Однако Арчи резко отверг саму мысль о браке:
«— Нельзя придумать ничего глупее, — сказал он. — Все мои друзья тоже так считают. Слишком эгоистично и совершенно неправильно жениться очертя голову и оставить после себя молодую вдову, а может быть, и с ребенком.
Я не согласилась с ним. Я страстно отстаивала свое мнение».
Он победил, они решили провести Рождество у его отчима и матери. Однако решение, казавшееся ему единственно правильным утром в Лондоне, вечером в родном доме вдруг показалось совсем неправильным.
«Я уже легла, но еще не заснула, когда в дверь постучали. Я встала, открыла. Это был Арчи. Он вошел, захлопнул за собой дверь и отрывисто сказал:
— Я изменил мнение. Нам нужно пожениться. Сейчас же. Мы поженимся завтра.
— Но ты сказал…
— О, к дьяволу все, что я сказал. Ты была права, а я нет. Ясно, что мы должны поступить именно так. У нас остается два дня до моего отъезда.
— Но все это страшно трудно, — слабо возразила я.
Мы ссорились так же, как двадцать четыре часа назад, выдвигая противоположные аргументы. Нет нужды говорить, что он снова победил».
И не встал перед глазами ошеломленной натиском Агаты образ бьющейся на булавке бабочки! Впрочем, бессмысленно поверять любые решения военных лет разумом, ибо война изначально ему противоположна. В конце концов, статус жены или вдовы военного летчика был высок и послужил бы ей надежной защитой на всю жизнь.
Утром выяснилось, что специальное разрешение на венчание невозможно получить по случаю Рождества, гражданская регистрация невозможна из-за бюрократических проволочек. Мать Арчи впала в истерику от их намерения, отчим поддержал с условием, что они сами справятся с трудностями и тотчас исчезнут с глаз подальше. Полдня они носились по окрестностям: викарий согласился обвенчать их с нарушением некоторых процедур, они искали деньги на покупку разрешения, потом искали дружек, а сроки поджимали — после положенного часа венчание было бы незаконным… Запыхавшись и ошеломив себя и всех срочностью обычно неспешного дела, они кое-как успели к церемонии, в обычной одежде, и единственное, о чем в тот момент думала Агата, было желание… умыться. Так ровно через три года после первой встречи они все-таки сумели пожениться. Выйдя из церкви, Агата, трепеща, позвонила домой. Ее страх оправдался. Мэдж, приехавшая провести в Эшфилде праздники, раз уж привычная Швейцария оказалась недоступной, жестоко разругала сестру за опасность сердечного приступа, который может случиться у матери при внезапном известии о браке дочери. Но куда деваться? Молодожены решили ехать в Торки, однако добравшись туда лишь к полуночи в переполненных поездах, не посмели явиться в Эшфилд к потрясенным родственницам, а сняли номер в отеле, где и провели первую ночь (вероятно, просто рухнув в постель от смертельной усталости). К счастью, умиротворяющая атмосфера Рождества сгладила последствия их эскапады: утром в Эшфилде их встретили как положено обычаем, они сумели насладиться настоящим праздником. А на следующий день Арчи снова отправился на фронт. Он оставил жене свой первый дар — имя: Агата Кристи.
4
В госпитале уже все знали, что сестра Миллер сделала завидную партию, выйдя за капитана Королевских воздушных сил. Событие в условиях войны незаурядное.
«— Вам здорово повезло, сестра, — сказал раненый. — Вышли замуж за офицера, насколько я понимаю? — Я ответила, что действительно достигла этого головокружительного успеха. — Да, вам здорово повезло. Но не то чтобы я очень уж удивился — вы хорошенькая девушка».
Однако медицинские сестры отнеслись к случившемуся очень сдержанно. Сплошь незамужние, они практически не имели надежд на брак — а может быть, не особенно к нему и стремились? Для английских девушек выбор медицинской профессии был почти равнозначен уходу в монастырь для католичек. К ним и обращались всю жизнь как к монахиням: сестра такая-то. Нередко госпитальные сестры даже жили в особых общежитиях при больницах. В отличие от монахинь они могли в любой момент уйти, но куда? карьера врача оставалась закрытой для женщин, а менять высокий статус дипломированной сестры на участь горничной или компаньонки было бы нелепо. Агата выслушала от медицинских сестер весьма формальные поздравления, но ей было неясно, завидуют ли они ей или в душе сожалеют о новой жертве мужчины. Во всяком случае, она почувствовала, что атмосфера в госпитале стала для нее не слишком дружественной.
Летом они встретились с Арчи в Лондоне во время его очередного трехдневного отпуска. Он выглядел нервным, издерганным, не желал слышать ни о чем неприятном. Его мучил синусит (воспаление пазух носа) — совсем неромантическая болезнь, сопровождавшаяся вдобавок сильными головными болями. Вскоре после его возвращения на фронт от него пришло известие, что из-за синусита он больше не будет летать, ему поручили организационную работу в авиации. Для карьеры это было прекрасно, репутацию отважного офицера он давно заслужил, а невозможность непосредственного участия в боевых действиях теперь казалась не столь обидной, как показалась бы год назад. Шел к концу 1915 год. Сводки неизменно гласили: «На западном фронте без перемен». Войну за всех союзников вела теперь одна Россия.
Жизнь в госпитале тоже стала иной. Полевые госпитали перевели во Францию, с ними из Торки исчезли вши, ампутации и пр. Теперь приходилось лечить преимущественно солдат — жертв различных болезней, соответственно резко возросла потребность в лекарствах. При госпитале создали аптеку, и Агата охотно перешла туда на работу. Фармацевты тех лет не имели возможности просто отпускать больным требуемое количество патентованных таблеток; все лекарства приходилось готовить самим по рецептам докторов. Нужно было изучить химию, о которой девушки даже не подозревали, разобраться в формулах, ядах, пробирках и т. д. и т. п. Сдача экзамена на звание помощника фармацевта была делом сверхсложным, которое в Англии усугублялось тем, что требовалось знание метрической системы, полностью непонятной никому из британцев, включая докторов. Для них 0,1 г и 0,01 г не представляли разницы, что было особенно интересно, если речь шла о ядах! Знакомство с медициной и фармакопеей «изнутри» произвело сильное впечатление на молодую женщину. Если прежде она испытывала неприязнь к докторам за их презрение к персоналу, но прощала во внимание к их искусству, то теперь она разуверилась в самом этом искусстве: «Любой профан, каковым я себя считала, наивно верит, что доктор занимается пациентом строго индивидуально, подбирает самое подходящее для него средство и, исходя из этого, выписывает лекарство соответствующего состава в нужных дозах. Вскоре я заметила, что тонизирующие препараты доктора Уиттика, доктора Джеймса и доктора Вайнера не имеют ничего общего между собой и столь же не зависят от заболевания пациента, сколь зависят от доктора».
С тех пор в ее романах обаятельные доктора стали частыми героями — но либо преступниками, либо жертвами! Лишь однажды врач, эпизодический персонаж «Смерти в облаках», остался благородным и живым, однако ему пришлось пожертвовать медицинской практикой и вообще покинуть Англию ради счастья возлюбленной.
Фармацевты оказались не лучше. Тот, у которого сестра Кристи обучалась, однажды поразил ее странностью поведения:
«Однажды, может быть, стараясь произвести на меня впечатление, вытащил из кармана комочек темного цвета и показал мне его со словами:
— Знаете, что это такое?
— Нет, — ответила я.
— Это кураре, — заметил доктор. — Вам известно, что это такое?
Я ответила, что в книгах читала о кураре.
— Интересная штука, — сказал доктор, — очень интересная. Если он попадает в рот, то не приносит никакого вреда. Но стоит ему проникнуть в кровь — вызывает мгновенный паралич и смерть. Именно им отравляли стрелы. А вы знаете, почему я ношу его в кармане?
— Нет, — ответила я, — не имею ни малейшего представления. „Вот уж глупость“, — подумала я, но удержалась и ничего не добавила.
— Что ж, — сказал он задумчиво, — наверное, дело в том, что это дает мне ощущение силы.
Тогда я взглянула на него. Это был маленький смешной круглый человечек, похожий на малиновку, с крошечным красным лицом. В данный момент он просто лучился чувством детского восторга.
Вскоре после этого мое обучение закончилось, но я часто думала потом о мистере Р. Он поразил меня и, несмотря на вид херувима, показался весьма опасным человеком».
