Имре не верил в свою удачу.

— Ну хорошо! — следователь поднялся, оказавшись почти на голову ниже Имре.

Еще заметнее стали широкие плечи следователя, и весь он, такой массивный, уперся проницательными глазками в допрашиваемого.

— Хорошо! Вам удалось совершить побег в суете от налета фашистской авиации. Но давайте рассуждать логически, — он, как профессор, читающий лекцию, в глубоком размышлении пальцами потер широкий лоб и снова посмотрел на Имре в упор, словно приготовился выстрелить: — Вы должны были сразу же пойти в сторону линии фронта. С целью перейти ее. А вы исчезли с радара.

Неожиданное сравнение, похоже, вдохновило его. Он сделал паузу, выжидательно вслушиваясь, не скажет ли чего Имре.

Имре помолчал. Он ощутил, что этот рябой крепыш готовит ему какую-то ловушку. Что длительное исчезновение Имре и было тем звеном для них, которое давало основание предполагать его шпионскую деятельность.

Следователь снова сел, выдвинул ящик, неторопливо достал «Беломор».

— Закуривайте! — протянул пачку следователь. — Ах да, вы, кажется, не курите?

Имре снова помолчал, подумав, что следователь с комендантом говорили о нем. И не удивился. Он вообще, кажется, перестал удивляться, только сообщение о кортике потрясло его.

Следователь с удовольствием прикурил от спички. Дождался, когда она догорела, изгибаясь и обжигая его короткие пальцы. С неменьшим удовольствием затянулся.

— Вот вам лист бумаги, напишите подробно, день за днем, где вы пропадали со дня побега и по день задержания. Особенно нас интересует следующий момент: откуда и почему вы постучались в ту избу, где и были задержаны. Вот вам ручка, вот чернильница. Пишите.

— Если бы разговор завязался за дружеской пирушкой, я бы сразу сказал вам, что в ту избу зашел, чтобы меня задержали. Там, правда, на двери не хватало вывески «НКВД», чтобы уж идти наверняка, а то я еще сомневался.

Следователь оценил юмор, не перебивал. Только сильнее сжал зубами мундштук папиросы, и желваки зашевелились.

— Ну а если серьезно, вам, наверное, известно, что на меня напал волк?

Следователь промолчал. Но по каким-то едва уловимым движениям лица Имре понял, что тот знает об этом больше, чем сам Имре.

— Сейчас, конечно, мне самому не верится, что такое произошло. Казалось, война даже зайцев разогнала, а тут волк. Будто кто специально на меня выпустил. Мгновенье — и я бы…

— Молчать!!.. — взорвался следователь. — Я не для того тут, чтобы ты мне лапшу на уши вешал!

Имре показалось, старлей хотел схватиться за кобуру, но сдержал себя, вместо этого вытащил из пачки другую беломорину. И, остыв, мрачно буркнул:

— Говорите по существу…

— Я и говорю по существу. Куда я мог еще постучаться, когда вокруг больше ни одного дома… В крови, израненный… Я даже не знал, в каком я состоянии. Да, впрочем, мне уже было все равно, лишь бы под крышу. Поставьте себя на мое место…

— Ну хорошо, — нехотя согласился собеседник. — А где вы раньше находились? — он заглянул в лежащий перед ним исписанный лист бумаги. — Два с лишним месяца?

«Выявлял секретные точки по деревням», — так и чесался язык съязвить этому толстолобому, но Имре чувствовал, горький бы получился юмор, да и не этого ждал от него приехавший допрашивать.

— Вы же сами утверждали: я должен был сразу же пробираться за линию фронта, — сказал Имре, догадавшись, что следствию не было известно о его поврежденной ноге. — Я сразу и пошел пробираться… Но у меня не было карты, а тут неожиданно снег выпал… Вот я и кружил…

— Целых два месяца? — переспросил, едва усмехнувшись, следователь.

— Показалось, целых два года…

— Ну ладно, напишите, что вспомните: где, как, с кем встречались. Короче говоря, подробности.

— Это пожалуйста… — с облегчением вздохнул Имре, радуясь, что удалось отвести самое главное подозрение — от старика с Ольгой.

Остальное пусть проверяют. Да и едва ли им это нужно. Даже правду за эти несколько лет война перепахала не один раз.

А ведь ничего особенного вроде не произошло. Какая-то комиссия прибыла из Москвы в количестве двух человек. В сопровождении коменданта лагеря и офицеров охраны комиссия зашла в барак аккурат в то время, когда лагерное население, как обычно, строем привели на обед.

По случаю прибытия проверяющих лагерникам дали послабление в виде нескольких минут отдыха. Каждый старался использовать эти золотые минуты на свой лад. Но при появлении начальства пришлось вставать у своего места, ждать, когда группа, неторопливо переговариваясь, неспешно продвинется по проходу. Издали видно было: проверяющие о чем-то спрашивали лагерников, что-то записывали.

Наконец начальство приблизилось, так же обстоятельно обсуждая какие-то вопросы. Проверяющие явно не торопились.

В желудке урчало…

— Они пообедали, не торопятся, — недовольно буркнул сосед.

— Куда торопиться? Сами себе хозяева, — сквозь зубы отозвался другой.

Группа медленно продвигалась. Комендант что-то объяснял гостям. Наконец проверяющие поравнялись с Имре. Подтянутый черноусый мадьяр окинул его быстрым взглядом, сказал на венгерском:

— Мы от нашего правительства, можете высказать свои жалобы.

Вдруг лицо его дрогнуло, вытянулось удивленно:

— Вы так похожи… Имре? Не может быть!

— Что, ваш знакомый? — подскочил второй представитель.

И все вокруг обернулись на восклицание. Комендант сделал вид, что не знает Имре, озабоченно посмотрел на часы, мол, время поджимает. Имре тоже не хотел пользоваться ситуацией, стоял молча.

— Имре, ты что, не узнаешь меня? Я Иштван. Мы же с ним, можно сказать, в одной песочнице играли, — в расчете на сопровождавших пояснил он.

Вокруг сдержанно засмеялись.

— Сто лет не виделись. И надо же — встретились!.. Это такой человек! Такой человек!..

Сопровождавшие смущенно топтались на месте.

— Ты узнал меня, Имре? — с надеждой и сомнением спросил друг.

— Иштван, спасибо тебе.

— За что? Имре!

— Что ты меня узнал.

— Как я мог тебя не узнать, Имре? Да, кстати. Ты не думал, чем будешь заниматься, когда выйдешь отсюда?

— А мы выйдем? — ирония и сомнение прозвучали в голосе.

— А как же? Война же закончилась. Должна быть депортация. Так чем будешь заниматься?

— Он прекрасно знает русский… — подсказал комендант.

— Он знает не только русский, — поправил Иштван. — Имре, нам нужны люди. Мы еще поговорим об этом. До встречи.

Он протянул руку, мягкую и теплую, как булочка. По крайней мере, такой ее ощутил Имре, прикоснувшись осторожно своей жесткой, как жесть, ладонью.

Имре уже не помнил, когда последний раз жал чью-либо руку. Сейчас он еще какое-то время стоял ошеломленный, пока комиссия не удалилась. В образе Иштвана прошел мимо совершенно другой мир, дохнув ароматом свободы, власти, достойной жизни. Мир, который, казалось, мог присниться только во сне. Но Имре сны не снились, если не считать минутное видение идущей с распахнутыми объятиями Ольги.

Вопрос, что он собирается делать, показался Имре тоже из области фантастики. Не верилось, что неволя может закончиться. Не случайно, наверное, каждый в лагере считал дни и часы. Гнал их, чтобы проходили скорее, а они с утренних сумерек, с минуты подъема тянулись и тянулись, придавливая к земле.

Соседи по бараку теперь как-то по-особому поглядывали на Имре. Неизвестно, чего больше было в этих взглядах: то ли зависти, то ли отчуждения. Вроде бы внезапно белая ворона залетела в барак. Хотелось взять в руки, но боязно. Имре не знал, как себя вести, кем он стал в глазах деливших с ним кусок хлеба. То вызов к коменданту, то на допрос, а теперь вот важный чин оказался его другом и на виду у всех жмет руку, радуется встрече. Не сон ли это?

Иштван — давний друг. Вместе купались в Дунае, ходили в горы, ночевали в лесу у костра. Даже были влюблены в одну девчонку, которая потом переехала куда-то с родителями. Тем и кончилось соперничество. Иштвана всегда притягивала политика, а Имре — небо. Разошлись, потеряли друг друга. Но правду говорят: пути Господни неисповедимы, а земля круглая. Хотя представить Иштвана в высоком чине… О! По крайней мере в таком, что бог и царь, — комендант лагеря, — перед ним не то что бы на четвереньках, но и не без трепета, — не ожидал. А он мелькнул, опалил ветром надежды.