несходства между городами в одной и той же области, — например, Псков и Новгород, Флоренция и Рим, — которые имели реальный характер, повторяются в различных частях Европы. Единство руководящей идеи и одинаковые причины зарождения сглаживают различия, являющиеся результатом климата, географического положения, богатства, языка и религии. Вот почему мы можем говорить о средневековом городе вообще, как о вполне определенной фазе цивилизации; и хотя в высшей степени желательны исследования, указывающие на местные и индивидуальные особенности городов, мы все же можем указать главные черты развития, которые были общи всем им[241].

Нет никакого сомнения, что защита, которая обыкновенно и повсеместно оказывалась торжищу, еще со времен ранней варварской эпохи, играла важную, хотя и не исключительную, роль в деле освобождения средневековых городов. Варвары раннего периода не знали торговли внутри своих деревенских общин; они торговали лишь с чужестранцами, в известных определенных местах и в известные, заранее определенные, дни. И чтобы чужестранец мог являться на место обмена, не рискуя быть убитым в какой-нибудь распре, ведущейся двумя родами из-за кровавой мести, торжище всегда ставилось под особое покровительство всех родов. Оно было так же неприкосновенно, как и место религиозного поклонения, под сенью которого оно обыкновенно устраивалось. У кабилов рынок до сих пор annaya, подобно тропинке, по которой женщины носят воду из колодцев; ни на рынок, ни на тропинку нельзя появляться вооруженным, даже во время междуплеменных войн. В средневековые времена, рынок обыкновенно пользовался точно такою же защитою[242]. Родовая месть никогда не должна была преследоваться на площади, где собирался народ для торговых целей, а, равным образом, в известном радиусе вокруг этой площади; и если в разношерстной толпе продавцов и покупателей возникала какая-нибудь ссора, ее следовало предоставить на разбор тем, под покровительством которых находился рынок, т. е. суду общины, или же судье епископа, феодального владельца, или короля. Чужеземец, являвшийся с торговыми долями, был гостем, и даже носил это имя: на торжище он был неприкосновенным. Даже феодальный барон, который, не задумываясь, грабил купцов на большой дороге, относился с уважением к Weichbild, к вечевому знаку, т. е. к шесту, который стоял на рыночной площади и на верхушке которого находился либо королевский герб, либо перчатка рыцаря, либо образ местного святого, или же просто к кресту, — смотря по тому, находился ли рынок под покровительством короля, веча или местной церкви[243].

Легко понять, каким образом собственная судебная власть города могла развиться из специальной судебной власти на рынке, когда эта власть была уступлена, добровольно или нет, самому городу. Понятно также, что такое происхождение городских вольностей, которое можно проследить во многих случаях, неизбежно наложило свой отпечаток на их дальнейшее развитие. Оно дало преобладание торговой части общины. Горожане, владевшие в данное время домом в городе и бывшие совладельцами городских земель, очень часто организовывали тогда торговую гильдию, которая и держала в своих руках торговлю города; и хотя вначале каждый гражданин, бедный или богатый, мог вступить в торговую гильдию, и даже самая торговля велась в интересах всего города, его доверенными, тем не менее, торговая гильдия постепенно превратилась в своего рода привилегированную корпорацию. Она ревниво не допускала в свои ряды пришлое население, которое вскоре начало стекаться в свободные города, и все выгоды, получавшиеся от торговли, она удерживала в пользу немногих «семей» («les families», «старожилы»), которые были гражданами во время провозглашения городом своей независимости. Таким образом очевидно грозила опасность возникновения торговой олигархии. Но уже в десятом веке, а еще более того в одиннадцатом и двенадцатом столетиях, главные ремесла также организовались в гильдии, которые и могли, в большинстве случаев, ограничить олигархические тенденции купцов[244].