2
Выходит, романы — ремесленные поделки для банально мыслящей публики? Полно, так ли все просто? Ведь некогда и Вальтер Скотт ставил собственное творчество очень низко по сравнению с трудами серьезных историков его времени. Но давно уже стало ясно, что в глазах читателей его романы составили эпоху, а по вкладу в историческую науку они эту эпоху опередили на сотню лет. А между тем он был искренен. И Конан Дойл искренне презирал своего Шерлока Холмса. И может статься, искреннее была и Агата Кристи. И даже наверняка искреннее.
Среди особенностей ее творческой манеры было многолетнее обдумывание замысла книги. Она не раз признавала, что сюжеты или образы вертятся в ее голове годами, прежде чем вылиться на бумагу. Только в начале ее писательской карьеры между толчком к замыслу и его реализацией почти не проходило времени (впечатления от кругосветного путешествия описаны уже в романе 1924 года; действие романов «Тайный враг» и «Тайна замка Чимниз» происходит в эпоху их создания). Позднее зазор бывал громаден. Так, аптекарь, встреченный в 1915 году, стал героем книги в 1961-м («Вилла „Белый конь“»); школа, куда ее дочь поступила в 1927 году, стала местом действия романа в 1959-м («Кошка на голубятне»). Первые впечатления от раскопок и супругов Вулли 1928 года отразились в романе 1936-го. Конечно, ничего странного в этом нет. Напротив, такое долгое обдумывание одновременно нескольких сюжетов приносило двойную выгоду. Она не тратила времени на бесплодное сидение над чистым листом бумаги, принимаясь за сочинение только тогда, когда весь замысел, герои и картины целиком созреют в ее голове, а уж слова сами найдутся. Кроме того, десятилетиями вызревавшие идеи не имели отпечатка ремесленной спешки, и при редкой продуктивности — два и более романов в год — она не создала ничего, что можно причислить к «ширпотребу», как нередко случалось с ее, преимущественно заокеанскими, собратьями-детективистами.
Играла роль и безудержность ее творческой фантазии, которая так забавно фонтанирует у ее миссис Оливер, в мгновение ока выдающей полдюжины взаимоисключающих объяснений одного события. Агата Кристи с удовлетворением заявляла, что не ощущает недостатка в идеях, их обычно даже слишком много, и неудивительно, что некоторым приходилось дожидаться своей очереди десятилетиями. Удивительно другое. Уже закончив книгу, она способна была отложить ее публикацию на четверть века и более! Ничем, кроме полнейшего равнодушия ко мнению читателей и критиков, этого не объяснить. На заре творческой жизни она, конечно, интересовалась их реакцией. Уверившись же в собственных силах, она обращала внимание на прием у публики либо только пьес (вот они ее очень беспокоили!), либо редких необычайных своих замыслов (как «Десять негритят»[10]). Все прочее казалось заранее предсказуемым: одобрят, раскупят.
Как правило, писатель творит, надеясь вызвать определенную реакцию читателей — естественно, из числа своих современников. Предвидеть эффект от своей книги, готовить его… и сознательно отказаться от удовольствия насладиться им — удел немногих авторов. Обычно авторское тщеславие, побуждающее человека публиковаться, этому препятствует. Агата Кристи же подготовила сразу две книги для посмертной публикации: «Занавес» как последнее дело Пуаро и «Спящее убийство» как последний выход мисс Марпл. И если «Занавес» не мог быть опубликован до самого последнего момента по сюжетным основаниям, то роман с мисс Марпл не ставит точку в ее биографии, его можно было напечатать в любое время, но писательница этого не сделала. А между тем он был написан за 35(!) лет до выхода в свет.
«В первый год войны я написала две книги сверх нормы — сделала это, опасаясь, что меня убьют во время налета. Поскольку работала я в Лондоне, вероятность такого исхода была велика. Одну, первую, я написала для Розалинды, в ней действовал Эркюль Пуаро; другую, с мисс Марпл — для Макса. Написав, я положила их в банковский сейф и официально оформила дарственную на авторские права Розалинде и Максу. Полагаю, рукописи были надежно застрахованы от любых неприятностей.
— Когда вы вернетесь с похорон или с заупокойной службы, — объяснила я, — вас будет греть сознание, что у каждого из вас есть по моей книге.
Они ответили, что предпочитают книгам меня самое, на что я заметила: „Надеюсь, что так“. И мы все посмеялись».
Здесь не сказано, о каких книгах идет речь, но одна из них, несомненно, «Спящее убийство». Все атрибуты времени и даты по возможности убраны из текста, но действие происходит до 1952 года, так как упомянуты король и принцесса Елизавета, еще не взошедшая на трон, при этом вся атмосфера явно довоенная. После войны молодая чета, не принадлежавшая к голливудским звездам или мультимиллионерам, не могла бы купить за наличные виллу над морем в курортном местечке — жизнь бесповоротно изменилась. Считается, что второй книгой был «Занавес». Если это доказано (например той дарственной), то придется признать, что позднее роман был кардинально переделан: прошедшая война в нем упоминается, ее последствия серьезно влияют на атмосферу действия, но в то же время Пуаро только что отдыхал в Египте, а среди персонажей есть служащие и военные, приехавшие из Индии, следовательно, действие происходит до 1950 года (когда началась революция в Египте, а Индия вышла из Империи). К более раннему времени его и нельзя отнести: все помнили, что Гастингс женился в 1923 году в романе «Убийство на поле для гольфа» и к 1940 году у него еще не могло быть четверых детей, из которых младшей дочери — существенно важному лицу в романе — уже 24 года. Агата Кристи неохотно старила своих постоянных персонажей, тем более не стала бы старить Гастингса преждевременно.
Когда бы «Занавес» ни был написан, она создавала его с наслаждением, желая наконец обойтись с осточертевшим Пуаро так, как давно мечтала. Ее раздражение против собственного детища выразилось не столько в том, что она заставила его сделать, и даже не в том, что довела до предела абсурда его маниакальную любовь к симметрии, а в том, что знаменитые усы Пуаро оказались… накладными! Но почему же она лишила себя радости испытать удовольствие от выхода романа в свет?! Всё от того же — от пренебрежения к своему творчеству и, как следствие, ко мнению о нем? К сожалению, идея заблаговременного написания книг для посмертной публикации оказалась подорванной долгой жизнью писательницы: «Спящее убийство» при выходе в свет стало насмешкой над бытом семидесятых годов, а Пуаро получился человеком, много лет активно действовавшим после того, как, оказывается, уже умер!
3
Нет нужды оценивать детективное творчество Агаты Кристи — любой читатель без труда составит о нем собственное мнение. Но некоторые комментарии к нему небесполезны. Произведения, вышедшие за подписью «Агата Кристи», легко делятся на три неравные части. Первая и наименее известная состоит из пары романов и нескольких циклов рассказов, затрагивающих чисто психологические проблемы и внешне близких Мэри Уэстмакотт, но без элементов автобиографичности. Романы относятся к позднему периоду — «Испытание невиновностью» (1957) и «Вечная тьма» (1967). Последний вырос из раннего рассказа, но с измененным и небесспорным замыслом: исповедь психически ненормального человека с этической точки зрения несколько сомнительна. Конечно, читателям было бы полезно научиться заранее понимать, кто из внешне нормальных людей может оказаться способным на ненормальные поступки, но вывод автора в том и состоит, что определить это заранее невозможно, — а тогда какой смысл вникать в мышление сумасшедших? Что касается «Испытания невиновностью», оно отражает больной для писательницы вопрос, который уже в ее время начали ставить не так, как, по ее мнению, следовало бы:
«Только невиновность имеет значение, а не вина. Не стану много рассуждать об убийцах; просто я считаю, что для общества они — зло, они не несут ничего, кроме ненависти, и только она — их орудие. Хочу верить, что так уж они созданы, от рождения лишены чего-то, наверное, их следует пожалеть, но все равно щадить их нельзя, как — увы! — нельзя было в Средние века щадить человека, спасшегося из охваченной эпидемией чумы деревни, ибо он представлял собой угрозу для невинных и здоровых детей в соседних селениях. Невиновный должен быть защищен; он должен иметь возможность жить в мире и согласии с окружающими.
Меня пугает то, что никому, кажется, нет дела до невиновных. Читая об убийстве, никто не ужасается судьбе той худенькой старушки в маленькой табачной лавке, которая, повернувшись, чтобы снять с полки пачку сигарет для молодого убийцы, подверглась нападению и была забита им до смерти. Никто не думает о ее страхе, ее боли и ее спасительном забытьи. Никто не чувствует смертельной муки жертвы — все жалеют убийцу: ведь он так молод».
