И вот теперь она подлетала к столице Франции, к запретному, в мечтаниях, городу. В сознании это никак не укладывалось, а потому всё существо бывшей воспитанницы целомудренных советских задворок бунтовало и трепетало одновременно. Но вскоре к бушующему смятению медленно, но верно, начал примешиваться страх: а что если ее не встретят, как обещал этот хитрый волчок-горбунок? Куда она, в таком случае, денется? Что будет делать?… Ошеломленная Самсут совершенно забыла, что сейчас у нее в сумочке лежала банковская карта с весьма солидной суммой на счету, плюс чеки на целое, по нынешним ее меркам, состояние, а потому продолжала мыслить как человек, у которого в кармане едва-едва хватает на то, чтобы дожить до завтрашнего дня.

Наконец, самолет благополучно приземлился. Стюардесса на прощание мило улыбнулась, и вот Самсут уже медленно шла вдоль толпы встречающих, всеми силами сдерживая нервную внутреннюю дрожь. С каждым новым шагом страх окутывал ее все сильней и сильней. А вдруг это никакие не встречающие там стоят, а просто такие же пассажиры, как и она? «Ах, если бы и правда — как и она!»

При этой мысли Самсут вдруг поймала себя на ощущении, что она разительно отличается от всех других находящихся здесь людей, и на нее все смотрят, словно на какое-то заморское диво. Ей в данные мгновения было совсем невдомек, что это, разумеется, являлось совершенной ошибкой: на самом деле по аэропорту шла интересная женщина, с загаром, удачно оттенявшим серебро волос, а слегка более, чем необходимо, широковатые бедра эффектно подчеркивали законченность ее женственности. И можно сказать даже более того: ясностью, непосредственностью и открытостью лица она явно выделялась из большинства окружающих ее людей.

Именно по этому-то ее выражению призывного ожидания и неведения и узнала раньше всех других эту неожиданную гостью хохотушка Ануш.

— Смотрите, смотрите, это точно она! — защебетала Ануш, вся так и вытянувшись навстречу Самсут. — Ни у кого из француженок не может быть такого искреннего лица! — рассмеялась она затем, как бы поясняя причины своей уверенности, и потянула двух своих подружек — Габриэль и Берту — за собой.

Все трое заканчивали армянскую школу в Париже и были неразлучны. Все трое не были похожи на француженок ни внешностью, ни темпераментом, а друг от друга отличались лишь разной степенью армянской крови. Ануш, младшая сестра Дарецана, была чистокровной армянкой, Габриэль — квартеронкой, а Берта запуталась в своих армянских родственниках еще где-то в середине девятнадцатого столетия. Впрочем, все это не мешало девушкам дружить, а главное с ума сходить по армянской культуре. И поэтому звонок Дереника из Афин привел Ануш в настоящий восторг. Как же, помочь человеку, который ищет свои армянские корни, да еще и русской армянке, которых они никогда еще не видели. А к тому же — показать Париж тому, кто в нем еще никогда не бывал! Задача выпала на их долю упоительная, и Ануш тут же мобилизовала своих подруг придумывать всевозможные развлечения, благо стояло лето. Брат предлагал прислать по и-мэйлу фотографии приезжающей, но Ануш гордо отказалась: ей ли, армянке, не узнать соплеменницу? Нет, нет и нет! Только чутье и наитие! И она ни за что не ошибется! Тем более, если что, у нее двое помощниц. Дереник хмыкнул, но на всякий случай добавил, что ни французского, ни армянского клиентка не знает, и, вообще, с этими сумасшедшими русскими надо держать ухо востро. Ануш в ответ тоже хмыкнула и заявила, что ключик подобрать можно к каждому.

И вот теперь она сияла от гордости — уверенность в собственных силах не подвела ее, и она сразу же безошибочно угадала гостью. И в следующую секунду на Самсут обрушился плеск летних платьев, мелькание тонких загорелых девичьих рук и море какого-то птичьего языка, в котором смешивались русские, французские, английские и армянские слова. Впрочем, сами девушки в первый момент и вообще показались ей какими-то экзотическими птицами. Одна — черная, как смоль, крошка, — в ней Самсут сразу узнала сестру волчка-горбунка; другая — среднего роста и рыжая; а третья — высокая узкая блондинка. Все они говорили, перебивая друг друга, и все сияли большими черными глазами.

— …А что, у вас много вещей? Быть может, нам и не заезжать домой, а сразу отправиться в ночной Шанзелизе? — радостно поинтересовалась рыжая, и слова ее для Самсут прозвучали настоящей сладостной песней.

«Шанзелизе, ах, Шанзелизе…» Сладкая песня… Джо Дассен… Конец семидесятых… Только-только начинающаяся юность… В ту пору это слово казалось ей каким-то загадочным заклинанием. Лишь много позже она узнала, что это и не слово вовсе, а название места. Да к тому же еще и состоящее из дух слов — «Champs» и «Elysees» (Елисейские поля). «Но, черт, эти проклятые чемоданы!»

— Ты с ума сошла, Габриэль! — тем временем одернула подругу рассудительная Ануш. — Я всегда говорила, что квартероны — везде самые бешеные. Сначала надо дать человеку привыкнуть. И вообще, может быть человеку сейчас нужно просто элементарно выспаться? Вы не забыли, что на дворе, между прочим, ночь?… Скажите честно, Самсут, вы хотите спать?

— О нет! Ни в коем случае! — решительно запротестовала Самсут. — Я в Париже — вот это для меня самый настоящий сон! И едва ли я смогу когда-нибудь к нему привыкнуть.

— Армянам с их историей надо уметь не привыкать, а мгновенно встраиваться в ситуацию, — вдруг серьезно заметила блондинка. — Так что лучше и вправду отправимся прямо сейчас в «Ля Дюре»…

— Нет уж, лучше сначала в «Фуке»!

— О, нет, туда наша гостья отправится тогда, когда выиграет свое дело!

Блондинка вдруг рассмеялась.

— Этак нам придется ждать слишком долго. Помните Лину Рено? Сколько десятилетий она судилась, чтобы доказать свои наследственные права на девяносто девятый дом? Всю жизнь на это положила — нет, тогда и правда лучше в «Дюре».

Мимолетное замечание о несчастной женщине, потратившей на доказательства своих наследственных прав всю жизнь, весьма не понравилось Самсут. Уж она-то никогда не сделает такую глупость! Да и вообще, она в глубине души очень надеялась — через пару дней опять выяснится, что все это лишь очередное заблуждение, ошибка, розыгрыш, и она, спокойно погуляв по великому городу, уедет с чудесными подарками для мамы, Вана и Каринки в свой родной и до боли знакомый Питер…

— Все вы говорите глупости, — наконец, остановила подруг рассудительная Ануш. — Какие рестораны с нашими деньгами…

— У меня есть деньги. Я могу заплатить… — осторожно предложила Самсут, еще сама не совсем веря тому, что говорит, но прекрасно помня, как ей самой в семнадцать лет страшно хотелось попасть в какой-нибудь ресторан.

— Глупости. Не обращайте внимания, это они просто дурачатся. Им прекрасно известно, что даже не знающему восьмой округ в любое время суток можно найти на Полях место, где можно славно покушать. Надо просто попристальней вглядеться в объявления на переносных раскладушках и на третьей-четвертой непременно найдешь то, что нужно.

— То есть как? — ничего не поняла Самсут.

— А так, что за парадными фасадами, во двориках вполне офисных домов и во чреве пассажей масса кафе, которые пытаются привлечь народ всеми правдами и неправдами.

— Только не надо поддаваться на всякие провокации, — опять важно заметила блондинка. — Они вылавливают простачков при помощи всяких диких предложений, вроде «Съешь столько карпаччо, сколько сможешь, по цене одной порции!» И все клюют, а карпаччо — это сырое мясо, хотя и с соусами. Но вы не покупайтесь, — добавила она Самсут, как старшая младшей.

— Ни за что! — пообещала, рассмеявшись Самсут, которой вдруг стало с этими девчонками хорошо и просто, словно она знала их весь век и словно самой ей тоже теперь было семнадцать, а не вдвое больше. — Только надо сначала получить чемоданы и… — несколько погрустнев, добавила она.

— Чемоданы? Тяжелые? — и, не дожидаясь ответа на свои непосредственные вопросы, Ануш сразу же потащила компанию к месту выдачи багажа. — Решено, мы закинем вещи домой…