— Билет, — требовательным тоном изрек он.

Анвин подошел к будке, мужчина же, все так же сложив руки, сидел, задумчиво глядя на него. На руках были точно такие же татуировки, они вылезали из манжет и доходили до самых костяшек пальцев.

— Сколько? — спросил Анвин.

— Точно, — ответил мужчина.

— Сколько точно?

— Это вам будет стоить.

— Да-да, но сколько?

— Вот и правильно, — не сдавался мужчина, обнажая в улыбке желтые зубы.

Анвин почувствовал, что угодил в какую-то неприятность, но не мог понять, в какую именно.

Несговорчивый кассир дымил своей сигаретой и молчал как сфинкс. Потом он прищурился и посмотрел мимо Анвина в сторону входа.

Под ногами огромного клоуна проходил кто-то еще. Женщина. Она держала над головой развернутую газету и, прихрамывая, направлялась под потоками дождя прямо к будке. Это была мисс Гринвуд, завернувшаяся в красный дождевик. Быстро оказавшись у Анвина под зонтиком, она отбросила в сторону насквозь промокшую газету. Выглядела она еще более усталой, чем когда-либо, — разгульное веселье вчерашней ночи окончательно вымотало ее.

Мужчина в будке расстегнул ворот своего плаща. Под ним оказалась портупея с ножнами из потертой кожи, из которых торчало не менее дюжины кинжалов. Он ловко извлек один из них и взял двумя пальцами правой руки за кончик лезвия. Анвин по памяти сравнил оружие с тем, что фигурировало в оружейном справочнике Агентства: небольшой кинжал с узким лезвием и сбалансированной рукояткой. Это был метательный нож.

— Мистер Брок, — с укором в голосе обратилась мисс Гринвуд к тому, кто столь искусно выдавал себя за кассира, — не будете же вы в такой день требовать у людей входные билеты!

Анвин вспомнил это имя, оно часто встречалось в рапортах Сайварта, — Теодор Брок. Он тоже приехал в город вместе с бродячим цирком Калигари в качестве метателя ножей и пребывал в должности одного из заместителей Хоффмана. Это именно его неудачный бросок много лет назад оставил Клео хромой. Он выплюнул сигарету им под ноги и процедил сквозь зубы:

— Смотрите-ка, да это же сама несравненная Клеопатра Гринвуд! Не иначе как явилась проведать старых друзей!

— Я здесь вовсе не для того, чтобы восстанавливать прежние отношения. Это просто небольшая прогулка с моим новым другом, кажется, несколько меня опередившим. — И она бросила на Анвина игриво-сердитый взгляд.

— Вот поэтому вам и нужен входной билет. Это стоит денег — полюбоваться на уродцев. — Он улыбнулся. — Вы же сами это знаете, Клео. Как ваша нога? По-прежнему болит в дождливую погоду?

Она придвинулась ближе к его оконцу.

— Мой гость — частный детектив из Агентства, — строго пояснила она. — И пришли мы сюда по делу, расследуемому им в данный момент. Я думаю, мне удастся убедить его не замечать кое-чего, пока мы будем гулять по парку, но для этого вам следует быть вежливым.

— Из Агентства? — переспросил Брок. — Но шляпа-то у него неправильная!

Мисс Гринвуд подняла руку и прикрыла ладонью губы. Отгородившись таким образом от Анвина, она что-то сказала Броку шепотом на ухо. Тот наклонился вперед, потом отпрянул, размахивая ножом и дико вращая глазами. Что она ему сказала, Анвин не расслышал. А Брок между тем прикрыл глаза, опустив дрожащие веки. Кинжал выпал у него из пальцев и вонзился в подоконник; голова Брока с тяжким стуком склонилась рядом с ним. Метатель ножей уснул.

Мисс Гринвуд оглянулась по сторонам, потом закрыла оконце кассы.

— Пошли, быстро! — скомандовала она.

Они направились по дорожкам, усеянным битыми бутылками, сломанными игрушками, перьями, театральными афишами. Сооруженные много лет назад и расположенные по обе стороны центральной аллеи, павильоны парка имели вид гигантских животных, точнее, их голов с разинутыми пастями, через которые открывался доступ к экспонатам, выставленным под сводами их черепов. Рыло свиньи служило тоннелем, ведущим в зловонную темноту, глаза рыбы выступали в роли выпирающих наружу окон, клыки кошки являли собой сталактиты.

Они миновали эти павильоны и вышли к узкому тротуару, сбитому из досок, уложенных на шлакобетонные блоки. Мисс Гринвуд возглавила шествие, Анвин следовал за ней.

— Что вы сделали с Броком?

— Я велела ему спать, — ответила она.

В своих рапортах Сайварт не раз намекал на то, что Клео Гринвуд обладает некоторыми странными способностями, доведенными до совершенства за годы работы в странствующем цирке. Анвин тогда решил, что детектив просто чудит, фантазирует или даже прибегает к поэтическим преувеличениям («Воистину, — написал он однажды, — эта леди — совершенно сногсшибательная женщина!»), так что Анвин убрал все подобные характеристики. По всей видимости, он был не прав, когда это делал.

Они сошли с тротуара и пошли вдоль ларьков и шатров. Под сводами каждого из них был оборудован тир. Там на ржавых подставках сидели механические утки, все в дырках от настоящих пуль. Дождь барабанил по брошенным тележкам для продажи поп-корна и неподвижно застывшим каруселям, отбивая свою меланхоличную мелодию.

— Господи, как же это отличается от парка развлечений, с которым я когда-то приехала, — заметила мисс Гринвуд.

Это было истинной правдой: шестнадцать лет назад Анвин видел шумную и веселую кавалькаду красных, оранжевых и желтых грузовичков, проехавших через его район в направлении ярмарочной площади, где с тех пор и располагается луна-парк. Западный мост в то утро был закрыт для муниципального транспорта, чтобы не чинить помех проходу через него слонов. В газетах тогда часто встречались фотографии животных, вставших на дыбы на потеху публике. Весь город украшали афиши, обещавшие непривычные и хватающие за душу развлечения: Николаи, читающий мысли, великанша Хильдегард, «Тот, кто все помнит». Но более всего посетителей луна-парка привлекал чревовещатель Енох Хоффман.

Анвин никогда не видел его выступлений, но много слышал про них еще в те времена. «Человек с тысячей и одним голосом» являл собой необычное зрелище — никогда не носил ни колпаков, ни шляп, предпочитая одеваться в мешковатый, плохо сидящий на нем серый костюм и засучивать рукава пиджака. Выступая на сцене со своими номерами, он всегда небрежно отставлял в сторону мизинец; он быстро завоевал огромную популярность, причем его фокусы и иллюзионистские номера реализовывались как бы независимо от него самого, его магия словно бы проявляла себя совершенно самостоятельно. Те, кто видел его выступления, в один голос утверждали, что это нечто совершенно небывалое и невообразимое: по сцене разгуливали призраки, животные и неодушевленные предметы разговаривали со зрителями голосами знакомых им людей — родственников и друзей, живых и уже умерших. И этим призракам были известны самые заветные тайны и секреты, и многие из публики при их разглашении падали в обморок.

— Прием, только что примененный мной к Броку, известен мне с тех времен, когда я здесь работала, — пояснила мисс Гринвуд. — У нас с Енохом был отдельный номер. Гипноз, предсказание судьбы — нечто в этом роде. Конечно, все здесь теперь переменилось. А эти бренные останки отнюдь не могут служить местом развлечения.

Руины луна-парка Калигари неоднократно упоминались во многих рапортах, которые годами подшивал Анвин. Все бывшие работнички этого заведения оставались рассадником гнусных интриг, являлись порождением криминального прошлого; здесь обосновались отъявленные негодяи, заговорщики и воры — такими тут были все и каждый. Без них Хоффману никогда не удалось бы захватить власть в здешнем уголовном мире. Анвин заметил, что они внимательно наблюдают за ними с момента, когда они с мисс Гринвуд миновали билетную кассу. Эти люди-призраки стояли в своих обтрепанных пальто под навесами крыш игровых павильонов или прятались в тени заброшенных конюшен, готовили себе на открытом огне завтрак — мрачно скалящиеся бывшие униформисты, озлобившиеся клоуны, страдающие от артрита акробаты. Одни о чем-то разговаривали между собой шепотом, другие гоготали или разгуливали поодиночке, сплевывая на ходу. Анвин чувствовал запах жарящихся сосисок и видел дым, тонкими струйками поднимающийся от них в пропитанный дождем воздух.