Возник один неприятный вопрос: кто должен остаться в арьергарде, дав товарищу генералу и своим боевым друзьям возможность добраться до Симферополя?

Очередная засада была устроена по дороге к Никите. Сукины дети со снайперскими винтовками заняли десятка два точек и планомерно расстреливали всех, кто высовывался. Дураков было мало, и тогда гады палили просто по БМД, и винтовочные пули пробивали-таки алюминиевую броню и иногда в кого-то попадали. У гадов не иначе как были приборы ночного видения. У гадов было до хрена — и больше! — патронов. У гадов была связь.

Если бы у майора была хотя бы связь! Если бы он мог хотя бы нормально командовать своим батальоном! Но все частоты — две основные, две резервные — были забиты помехами. Дорога от Ялты до Никиты, которую крымский водитель промахивает за двадцать минут с учетом автомобильных пробок, заняла у батальона шесть часов. За это время Лебедь потерял еще четверть личного состава.

Поэтому, когда его еще и на Никитском перевале встретили огнем, подбив из гранатометов два БМД, он был готов лично рвать на куски сволочей-белогвардейцев. Он приказал вычистить весь склон над дорогой. Ребята выскочили из БМД и кинулись наверх пешим строем. Поднявшись метров на сто, они угодили под ураганный автоматный огонь. Несмотря на достаточно ясную лунную ночь потребовалось некоторое время, чтобы разобрать, что свои лупят по своим: роту капитана Деева принял за авангард наступающих беляков взвод лейтенанта Васюка из роты капитана Асмоловского. Пятеро погибли, четверо было ранено. Майору Лебедю в этот день положительно не везло.

Он наскочил было на Глеба с матюками, но скоро понял, что поступает как сволочь: все-таки Асмоловский шел не куда-нибудь, а к нему на выручку, и не его вина, что разведчики с обеих сторон напутали, приняли своих за врагов, и части схлобыстнулись в темноте.

Он извинился, после чего они начали думать.

Позиция сейчас у батальона была, в общем-то, хорошей. Если бы беляки взялись сейчас штурмовать Никитский перевал, они оказались бы ровно в том же положении, что и десантники два часа назад. Поэтому майор подозревал, что штурмовать Никитский перевал они не будут. Дурных нема.

— Как там этот твой? Верещагин? — спросил он.

— Ему как днем дали приказ не покидать вышку — так и не отменили.

— А насчет поперек приказа пойти он как — не такой?

Глеб решительно покачал головой — не такой.

— Это хорошо. Значит, он нас и прикроет.

— Ну, это нужно еще у него спросить, — вставил Говоров. — Это еще неизвестно.

— У него всего восемь человек, — сказал Глеб.

— Что ты предлагаешь? Оставить ему кого-то?

Глеб опустил голову. Он ясно понимал: если кто и должен оставаться с Верещагиным, то он. Его рота — самая свежая, остальные уже измучены ночным боем.

— Я останусь, — сказал он.

Палишко открыл было рот, но под взглядом майора снова его закрыл.

— Со мной — только добровольцы, — добавил Глеб. — Зачем мне больше взвода. Дорогу мы удержим столько, сколько потребуется. А теперь нужно отходить обратно к Гурзуфскому Седлу, и быстро — если побережье у них в руках, они могут выйти к нам наперерез.

— Хорошо, — сказал майор, подумав. — Насчет остаться со спецназовцми — ты, по-моему, горячишься. Но это мы на месте посмотрим.

Перед тем как захлопнуть люк БМД, капитан Асмоловский посмотрел на северо-восток — где ажурной свечкой торчала телевышка.

По расчетам Верещагина, красные должны были вернуться через час, много — полтора. Значит, нужно было торопиться.

Армейские уоки-токи рассчитаны не больше чем на четыре километра, но для Кашука, электронщика милостью Божьей, подключить уоки-токи к пульту телепередающей станции оказалось плевым делом. Правда, связь вышла медленной — Миллер и Берлиани слышали, что говорит Артем, а сами передать сведения могли только через Сидорука, засевшего на горе Черной. Берлиани этот «испорченный телефон» слегка раздражал.

Артем сообщил, что корниловцы и резервисты уже в районе Малого Маяка и что Карташов собирается послать Князю в помощь роту резервистов на «Бовах». Князь ответил, что они уже перебираются через Конек.

Он уже добрался до искомого места, где две дороги пересекали Альму, а потом — Узень. Рвать, вестимо, нужно было Узеньский мостик — тогда дорога сделается непроходимой только для БМД, а «Бовы», в случае надобности, пройдут.

Едва Георгий распаковал взрывчатку и принялся лепить пластик на опоры моста, как Артем вышел на связь и сообщил: красные вернулись на Роман-Кош.

Отражение атаки минометным огнем в переводе с русского на русский — это взрывы, стоны и крики, крошево тел, выпущенные кишки, оторванные конечности, скрип земли, песка и известки на зубах, выбитые стекла, кровь из ушей, визг мин и лязг осколков.

Резервисты кинулись в атаку, а попали в пекло. Тут нужно быть уже обстрелянным профессионалом, чтобы понять: останавливаться, а тем более отступать в такой ситуации — вдвойне губительно. Нужно бежать вперед и встретить врага лицом к лицу, не позволяя ему убивать тебя на расстоянии…

Штурмовую команду для следующей атаки Шеин приказал сформировать из ветеранов турецкой кампании. Отправил на крышу высотного дома снайперов — подавить вражеские минометы. Собрать, по возможности, всех раненых — доносящиеся с передовой стоны и вопли не способствуют укреплению боевого духа.

Волынский-Басманов, прибывший на место, схватился за голову.

— Кто уполномочил вас начинать боевые действия, Шеин?! Вы с ума сошли? Присоединение к СССР одобрено Думой, это мятеж!

— Я действую строго по уставу, сэр. По уставу, который предписывает мне начинать боевые действия по «Красному паролю».

— А вы не задумывались, кто передал этот пароль? Напрасно, милостивый государь, напрасно! У кого есть полномочия для его передачи? Я скажу: у Верховного Главнокомандующего. Главком Павлович был… изолирован еще днем, начальник Главштаба — тоже. По боевому расписанию командование принял Чернок, но Чернок был убит, и теперь главком — я. А я такого приказа не отдавал!

— «Красный пароль» был передан из Москвы, сэр… — тихо сказал адъютант.

— Молчать! — резко обернулся к нему Василий Ксенофонтович. — Молчать, пока вас не спросят. Дисциплину забыли?! Мы должны думать не только о себе, Шеин, но обо всей нашей стране, о России. Да, господа, о России, которой вновь угрожает кровавая гражданская война. Ибо в сложившейся ситуации наши действия нельзя назвать иначе как «мятеж».

— Возможно, — холодно ответил Шеин. — Но уже поздно что-либо менять.

— Уходить нужно, товарищ майор… — сказал ефрейтор Зимин.

— Спасибо, ефрейтор, я как-нибудь сам решу, что нам делать. Можете идти.

Беляев высоко оценил мужество и прекрасную подготовку Зимина, одного из шестерых посланных на разведку и одного из двоих вернувшихся, принесшего самые полные сведения. Он был даже готов представить Зимина к награде, но не собирался выслушивать от него советы и замечания. Даже правильные.

Действительно, надо было уходить. Помощь не придет, это ясно. В штабе дивизии или ничего о них не знают, или там свои проблемы.

Но куда уходить? Где прорывать кольцо окружения? Первоначальным планом было снестись с двумя другими батальонами, ударить одновременно, соединиться и уходить в Саки, к авиабазе.

Вернувшиеся разведчики принесли невеселые вести: два других батальона уже не окружены, а разбиты и захвачены в плен. Беляки кругом, их полно, они тоже подтащили минометы и орудия, и если еще не стреляют, то лишь потому, что чего-то ждут.

Беляев нутром чуял, что сейчас ему предложат сдачу. Он посмотрел на изящный телефонный аппарат, украшение стола, и, словно разбуженный его взглядом, телефон зазвонил.

— Майор Беляев слушает.

— Полковник Волынский-Басманов говорит. Товарищ майор, как вы себе представляете свое положение?

— Не дождетесь.