В самом деле, взбираться по склону, покрытому скользкой травой, в тот вечер было жарко.
— Я обещал повести вас коротким путем, пыхтел сквайр, — и почему, спрашивается, этого не сделал? Когда вернемся, ванна нам не повредит. Вот мы и пришли, здесь можно сесть.
Небольшой сосновый лесок короной венчал вершину холма; у кромки стояла широкая прочная скамья; отсюда открывался чудеснейший вид; путешественники сели, отерли пот со лба и перевели дыхание.
— Ну вот, — заговорил сквайр, как только вновь обрел способность к связной речи, — тут-то вам бинокль и пригодится. Но сначала окиньте все взглядом. Право же! Лучше вида я не встречал.
Я пишу эти строки зимой, когда ветер стучит в темное окно, а в ста ярдах бушуют и бьются о берег морские волны, так что мне нелегко передавать те чувства и подбирать слова, которые способны перенести моего читателя в июньский вечер и заставить его увидеть чудесный английский пейзаж, о котором говорил сквайр.
Над широкой плоской равниной поднималась цепь больших холмов, покрытых зеленой травой или меховыми манто деревьев; лучи закатного, но еще не спрятавшегося за горизонтом солнца цеплялись за их макушки. Равнина была зеленой, хотя реки на ней не было заметно. Виднелись кустарники, пшеничные поля, изгороди и пастбища; небольшое движущееся белое облачко обозначило след проходящего вечернего поезда. Затем взгляду предстали красные фермы, серые домики, еще ближе расположились отдельные усадьбы и, наконец, замок, приютившийся у подножья холма. Из каминных труб ровно поднимался синий дым. Воздух пах сеном; совсем рядом рос куст диких роз. Это был пик лета.
Несколько минут прошло в тишине, затем сквайр стал называть главные достопримечательности, холмы и долины, показал, где находится город и прилегающие деревни.
— Ну вот, сказал он, — теперь вы сможете разглядеть в бинокль Фулнейкерское аббатство. Видите: большой зеленый луг, позади него — лес, затем на пригорке — ферма, а за ней — то, что вам нужно.
— Да, точно, — воскликнул Фаншоу. Вижу. Красивая башня!
— Наверное, вы смотрите не туда, — заметил сквайр, — что-то не припомню там башню, разве что вам попалась на глаза Олдборнская церковь. Непритязательный у вас вкус, если, по-вашему, это красивая башня.
— Не знаю, Олдборнская это башня или какая-нибудь другая, — сказал Фаншоу, продолжая держать бинокль перед глазами, — но она действительно милая. А сама церковь, судя по всему, большая; похоже, это центральная башня; я вижу еще четыре больших шпиля по углам и четыре поменьше между ними. Обязательно надо туда сходить. Это далеко?
— Олдборн находится примерно в девяти милях отсюда, а то и меньше, — ответил сквайр. — Давно я там не был; впрочем, не припомню, чтобы меня гуда тянуло. Теперь я вам еще кое-что покажу.
Фаншоу опустил бинокль, продолжая пристально смотреть в сторону Олдборна.
— Нет, — сказал он, — невооруженным глазом ничего не видно. Что вы собирались мне показать?
— Возьмите побольше влево — найти будет нетрудно. Видите довольно резко выступающий холм с одиноким деревом на вершине? Это находится на той же оси, где и дерево, на вершине большой возвышенности.
— Точно, — откликнулся Фаншоу, — кажется, я без труда скажу, что это такое.
— Неужели? — удивился сквайр. — Ну так скажите.
— Это Висельный холм, — был ответ.
— Как вы догадались?
— Если кто-то не хотел, чтобы об этом легко было догадаться, не надо было устанавливать там макет виселицы с висящим на ней телом.
— О чем это вы. — оборвал его сквайр. — На холме ничего нет, кроме леса.
— Напротив, — возразил Фаншоу, — там, на вершине, большая зеленая лужайка, а посреди — модель виселицы. Когда я взглянул на нее в первый раз, мне показалось, что на ней что-то висит. А сейчас, вроде бы, ничего не видно — или что-то есть? Я не уверен.
— Чепуха, чепуха, Фаншоу, на этом холме нет никакой виселицы. Там просто густой лес — совсем недавно посаженный. Я был там год назад. Дайте мне бинокль, а то я ничего не вижу. — После недолгой паузы, он произнес: — Я так и думал, ничего не видно.
Тем временем Фаншоу рассматривал холм — до него было всего две-три мили.
— Очень странно, — сказал он, — без бинокля в самом деле похоже на лес. — Он вновь поднес прибор к глазам. —
Удивительный
все же получается эффект. Хорошо видна виселица, зеленый луг, и кажется, я даже различаю людей, телеги, точнее,
одну
телегу, а в ней сидит человек. Но стоит убрать бинокль, и все исчезает. Наверное, это особенность закатного освещения. Надо прийти сюда днем, пораньше, когда солнце находится еще высоко.
— Вы сказали, что видели на холме людей и телегу? — недоверчиво спросил сквайр. — Что они там делают в это время, даже если предположить, что все деревья срубили? Давайте рассуждать здраво — посмотрите снова.
— Но я точно уверен, что видел их. Да, пожалуй, людей было немного, они расходились. А теперь — боже милостивый — такое впечатление, будто на виселице что-то раскачивается. Ужасно тяжелый бинокль, его долго не удержать. Все равно, поверьте мне на слово, леса там нет. Если вы покажете мне дорогу на карте, я завтра же туда отправлюсь.
Некоторое время сквайр пребывал в задумчивости. Наконец, он поднялся и произнес:
— Чтож, это лучший способ во всем разобраться. А теперь пора назад. Ванна и ужин для меня важнее всего.
На обратном пути он был не особенно разговорчив.
Они вернулись через сад и прошли в холл, чтобы положить на место трости. Там они обнаружили старика-лакея Паттена, который был явно чем-то встревожен.
— Прошу меня извинить, мистер Генри, — заговорил он тотчас же, — но боюсь, тут побывал злоумышленник.
Он показал на открытую коробку, в которой хранился бинокль.
— Ничего более страшного не случилось, Паттен? — спросил сквайр. — Неужели я не могу взять собственный бинокль и одолжить его другу? Я купил его на свои деньги, если ты помнишь. На распродаже имущества старого Бакстера.
Паттен поклонился, хотя объяснение его не удовлетворило.
— Вот и хорошо, мистер Генри, раз вы знаете, кто это сделал. Просто я подумал, что лучше об этом сказать, поскольку мне казалось, что эта коробка не покидала свою полку с тех пор, как вы ее туда поставили; вы уж извините, но после того, что произошло…
Он понизил голос, и продолжение разговора Фаншоу услышать не смог. Ответы сквайра были немногословными, зато сопровождались грубоватым хохотом; затем хозяин пригласил Фаншоу посмотреть предназначенную для гостя комнату. Кажется, в тот вечер ничего, относящегося к моей истории, больше не произошло.
Кроме, разве что, одной мелочи: странное чувство охватило Фаншоу сразу после полуночи — будто на волю вырвалось то, что нельзя было выпускать. Он почувствовал это во сне. Фаншоу прогуливался по малознакомому саду и остановился перед нагромождением неровных камней, осколков старого оконного витража церкви и даже фрагментов лепных фигур. Один из фрагментов привлек его внимание: похоже, это была резная капитель с изображением различных сценок. Он почувствовал, что должен ее вытащить; взявшись за дело, он с поразительной легкостью перенес наваленные на нее камни в сторону и стал вытаскивать саму глыбу. Тут к его ногам, негромко звякнув, упал оловянный ярлык. Фаншоу поднял его и прочел: «Не трогать ни при каких обстоятельствах. Искренне ваш, Дж. Паттен». Как часто бывает во сне, он воспринял это указание со всей серьезностью. И с тревогой, переходящей в страх, решил посмотреть, сдвинулась ли глыба. Еще как сдвинулась: она вообще куда-то исчезла. Зато открылся вход в тоннель, и Фаншоу наклонился, чтобы в него заглянуть. Во тьме что-то зашевелилось, и вдруг, к ужасу Фаншоу, оттуда показалась рука — ухоженная правая рука в опрятной манжете, торчавшей из-под рукава пиджака; она в точности повторила движение, которое обычно делают, когда хотят обменяться рукопожатием. Он задумался, насколько невежливо будет игнорировать приветствие. Но пока он рассматривал руку, она почернела, стала покрываться волосами и, кроме того, изменился жест: теперь она тянулась к его ноге, чтобы ухватить. Так что Фаншоу, забыв о политесах, с криком бросился бежать и проснулся.
