Бомбежки сделались атрибутом повседневности. Агата никогда не спускалась в убежище, опасаясь оказаться заживо погребенной под развалинами дома: проще умереть сразу. Но некоторые меры предосторожности она принимала: «Ложась спать, я прикрывала голову подушкой на случай, если посыплются выбитые стекла, а на кресло, рядом с кроватью, клала самые дорогие свои пожитки: шубу и резиновую грелку — вещи совершенно незаменимые по тем холодным временам. Таким образом, я была готова к любым превратностям». Заслышав очередной вой сирен и грохот снарядов, она бормотала сквозь свой всегдашний крепкий сон «Боже, опять!» — и засыпала снова.
Удары наносили не только немецкие снаряды. Она было предоставила Гринуэй интернату, вроде описанного в «Испытании невиновностью», но вдруг Адмиралтейство поставило владелицу перед фактом, что поместье реквизируется для нужд флота и дети должны немедленно выехать. Миссис Маллоуэн и занявшая ее дом миссис Арбатнот пытались протестовать, объясняя, что дети просто окажутся выброшенными на улицу, что надо дать им время хотя бы найти другое помещение. Но поскольку это грозило конфронтацией с Адмиралтейством, Министерство здравоохранения их не поддержало, детям пришлось уступить свое место американским офицерам.
«Можете не сворачивать ковры, к Рождеству все закончится!» Но миссис Маллоуэн убрала все полностью, хотя и не рассчитывала, что дом уцелеет от бомбежек или от самих военных. Вдобавок и дом в Уоллингфорде уже был забит эвакуированными, а когда те вернулись в Лондон, его сняли знакомые — пожилой инвалид с женой, к которым присоединилась их дочь с ребенком. Свободных домов, куда можно было бы переехать из Лондона, у Маллоуэнов не осталось.
2
Военный быт наладился довольно быстро. Агату коробило, что продовольствие распределялось не только по карточкам, как в первую войну, но было доступно в любом количестве за большие деньги. Эти деньги у нее имелись, но она не пользовалась преимуществом богатого человека, постыдным в условиях национальной драмы. Бывают моменты, когда единство народа не должно подрываться имущественными различиями! Она питалась преимущественно картошкой и тем, что посылали друзья из более спокойных уголков страны, почитая за неслыханную роскошь обычную копченую треску.
Макс был официально приписан к Министерству авиации, где требовались его знания топографии Востока, но, вероятно, пришелся кстати и где-то еще благодаря знанию арабского языка, и в конце концов после многих усилий получил назначение на театр военных действий, куда-то в Северную Африку[15]. Жена порадовалась за него, проводила племянника Джека в памятный ей Иран, а сама вернулась к прежней профессии фармацевта и поступила провизором в аптеку при госпитале. Розалинда, к неодобрению матери, не торопилась поучаствовать в войне. Может быть, в память отца, она подала заявление в Женские вспомогательные воздушные силы, но без всякого внутреннего воодушевления: «Нужно же что-то делать, а эта работа не хуже других». После такого объяснения ей отказали в приеме на службу. Потрудившись немного то там, то сям, она заполнила бумаги для поступления в военное училище: «Там не так любят командовать, как в летных частях». Однако еще не ушли бумаги, как она огорошила мать новым заявлением:
«— Сегодня утром я порвала все эти анкеты. В конце концов, мне вовсе не хочется работать в этом военном училище.
— Послушай, Розалинда, — грозно сказала я. — Так или иначе, но надо что-то решать. Мне все равно, чем ты займешься — выбери, что нравится, но перестань без конца рвать документы и начинать все сначала.
— Ну что ж. Я придумала кое-что получше, — ответила она и с крайней неохотой, с какой молодежь ее поколения вообще делится с родителями какой бы то ни было информацией, добавила: — В следующий вторник я выхожу замуж за Хьюберта Причарда».
Независимая, резковатая по манерам современная девица, к удивлению, устроила свою судьбу самым достойным образом. Это не был скоропалительный брак военных лет без мысли о будущем, как у ее родителей. Со своим избранником она познакомилась в доме любимой тети Москитик, куда он приехал как друг ее сына Джека. Хьюберт происходил из обеспеченной и приличной семьи владельцев огромного особняка в Уэльсе, увлекался разведением собак грейхаундов и даже носил монокль, — ничего лучшего не вообразить. Разумеется, никаких возражений брак вызвать не мог, Агата его не ожидала, но шоком событие ни в коем случае не стало.
«— Я приятно удивлена, что ты заранее уведомила меня о свадьбе, а не поставила перед свершившимся фактом.
Розалинда покраснела, и я догадалась, что попала в точку.
— Полагаю, это Хьюберт заставил тебя мне сообщить?
— Ну… В общем да, — ответила Розалинда. — Он напомнил, что мне нет еще двадцати одного года.
— Ну что ж, — сказала я, — придется тебе смириться с моим присутствием на свадьбе.
Было в Розалинде что-то „устричное“, что всегда меня забавляло, и в тот момент я тоже не удержалась от смеха».
Арчи Кристи давно уже не существовал в жизни дочери, никто и не вспомнил о нем, на свадьбу его не пригласили, но отцом он числился и вопрос о нем неожиданно всплыл, когда в Бюро записи актов гражданского состояния состоялась церемония с желаемым невестой «минимумом суеты». Регистратор не поверил в звание отца Розалинды: полковник Арчибальд Кристи, кавалер ордена «За безупречную службу», истребительный полк Военно-воздушных сил Великобритании.
«— Если он служил в Королевских военно-воздушных силах, он не может быть полковником, — сказал регистратор.
— Тем не менее он полковник, — твердо ответила Розалинда, — его звание указано верно.
— Он должен называться командиром эскадрильи, — настаивал регистратор.
— Но он не называется командиром эскадрильи, — Розалинда изо всех сил старалась втолковать, что двадцать лет назад все было по-другому и Королевских военно-воздушных сил еще не существовало. Регистратор твердил свое: летчик не может называться полковником. Тогда мне пришлось удостоверить „показания“ Розалинды, и в конце концов регистратор с крайней неохотой записал звание Арчи так, как мы говорили».
3
В 1942 году Англии стало легче: уже воевал СССР, наконец вступили в войну и США. Да и сама Англия привыкла к иному существованию или, во всяком случае, привыкла Агата Маллоуэн: «Происходящее вокруг стало представляться уже не кошмаром, а чем-то обыденным, казалось, что так было всегда. Обычным, в сущности, стало даже ожидание того, что тебя могут скоро убить, что убить могут людей, которых ты любишь больше всего на свете, что в любой момент ты можешь узнать о гибели друзей. Разбитые окна, бомбы, фугасы, а позднее крылатые бомбы и ракеты — все это воспринималось не как нечто из ряда вон выходящее, а абсолютно в порядке вещей. Война шла уже три года, и все это стало нашей повседневностью. Мы не могли даже представить себе жизнь без войны».
На Рождество 1942 года Хьюберт Причард получил отпуск — прямо как в первую войну, когда обе армии распускались на праздники! Опять только Восточный фронт не знал каникул… А 21 сентября 1943 года у Розалинды родился сын Мэтью. Надо признать, что женщины, способные родить ребенка в 1943-м, обладали исключительно устойчивой психикой, не подверженной стрессам военных лет! Бабушка не присутствовала при появлении внука на свет: дочь отправилась рожать под крылышко любимой тети Москитик, чем та была горда и счастлива. Но война многое изменила. В условиях нехватки врачей родильные дома перестали рассматриваться как заведения, куда приличным леди не следовало ложиться. Малыш появился на свет в роддоме около Эбни, а послеродовой период, оказавшийся крайне тяжелым, Розалинда провела в самом Эбни. Война ворвалась в его быт самым решительным образом: вместо шестнадцати человек прислуги у Мэдж осталась единственная приходящая кухарка! В шестьдесят лет ей пришлось учиться все делать самой и по дому, и в саду. Но то была Москитик! Словно динамо-машина, она носилась по дому и все успевала. Младшая сестра во время своих визитов поражалась неведомо откуда взявшимся трудолюбию и умелости старшей:
